Царство Агамемнона

А мы еще в предыдущий век научились хорошо спорить, прямо в спорах главные вещи до конца додумывать и до конца, до самой последней правды, договаривать. В сущности, хорошие вещи – о равенстве, о справедливости и всеобщем счастье, даже о воскресении из мертвых – причем уже здесь, на земле, и всё – своими руками.

И в этой нашей правоте оказался такой соблазн, что не удержались, впали в ересь. Как и другие еретики, решили, что в Писании одно – слова Бога, а другое люди от себя добавили, и то, другое, нам не указ. И вот, вспомнив про пустыню Фаран, испугались, что еще сорок лет придется блуждать туда-сюда по Синаю, засуетились, заспешили.

Принялись пятилетки в три года выполнять, стахановцами и гагановцами заделались. Такой ход набрали, что и не остановить. А Земля обетованная – будто мираж в пустыне: чем быстрее мы к ней бежали, тем быстрее она удалялась. Мы же сказали себе, что, как и при горе Синай, беда в отступниках и отщепенцах, в изменниках, предателях, пораженцах и саботажниках, которые что есть силы нас тормозят, хотят, чтобы мы и дальше мучились, гибли без воды в песках. Что было делать? Пришлось взять в руки меч и начать лить кровь. И столько мы ее налили, что побарахтались, побарахтались – и сами на дно пошли.

В этой прелести, что я, что другие прожили почти век.

Вот она - шаровская история России! Этими вероучительными строками заканчивается роман. Такой добрый, положительный человек пять лет писал его, а через пару десятков дней после его выхода в свет человека не стало... будем рассматривать "Царство Агамемнона" как божий знак приглашения сильного писателя в свой, иной мир, где особое осмысление канонной классики является базовой для постижения чего-то нового, парадоксального, виртуально-тактильного, ни на что не похожего мира, где советская история смешивается с альтернативной историей с неявным возращением к библейству, Египту, с возвращением к тому же самому гротескному Лазарю.

Очень сложная книга, очень-очень сложная, хотя структурно, казалось бы, все очень просто! Даже здесь встречаешь знаменитый принцип Парето 80/20. Восемьдесят процентов книги мы сидим вместе с рассказчиком Глебом за чашкой чая и слушаем односторонний рассказ одного из главных героев. Это - бесконечные монологи! Да, да - именно монологи, нам (вместе с Глебом) не положено вставлять реплики, реагировать на слова, кивать, не соглашаться, мы должны безмолвно слушать рассказ и внимать вне зависимости, рассказывается ли правда или нет. Двадцать процентов книги мы читаем документы из потаенных архивов ФСБ, которые рассказывают о другой стороне той же самой истории. Глеб их находит и переправляет их содержание нам, вставляя только минимальные ремарки.

Что это за подход? Я в недоумении. Это мое первое знакомство с автором, известные критики говорят, что автор полностью остался верен себе и в "Царстве", что же это за стиль, какой-то новый суперособый постмодернизм? Для меня такой подход оказался неимоверно сложен. В монологах тоже имеются постоянные переходы во временных интервалах, сюжет развивается в головах читателей нелинейно, связывать воедино нити повествования сложно.

Героев романа оказалось не так много, все дело крутится вокруг буквально нескольких персонажей Николай Жестковский - пророк №1, написавший роман "в стол" о советской власти и судьбе его семьи в это непростое время, Галина Николаевна, которую называют лучше Электрой, энергичную дочь, из уст которой мы в основном и узнаем об истории романа, повторяющий аллегорически и философски повторяющие "Братьев Карамазовых". Глеб пытается найти оригинал романа (который, кстати, и называется "Царство Агамемнона"), пять экземпляров Электра напечатала на машинке, но где же они? В историю вклиниваются другие герои Телегин, Масляков, жена Николая - "якутка". Бесконечные встречи-чаепития, перемещение действий - Москва, Магадан, Ухта, туда-сюда, снова лагерь, Каргополь, Москва, Воронеж, снова Воркута... и снова бесконечные монологи... з чаем.

Его мне надо было бы целый вагон выпить, чтобы до конца понять суть романа и все его многоходовки, ну нет у меня такого вагона. Что говорить, если даже Дмитрий Быков сказал:

Я тоже не могу поймать фишку, я не знаю, что хотел сказать этим романом Шаров, и почему это «Царство Агамемнона». Я ее читал и буду еще перечитывать. Просто там столько рассыпано великолепных ходов, идей – чего стоит эта идея с открытками с мостами – блистательно! Страшно, увлекательно, вообще, такая увлекательная книга! Мне придется, наверное, перечитать раз пять или шесть, для того, чтобы все понять. Он, собственно, пять лет ее писал, и она заслуживает внимания.

Вот так, ребята, скажу главное - сложно, есть много тяжелых неприемлемых для сознания моментов, но эти фантазии автора все же написаны правдиво. Одно могу я пока точно сказать, "Царство Агамемнона" - это роман о судьбе России через призму длинной истории одной необычной семьи и всех перипитий, через которые они прошли, начиная с революции и заканчивая брежневским закатом. Человек может размышлять о судьбе своей страны, если он понимает ее исторический контекст, это восприятие и приходит самостоятельно в том числе и через вот такие, царственные романы.

Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem

«Царство Агамемнона» последний роман Владимира Шарова, написанный за год до своей смерти. Роман продолжает и логически завершает разрабатываемую Шаровым из романа в роман концепцию альтернативной подпольной русской религиозности. Эта концепция в очень упрошенном виде заключается в том, что все сталинские репрессии были организованы для создания новых мучеников и скорейшего наступления божьего царства. Сама эта концепция удивительно схожа с теми идеями, которые продвигал Дмитрий Быков в своем романе «Оправдание», но если у Быкова эта тема была лишь одним из лейтмотивов увлекательного романа, то у Шарова напротив получается лишь ужасно утомительный религиозно философский трактат.
«Царство Агамемнона» просто разрывается от транслируемых идей, причем все идеи транслируются одновременно единым потоком с постоянными повторами, что в итоге превращает весь роман в труднораспутываемый клубок. Что касается, непосредственно самой концепции разрабатываемой Шаровым мне она представляется чрезвычайно надуманной.
Само чтение романа «Царство Агамемнона» можно сравнить с тем как если бы читателя заперли на неделю в одной комнате с шизофреником, который из раза в раз излагает свое оригинальное мировоззрение, ловко сплетая несочетаемые идеи в единую цельную концепцию. Читатель конечно может начать спорить с этой концепцией но в итоге при любом раскладе выиграет от этого только шизофреник.

Прямо скажем, книга очень непростая и сложная для осмысления. Взять хотя бы самое простое, сюжет. Автор излагает его неторопливо и обстоятельно, но вдруг без всякого предупреждения совершает временной скачок или перемещается к другому герою. Постепенно от этих перескоков запутываешься, пытаешься вспомнить, с чего все начиналось, и не понимаешь, как это могло связаться с тем, где мы сейчас. Хотя вроде бы автор вовсе не пытается расставить какую-то ловушку, не окунает нас в дебри нового словообразования и не заволакивает туманом мысленного сумбура, а тихо и связно говорит, говорит, говорит. Обычно устами Электры, она же Галина. Кстати, с именами тоже путаница приличная, как и с родственными связями. Не сразу удается уловить соотношение матери и якутки, вычленить барона, добавить Лидию и Телегина, осмыслить великого князя Михаила и вспомнить, что еще в самом начале было что-то об одном из Романовых (вернее, лже-Романовых). И в самом деле, начинается книга так, будто перед нами роман Ю. Семенова, мы бежим через времена и страны с одним из потомков Романовых аж в Аргентину, на лыжный курорт (если вспомнить “Экспансию”, Штирлиц тоже некоторое время работал проводником на горнолыжном курорте, откуда потом и скрылся незаметно для преследователей), а позже выясняется, что никакой это не Романов, а высококвалифицированный советский разведчик. Но, собственно, больше к этому вступлению мы не обращаемся. И меня весь роман томила мысль. Я, среди обилия и запутанности родственных связей и имен героев, не заметила, через кого это вступление связано с непосредственными героями романа? Или это была ниточка (смысл которой для меня тоже остается достаточно туманным), ведущая к лже-Михаилу? Наиболее реальный, правда, вариант, что это был своего рода пролог, вполне возможно основанный на реальных событиях (в этом романе очень сложно разобрать, что правда, а что вымысел), долженствующий показать читателям что? Популярность Романовых в то время? Большое число мошенников, скрывавшихся за этими знаменитыми именами? Скорее всего, реальность того, что за такой личиной можно спрятаться, прожить в ней долгие годы и весьма успешно обманывать окружающих. Но даже если остановиться на этом варианте, и тогда я не вижу его острой необходимости в романе. Для меня то, что главный герой выдавал себя за князя Михаила, собственно, мелкий проходной эпизод. Ну, не знал он как выжить в ссылке, в суровых местах. А в таком обличьи подают лучше. Народу хочется верить в чудо, в Спасителя, почему бы ему не предоставить такую возможность? Но, вероятно, я не права, и автор считает этот момент важной частью романа. И даже не потому, что на расстреле Михаила строит целую линию, как ломали потом идеолога этого расстрела, бывшего красного чекиста, а потому, что создал он эпизод о возможном переселении душ. О замерзающем насмерть человеке на станции, об израненом князе в форме красноармейца, о душе его, блуждающем в тех местах, где рассталась она с телом, об узнавании без слов, ведь ни разу он не назвал себя напрямую князем, как и о том, что даже самый лучший актер театра не смог сыграть эту роль, а он сыграл.
Книга пропитана высказываниями, нет, скорее, просто повествованиями о божественном промысле, но все это вкраплено в книгу как основополагающая канва, а не как морализаторство свыше. Но я никак не могу все же осознать, что именно хотел сказать нам этой книгой автор. Вряд ли можно в этом ориентироваться на главного героя. Но, поскольку его поступки хотя бы описаны, то придется обсудить их.
Личность перед нами непростая. Впрочем, наверное, так можно сказать о всяком человеке, если хорошенько в нем покопаться. Но этот, юноша, который когда-то всем напоминал Алешу Карамазова, мечтал стать священником (Впрочем, не потому, что мечтал нести добро в мир, а лишь потому, что этого мира боялся и мечтал спрятаться от него за монастырскими стенами), во второй половине своей жизни напрочь избавляется от алешинского у себя в крови, а все больше и больше ценит Смердякова. Вообще мужчины и женщины (сколько не говори про всеобщее равенство) очень сильно отличаются по своей трактовке, восприятию Бога. Для женщины это, в первую очередь, обрядовая сторона, культ. Она очень строго придерживается правил, любые нарушители их - это личное оскорбление ей, так долго их соблюдавшей. Думаю, с этим не раз сталкивались девушки-туристки, захотевшие заглянуть в храм, случайно встретившийся им на дороге в российской глубинке, но одетые не по форме (а это вам не популярное туристическое место, где сразу выдадут платочки-юбки). Именно бабульки обычно набрасываются на них с шипением и гневными окриками да такими, что храм захочется стороной обходить даже в ситуации, когда одет как положено старым канонам. Потому что все равно будут сурово коситься из углов: не так стоит, не так крестится, не так кланяется. А вот мужчины-священники в таких ситуациях обычно ведут себя иначе. Нередко было их желание напротив привлечь народ в храм, пусть и одет неподобающе, но ведь проявляет искренний интерес. Поговорить, задержать, что-то пробудить в душе. А одежда - грех небольшой, можно простить. Здесь и проблемы искренно верующих девушек и женщин (наверное, в основном, XIX века), переживающих, что глубоко грешны из-за вечернего поцелуя украдкой, а то и вовсе только дум и мечтаний о пленившем душу молодчике. Мужчины чаще не переживают и по поводу этих проблем. Они вообще склонны изобрести любую философскую теорию, оправдывающую их действия. Тут даже не надо обращаться к такой крупной личности как граф Толстой, чьи проповеди и наставления очень часто расходились с его же собственными поступками. Но поверьте, и ваш вполне себе среднестатистический муж может оказаться предельно талантливым, если ему надо придумать объяснение, почему именно сегодня нет никакой возможности вызвать сантехника починить подтекающую трубу, повесить, наконец, вешалку, а то и просто вынести мусор. И объяснения вы услышите самые изощренные. От воспитания духа и дисциплины в ребенке, если вменить ему в обязанность вытаскивать мешок с мусором перед школой на помойку, до непрактичности замены трубы в квартире, в то время как надо давно менять их во всем доме, поэтому надо дождаться капитального ремонта (который запланирован на лет через 5), а пока жена может подставлять ведерко (что тоже разовьет в ней чувство внимательности и ответственности).
Так вот, возвращаясь к нашему герою, он, например, решил, что выжить можно только за счет полного сотрудничества со следствием и написания доносов на всех и вся. Но опять-таки, его не устраивает быть проигравшим. Он вовсе не желает соглашаться с тем, что его сломали, что он испугался за свою жизнь и пр. Нет, он разрабатывает целую теорию о том, как полезно писать подробные отчеты, как добросовестно следует это делать, и ведь делает же со всем старанием и употребляя на это весь свой писательский талант, отсеивая лишнее, подчеркивая главное и вычленяя его так, что “обычное стариковское брюзжание превращается в ярую антисоветскую агитацию”. А в оправдание говорит и о необходимости очищения народа, и о том, что пострадавшие безвинно попадут прямиком в рай, и о блаженстве исповеди, даже если она происходит не перед попом, а перед следователем. Из-за его романа было арестовано несколько десятков человек? Часть из них расстреляли (его - нет, потому что сотрудничал со следствием)? Это ничего, самое главное - его роман, а раз они послушали хоть часть его, значит в душах у них уже что-то соответствующим образом изменилось, самое главное они в своей жизни узнали, дальше и продолжать ее необязательно. А самое страшное в таком человеке именно то, что он был еще и талантлив. Мог написать впечатляющий роман, мог заставить идти за собой людей, вдохновить их словом, убедить.
Пожалуй, это наиболее основополагающая часть романа, хотя я совершенно не уверена, что поняла все так, как хотел автор. Наверняка он пытался в нем описать и более глубокие мотивы, не зря он часто обращался к библейским историям, вспоминая и величайший грех предательства доверившихся тебе, и жертву Авраама, лишь в последний момент отвергнутую богом, и, конечно, миф об Агамемноне и дочери Электре, на которой он и пытается строить весь свой роман.