Цитаты из книг автора «Владимир Шаров»

стране. Это влияние, конечно, не было случайно. В «Философии общего дела» бездна интуиций, бездна провидений и предвидений. То, как человечество сейчас, то есть столетие спустя, смотрит на мир, и взгляды Федорова иногда поразительно схожи. Но в этой работе мы по большей части будем говорить о том, что авторы, занимающиеся философией Федорова, оставляют в стороне, на периферии.

То, как оно, это общество, будет строиться и каким в итоге должно оказаться, наверное, наиболее полно, не упуская даже мелких деталей, объяснил оригинальнейший русский философ-космист, автор «Философии общего дела» Николай Федоров. Для нас его учение важно по многим обстоятельствам, в частности, и потому, что Федоров оказал огромное влияние на всю русскую культуру и политическую мысль конца XIX – первой половины XX века. Под обаянием его личности и того, как он представлял себе дальнейший ход человеческой жизни, находились Толстой, Достоевский и Владимир Соловьев, Хлебников, Маяковский и Платонов, Циолковский, Филонов и Петров-Водкин. Чаще через них, а не напрямую, идеи Федорова и расходились по

Свой взгляд на тех, кто их мучил и убивал, эта часть общества свела в три положения, которые разошлись по городам и весям, дальше жили уже собственной жизнью, часто вне всякой связи со староверами. Два с половиной века спустя каждое слово этих положений с восторгом переймут, объявят своими большевики и те, кто за ними пойдет. Для власти в не меньшей степени, чем учение Маркса, они станут основой легитимности всего, что будет происходить в стране после революции. Первое положение – о безблагодатности, то есть незаконности власти Романовых, правящих новой Землей Обетованной без Божьего благословения. Второе – о безблагодатности поддерживающей её Синодальной церкви, в свою очередь, тоже лишенной Божьего благословения. Третье – о безблагодатности, недейственности таинств, которые она, церковь, совершает. Тот же кризис второй половины XVII в. заставил и официальную церковь дать ответ на этот

Середина XVII века в этом движении на юг и север, запад и восток во многих отношениях ключевой период. Тогда совпали и поначалу укрепляли, поддерживали друг дружку поразительное по силе и мощи религиозное возрождение (оно было начато так называемыми «ревнителями благочестия») и победоносная война России с её вековечным врагом – Речью Посполитой. О религиозном подъеме, который страна познала в середине XVII века, осталось много свидетельств, в частности, единоверцев – православных греков, которые в то время, ища помощи для своих епархий, в немалом количестве приезжали в Москву.

Предваряя диалоги Чепурного и Прокофия Дванова, наверное, следует сказать, что дальше я буду цитировать «Чевенгур», что называется, целыми паремиями. Думаю, это правильно и необходимо по двум причинам. Первая: видеть в своем тексте, а прежде переписывать от руки такого блистательного писателя, как Андрей Платонов, удивительно приятно. Вторая: то, что говорят герои платоновского «Чевенгура», на мой взгляд, подтверждает и объясняет весьма важные вещи. Итак, председатель УИКа Чепурный и секретарь УИКа Прокофий Дванов —

и во имя которой Копёнкин совершает подвиг за подвигом, это Дева Мария. В свою очередь, коммунизм Платонов пишет Чашей Грааля: каждый, кто испил из нее, получает прощение грехов и вечную жизнь. Да и сам Чевенгур перенесен к нам из послелютеровой Германии. Это явно Мюнстерская коммуна с полным сводом её представлений о жизни и смерти, добре и зле, своих и «прочих», которые, как и тогда, в XV веке, были безо всякой жалости или изгнаны из города, или убиты. Коммуна так естественно, будто родная, прижилась на среднерусском черноземе, что мы, словно в хорошем зеркале, с первого взгляда узнаем в ней себя. Эта естественность и это узнавание достойны разговора.

Конечно, не мной первым замечено, что в той замечательно честной картине России времен Гражданской войны самых разных упований и надежд, что в ней тогда были, у Платонова бездна реминисценций, параллелей, прямых заимствований из Библии и средневековья. И не мной первым замечено, что один из главных героев романа Копенкин, несомненно, Дон-Кихот Ламанчский, а его конь Полетарская Сила столь же несомненно – Росинант. Роза Люксембург, ради

должно было кипеть до утра. Получившееся варево было такой крепости, что могло поднять тебя на ноги даже после тяжкого перепоя. Желающих получить его миску всегда было много. Русская действительность конца XIX – начала XX веков кажется мне подобным варевом. В котел брошено несметное число самых разных идей и настроений, кажется, не забыто ничего, о чем люди думали за последние две – две с половиной тысячи лет.

В русских кабаках средней руки, а иногда и перворазрядных после закрытия заведения остатки мясной пищи со всех тарелок и блюд сваливали в один котел, подвешенный над огнем, где все это

Понимание себя как святого народа и своей земли тоже как святой придало русской истории уникальное чувство правоты и, соответственно, неправоты тех, кто становился у нее на пути. То есть когда бы и на кого бы мы ни нападали, это всегда было правильно и во имя «всешнего», в том числе и наших жертв, блага. Ведь мы и их готовы были сделать частью Святого народа. Другое дело, если нападали на нас или даже не нападали, а просто, защищаясь, наносили нам поражение. Отсюда неслыханная обидчивость и твердое убеждение, что мы со всех сторон окружены врагами, которые только и ждут нашей гибели.