23.IX Председатель Совета министров дал интервью сотруднику саратовской газеты Н. Гарвею. Столыпин назвал споры о природе нынешнего государственного строя «бесплодными»: «Как будто дело в словах, как будто трудно понять, что манифестом 17 октября с высоты престола предуказано развитие чисто русского, отвечающего и народному духу, и историческим преданиям государственного устройства? Государю угодно было призвать народных представителей себе в сотрудники. Можно ли после того говорить, что народное представительство что-либо "урвало" от царской власти».
Как-никак, Столыпин ушел от ответа на им же поставленный вопрос. «Хорош глава Правительства, который не знает, при каком государственном строе он управляет», – негодовал Аджемов.
В своей беседе Столыпин сделал упор на хозяйственные реформы, в первую очередь – земельную, заключив своими знаменитыми словами: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!». А где же политические свободы? «Сперва гражданин, а потом гражданственность», – заявил Столыпин. В сущности, это повторение доводов, изложенных им с думской кафедры осенью 1907 г. («деньги – это чеканенная свобода», «создание на низах крепких людей земли» и т. д.). Однако либералы скорбели о правении Правительства, а Гучков успокаивал, что интервью было продиктовано «внешними условиями».
Наказ Г. Думы был окончательно ею утвержден в последнем заседании второй сессии – 2.VI.1909, а затем внесен в Правительствующий сенат для распубликования. Однако Сенат отказал в распубликовании, найдя в тексте документа целый ряд противозаконных положений:
контроль над выборным производством (обязанность министра внутренних дел и Сената);
распространение дисциплинарной власти Председателя на всех ораторов, включая представителей Правительства, не подведомственных Г. Думе,
включение вопроса о частных железных дорогах в сферу ведения финансовой комиссии и др.
Ввиду решения Сената комиссия Г. Думы по Наказу частично изменила его текст, но по некоторым статьям сохранила прежнюю редакцию.
С тех пор правые получили повод не исполнять Наказ, ссылаясь на его незаконнность.
Перед самым началом сессии Министерство внутренних дел забрало обратно из Г. Думы, на основании ст. 47 ее Учреждения, два либеральных законопроекта – о смешанных браках и об отношении к отдельным исповеданиям.
Это решение, на котором настаивал еще прежний обер-прокурор, прозвучало, как удар колокола, и словно подвело черту под майской «вероисповедной полосой». Гучков заявил совету старейшин (13.X), что его фракция внесет в Думу взятые Министерством законопроекты от своего имени.
Однако «Земщина» напечатала статью, доказывающую, что радоваться рано, поскольку министерство на стороне веротерпимости. Действительно, Столыпин вскоре успокоил либералов в лице Каменского: «Пора было бы привыкнуть, что законопроекты берутся правительством на Западе из парламента иногда по пяти раз для переделки, и это ровно ничего не значит», и обещал вскоре внести проекты заново. Тихомиров отметил в дневнике, что Столыпин «свои вероисповедные глупости продолжает поддерживать».
Вскоре законопроект о смешанных браках был направлен для исправления в Синод. Частным образом министерство сообщило депутатам, что будет отстаивать основные начала прежней редакции и добиваться от Синода уступок. Дело не было безнадежно: новый обер-прокурор Лукьянов добился обновления состава Синода. Консерваторы – митрополит Московский Владимир, митрополит Киевский Флавиан, архиепископ Волынский Антоний, епископ Холмский Евлогий и др. – не были приглашены. На смену им пришли архиереи более либеральных взглядов. Однако Столыпин не преуспел, а при его преемнике были взяты из Г. Думы и другие законопроекты, так и не попавшие на ее повестку за шесть лет.
Да, либеральным кругам было от чего закручиниться! Беседа с Гарвеем, случай с Наказом, взятие назад вероисповедных законопроектов – все это было воспринято как предупреждение Правительства октябристам.
Однако скорбели и правые, почувствовавшие на своей шкуре неприязнь кабинета при подготовке полтавских торжеств и в дни кювенепского судилища. «…к сожалению, – писал «Свет», – в наших правящих сферах еще жив ветхий бюрократический Адам. Независимая патриотическая мысль и энергия их пугает. Правых они опасаются так же, как и левых».
Несколькими многозначительными шагами Правительство доказало, что не отступает от своего прежнего либерального пути. В Москве чрезвычайная охрана была заменена усиленной, то есть смягчена. Особым циркуляром Министерство внутренних дел призвало осторожнее передавать дела в военные суды ввиду наступившего успокоения. В августе был упразднен Совет государственной обороны, на который в свое время нападал Гучков. Летом в «России» появилась многозначительная статья Сыромятникова о национальном вопросе: лица нерусского происхождения должны чувствовать себя полноправными гражданами. Статья осуждала презрение к инородцам, свойственное правым партиям.
Беседа с Гарвеем показала, что Столыпин летом 1909 г. – это тот же Столыпин, что и в ноябре 1907 г. Смутившие либералов действия – это лишь уступки консервативным и церковным кругам, симптомы борьбы, которую приходилось вести кабинету. «Правительство остается самим собой. Оно не поправело и не полевело, – говорил Столыпин гр. Уварову 17.X. – … Изменились взгляды не правительства, а взгляды тех, которые говорят о поправении правительства».
Прогрессивные круги имели собственное толкование тактики Председателя Совета Министров. «…правительство П. А. Столыпина пытается дать русскому орлу двойной вид: одно лицо обращено к западным державам и носит квазиконституционное обличье (без которого нельзя заключить иностранного займа), а другое глядит на Восток, заводит татарский режим и сочувствует ярому антисемитизму и «черной сотне».».
Осенью правые заговорили, что Столыпин в опале. Во-первых, потому что он подозрительно быстро покинул Ливадию после доклада Государю. Во-вторых, ввиду переезда из Зимнего дворца.
Как известно, после взрыва на Аптекарском острове премьер жил во дворце ради удобства организации охраны, а летом переезжал на Елагин остров. И вот теперь впервые со дня назначения Столыпину предстояло занять роскошную квартиру в доме министерства внутренних дел на Фонтанке. Переезд состоялся 1.XI.
Октябристы утверждали, что наступило успокоение и нет нужды в особых мерах безопасности; Зимний же дворец понадобился для Двора. Тем же успокоением объясняет переезд отца и дочь Столыпина. Киреев же писал, что перемена вызвана попреками в том, что министр «хочет играть роль вице-царя и живет посему в Зимнем дворце».
Как бы то ни было, пребывание министра и его семьи во дворце – мера временная, вынужденная. Сидя взаперти, дети отчаянно шалили, не щадя никого: то построят пирамиду из вещей свиты эмира Бухарского, то забросают бумажными стрелами старую фрейлину, то запрут в театре пожилого священника, заблудившегося в дворцовых лабиринтах. Усиление контроля над этой веселой компанией исправило положение, но все-таки ей было совсем не место во дворце, имевшем важнейшее государственное и историческое значение. Рано или поздно переезд был неминуем.
10.X открылась третья сессия Г. Думы III созыва. У главного подъезда Таврического дворца был установлен синематограф, снявший входящих депутатов.
Перед началом заседания в Екатерининском зале настоятель дворцовой церкви совершил панихиду по скончавшимся членам Г. Думы третьего созыва и молебен. Присутствовал весь Совет Министров во главе со Столыпиным. После богослужения был трижды исполнен Народный гимн, покрытый криками «ура!». В это время министры как раз спешно покидали Думу, чтобы поспеть на молебен в Г. Совет, и Лукьянов шутил об этом совпадении: «с первыми звуками народного гимна правительство демонстративно удалилось».
Октябристы начали сессию с того, что предложили поставить на повестку в первую очередь законопроект о землеустройстве, хотя ранее Совещание предполагало начать с проекта об условном осуждении, а затем – о землеустройстве. Милюков пожурил руководящую фракцию за то, что она правеет вслед за Министерством. Октябристы (Люц, Гучков) возразили: важные политические вопросы – неприкосновенность личности, исключительные положения, гражданская ответственность должностных лиц – они тоже хотят поставить на повестку. Однако в заявлении центра эти политические вопросы отодвигались на третье место после законопроектов о землеустройстве и о местном суде, которые грозили отнять львиную долю сессии. Разумеется, предложение октябристов было принято и условное осуждение пока не попало на повестку.
Тектонические сдвиги в III Думе
Октябристы левеют
Вернувшись с московского съезда, кн. Голицын заявил, что в нынешнюю сессию тактика октябристов будет левее и, возможно, они пойдут вместе с кадетами. На вопрос журналиста об опасности испортить таким образом отношения со Столыпиным депутат ответил: «Наши отношения с премьером уже достаточно испортились и так».
Вскоре подобное заявление сделал и Гучков: «Третья сессия Думы может ознаменоваться тем, что, несмотря на все личные симпатии к П. А. Столыпину, руководящий центр во многих вопросах должен будет перейти в оппозицию к правительству».
Однако через несколько дней Гучков и Каменский поодиночке были приняты Столыпиным и успокоились, решив не создавать конфликт с Правительством. По слухам, премьер сказал, что не настолько самолюбив, чтобы в каждом разногласии с Г. Думой видеть выражение недоверия к себе, а Правительство может отстоять свои взгляды в следующих инстанциях.
Фракция правых октябристов
В центре было и другое течение, противоречившее настроениям московского съезда: Гучков и его «молодцы» – это не настоящие октябристы, а подлинные октябристы должны объединиться в новую фракцию. Группка эта образовалась всего из 12 членов, бывших умеренно-правых и октябристов (Гололобов, от. Лебедев и др.). Сюда вошли и священники, покинувшие фракцию «Союза 17 октября» после «вероисповедной полосы».
12 лиц – ничтожная сила для III Думы! Вскоре Гололобов назвал еще меньшую цифру – 10 человек, утешаясь тем, что в действительности его единомышленников среди октябристов не 10, а 110, и они скоро примкнут к новой фракции.
Русская национальная фракция
Если октябристы перейдут в оппозицию, то освобождается место правительственной фракции. Ввиду такой перспективы умеренно-правые и националисты наконец сговорились и объединились в одну группу. Новая фракция получила название русской национальной.
«Была богатая невеста из славного богатого рода и был захудалый обнищавщий жених с хорошими министерскими связями и недурным положением в свете, – острил
Вязигин. –
Они повенчались, но брак их может быть бесплоден.
Однако все ждут, что явится хороший друг дома и исправит недочеты такого брака».
Новую фракцию возглавил П. Н. Балашов, бесцветная личность, сильная только своими богатством и связями, – его отец Н. П. Балашов был членом Г. Совета. «Биржевка» потом отметила, что «таланты» лидера националистов «так явно не отвечают роли, им на себя взятой». Руководящая роль во фракции принадлежала Крупенскому.
О проекте
О подписке