Но эта сцена с групповым позированием отражает более глубокую правду – а именно то, что население, до войны жившее с евреями по-соседски, поняло, что для него немецкая политика истребления евреев – удачный случай для обогащения.
«В 1942 г. [в Гамбург] прибыло 45 судов с грузом нетто 27 227 тонн вещей, отнятых у голландских евреев. Около 100 000 жителей приобрело краденые вещи, продававшиеся на аукционах в порту»[116]. Между 1941 и 1945 гг. в Гамбурге почти ежедневно проходили аукционы еврейской собственности
На каждом этапе Холокоста принимались решения, и это – процесс, насыщенный личной инициативой исполнителей, которые не были просто винтиками большой машины, работающей в силу установленных сверху и известных правил. В сумме это означает, что действующей силой в этом массовом преступлении – в гораздо большей мере, чем мы привыкли считать, – была свободная воля, деятельность и инициатива множества людей, принимавших в нем участие.
смерть от руки своих сопровождается особыми мучениями – в моральном смысле слова, из-за очевидного акта предательства, жертвой которого становится человек
Эта безличная толпа становится одним из необычайно важных элементов для анализа всего явления. Ее присутствие позволяло размыть личную ответственность за совершение преступления, а также молчаливо подталкивало к действиям против евреев
Христианство отрицает этот тезис, «но особая богословская премия за добровольную бедность говорит о том, как глубоко в общее мнение проникла идея моральности обладания»[44]. Поэтому благо и добро – синонимы. Вещи, даже не столь ценные, – добро сами по себе, поскольку являются результатом труда, усилия. Их добрая сторона – то, что они полезны. В доме, в хозяйстве всё может пригодиться.
журнале лесного отдела, действовавшего в Подлясе через год после окончания войны, мы находим упоминание о «контрибуции» с населения, перекапывавшего прах евреев, убитых в Треблинке[42]. Таким путем остатки «еврейского золота», не попавшие в казну Рейха, через посредничество копателей укрепляли после войны бюджет антикоммунистического подполья.
Доминик Кухарек, копатель из Треблинки, – которому было предъявлено обвинение в валютном преступлении, так как он продал в Варшаве бриллиант, найденный в Треблинке, и купил золотые монеты, – в свое оправдание заявил, что «все» из его села ходили копать, а «о том, что поиск золота и драгоценностей на территории б[ывшего] лагеря в Треблинке запрещен, я не знал, потому что советские солдаты тоже ходили с нами и искали.
Увековечение лагерей смерти – Треблинки, Белжеца, Собибора и Хелмно – произошло лишь в шестидесятых годах прошлого века. Немаловажно было, что в Германии как раз в это время начались процессы над лагерными охранниками, и польские власти боялись быть скомпрометированными, если бы немецкий суд потребовал осмотра мест преступления[29].
Так называемый «банкир Белжеца», владелец местного кирпичного завода, например, имел команду «ныряльщиков в выгребную яму» – копателей, работавших в окрестностях отхожего места, откуда доставали исключительно богатую добычу. Скорее всего, евреи, лишившиеся надежды и понимавшие, что их ждет, последним жестом протеста бросали туда ценности, вместо того чтобы, как было приказано, отдавать их своим палачам