Скрытый еврей Илья Ильич

– А ты знаешь, что я – сотрудник КГБ, – сказал Олег.

– Врешь, чем докажешь.

– Не веришь. Я тебе удостоверение покажу, – с обидой сказал он.

Он предъявил корочки, но только издалека, в руки не дал и спросил:

– Ну, что теперь веришь?

– А чем ты занимаешься, товарищ майор, – спросил я?

– Тобой, – сказал он.

– В смысле?

– Я тебя веду.

– А конкретно?

– Я на тебя характеристики пишу.

– И что ты там пишешь?

– Пишу, что ты умный парень, но Советскую власть не любишь.

– Ты же вроде как фотограф?

– Это по совместительству. Одно другому не мешает. Даже наоборот.

– Майор КГБ занимается каким то несчастным зэком из Мядельской спецкомендатуры?

– Я не только тобой, я вообще занимаюсь вопросами сионизма в нашем районе.

– Mного здесь евреев?

– Eвреев: ты и еще один, парикмахер из Мяделя. У меня между вами зафиксирован контакт в марте прошлого года. Будешь отрицать?

– Да, я ходил в парикмахерскую стричься. Один раз, в прошлом году.

– O чем вы говорили? – Олег посмотрел мне в глаза.

– Да так, особенно ни о чем. О чем обычно говорят клиент с парикмахером. Даже не сказал, что он еврей.

– Он – скрытый еврей, в отличии от тебя. Такие опаснее.

– А я опасен?

– Персонально нет, а потенциально да.

– В чем же моя опасность?

– Во всем. У меня теория на счет вас есть. Вы евреи ведь не нация в обычном виде, как русские, украинцы, беларусы и другие. Евреи это мутация. Они существуют в любой нации в скрытом виде.

– У тебя есть примеры?

– Да. Мой отец. Ты вот что, приходи к нам в гости. Я тебя с о своим батькой познакомлю. Мы для тебя курицу зарежем.

– Пожалуйста, – взмолился я, – курицу из—за меня убивать не нужно.

– Хороший ты парень, сказал Олег.

– Ты правда, так думаешь.

– Я в этом уверен.

– Так напиши мне что ни будь положительное в характеристике.

– Что, например? – спросил Олег, посмотрев на меня критическим взглядом, как портной на примерке нового пиджака.

– Что курицу пожалел, – сказал я.

– Это никому не интересно, – ответил Олег.

Они жили вдвоем – Oлег и его отец, в простом деревенском доме на самом краю Мяделя. Звали отца Илья Ильич. Олег нас познакомил.

– Знаю про тебя, слыхал и читал даже, – сказал Илья Ильич. Он кивнул в сторону Олега.

– Папа, я же просил, – тихо сказал Олег.

– Иди, накрой на стол – сказал Илья Ильич Олегу. – Курицу есть будешь? – спросил он у меня.

Я кивнул согласно.

– А свинину ешь?

– Ем и свинину.

– Какой же ты настоящий еврей, если ешь свинину.

– Когда паспорт выдавали, про свинину не спрашивали, – ответил я.

Moй ответ ему понравился, он засмеялся.

– Я вот в войну целый кагал прятал, намучался. Не хотели свинину ести, а чем кормить, где столько куриц взять.

– И чем вы их кормили?

– Чем, картошкой.

– Живы осталась?

– А куда б они делись, живы конечно.

– И где они сейчас.

– Уехали в Израиль. Ладно пойдем к столу. Ты водку пьешь?

– Пью.

– Правильно, если свинину ешь, значит и водку пьешь.

Курица была приготовлена довольно примитивно – просто сварена и порезана на куски.

– Ну, – сказал Илья Ильич, – что б не последняя. Лехаим! – Мы выпили.

– Ты давай ешь.

Он пододвинул тарелку. Я съел кусок.

– Давай, ешь больше, не стесняйся.

– Спасибо, я наелся, больше не хочу.

– Да, ты еще тот едок. Я бы в твоем возрасте целиком такую курицу съел, только никто не предлагал. Давай еще выпьем. За вас – евреев.

– В следующем году в Ерушалайме, – чтобы поддержать еврейскую тему сказал я.

– Ты это брось, сказал Олег. – Сперва добудь свой срок.

Мы выпили еще раз, Олег встал и ушел в другую часть дома за занавеску.

– Мне нужно поработать, – сказал он.

– Один без бабы живет, – сказал Илья Ильич. Может ты бы ему какую девушку в Минске нашел. Наши ему не нравятся.

– Я в Минске с Нового года не был Не пускают.

– Да, сказал Илья Ильич. Вот мы беларусы нация вроде мягкая, добрая, но милиционеры из наших получаются самые лучшие. Он тебе про то, что он майор КГБ говорил?

– Говорил.

– Не обращай внимания. Он у меня на этой почве трохи чокнутый.

– Ты мне вот что скажи. Ты связь со своими имеешь?

– Звоню иногда домой, они ко мне раз в месяц приезжают.

– Да нет, я не про это. Ты связь с Израилем имеешь.

– Какая у меня может быть связь с Израилем.

– У тебя двоюродная сестра в Израиле, – сказал Олег из—за занавески. – Преподает математику в Иерусалимском университете.

– Но я с ней прямо не переписываюсь. Так, через тетю иногда узнаю новости.

– Нет, я про прямую связь с вашими, – вздохнул Илья Ильич.

– Прямой связи у меня нет, – сказал я.

– А вот Олег говорит, что вы все друг с другом связаны и все связи идут на Израиль. Не хочешь, сказать. Правильно делаешь. Нужно соблюдать конспирацию. Я знаю что это такое. В сорок втором году я четыре семьи двадцать шесть человек из Кобыльников прятал. Вывел в лес и прятал. Еврейская нация сама в лесу жить не умеет. Еврей без белоруса в лесу даже летом пропадет, а уж зимой тем более. Я им помогал налаживаться. Одной картошки, только, пудов двадцать наверное завез. До самой зимы сорок четвёртого года им помогал, пока партизанский отряд к себе не взял.

– А зачем вам связь с Израилем?

– Узнать бы, как они там. Пусть бы весточку прислали или подарок какой—ни будь.

– Папа, – закричал Олег из за занавески, – ну, на какой черт тебе их подарки!

– Вот видишь, – сказал Илья Ильич и покрутил пальцем у виска. – Ладно, давай еще выпьем.

Мы выпили. Я засобирался. К девяти часам мне следовало быть в общежитии спецкомендатуры.

– Ну, что бульбы трохи тебе отсыпать? – спросил Илья Ильич.

– Не откажусь, – сказал я. Он щедро насыпал мне картошки столько, сколько я мог унести

– Ну, зай гезунд, – сказал Илья Ильич и приобнял меня. – Приходи еще. Буду рад тебя видеть. Олег поможет донести.

Всю дорогу мы молчали и только возле самой спецкомендатуры Олег сказал:

– Не обращай внимания на то, что он говорит. Он все выдумывает. В Кобыльниках всех ваших в сентябре сорок второго убили. Никого в живых не осталось. Батька у меня с тех пор по этому поводу того, – и он покрутил пальцем у виска тем же движением, что и Илья Ильич.

Вошный лев

Девятого сентября тысяча девятьсот восьмидесятого года Рабинович получил из тюремной библиотеки две ценные книги: Уголовно-процессуальный кодекс и Сказки Бажова. Он только что позавтракал пшенной кашей, к которой полагалась одна двенадцатая часть бруска сливочного маргарина с общака, выпил теплого сладкого чая и, усевшись на нарах по-турецки, рассматривал картинки в книге сказок. Книгу на двести страниц oн рассчитывал растянуть на три недели.

– Пацаны! Жизнь прекрасна и удивительна, так давайте же …, уже готов был воскликнуть Рабинович, в это время суток он иногда говорил афоризмами, но творческое течение его мысли было прервано. Из бороды Рабиновича на книжный разворот с громким стуком упала крупная вошь. Она приземлилась на спинку и отчаянно задрыгала всеми своими шестнадцатью лапками.

– Господа, – сказал Рабинович, обращаясь к большой тюремной камере, где сидел уже год, – у нас вши.

– Давно уже, – ответил ему сосед по нарам бандит по кличке Лысый. Ты последний, кто заметил. Это все от бомжа. Говорил я, держать его под шконками.

– Бани пакуль не будзе, – сказал старшина-коридорный. – Систему парвала. Мыйцеся з пад крана. Скажыце спасиба, што ў ўнітазе вада ёсць.

Вечером актив камеры собрался на совещание.

Рабинович выступил с заявлением:

– Нужно выяснить, прежде всего, какого рода эти вши: головные, платяные или мандавошки.

– У, мандавошки, злые как львы, – сказал насильник по кличке Кнырь.

– Где ты видел львов, чмо убогое? – спросил у Кныря Лысый.

– В цирке, правда с далека, – сказал Кнырь.

– На, посмотри вблизи бесплатно, – и Лысый снял с бровей и сунул под нос Кнырю сытую янтарную вошь.

– У меня есть идея, – поднял руку Рабинович. – Знаете ли вы, что такое крысиный лев?

Все молчали

– Берется железная бочка, туда помещается пять крыс…

И Рабинович рассказал историю о необычном методе борьбы с крысами, о котором прочитал когда-то в журнале Вокруг Света.

– Жиды придумали, – сказал Кнырь.

– А причем здесь воши? – спросил поджигатель своего собственного дома по кличке Пожарник.

– А при том, – сказал Рабинович, – что я предлагаю вывести вошного льва.

– Как? – спросил Пожарник.

– Методом жесткой селекции.

– Где ты возьмешь железную бочку? – спросил Лысый.

– Эксперимент можно провести в спичечной коробке, – сказал Рабинович. – Нужно только дырочки проделать, чтобы не задохнулись.

– С кого вошей брать будем? – спросил Кнырь.

– Со всех. Сделаем пять закладок, – объяснил Рабинович. – Пусть каждый возьмет с себя по пять штук в спичечный коробок, а тех что останутся сведем вместе. Коробки подписать и сдать мне на хранение.

Эксперимент удался. Через пять дней каждый из пяти членов Совета камеры номер девяносто передал прошедшую полуфинал личную вошь Рабиновичу, который поместил претендентов в отдельный коробок.

– Моя победит, – сказал Рабинович, – я самый чистоплотный, моя вошь выживает в наиболее сложных условиях.

– Моя победит, сказал Лысый, – у меня в крови денатурат и растворители.

– Моя вошь самая ебливая, – сказал Кнырь, она выебет ваших в жопу.

– Моя победит, сказал Лысый, – я вскормил ее кровью убийцы.

– А как мы поймем чья победила? – спросил Пожарник.

– Нужно, чтобы каждый запомнил свою вошь в лицо, – сказал Рабинович.

В тюремной суете, разборках, драках и карточных играх пять дней прошли незаметно. Вечером пятого дня коробок был вскрыт со всеми предосторожностями и все члены Совета Камеры ахнули в один голос. На дне спичечной коробки лежала огромная, размером с божью коровку, перламутровая вошь финалист.

– Вот, – сказал Рабинович, – вошный лев.

– С кого начнем, спросил Лысый.

– Пусть сама решает, – сказал Рабинович.

 
«Божья коровка,
Полети на небо,
Принеси нам хлеба.
Черного и белого,
Только не горелого»
 

– запел он вдруг нежным голоском.

Лысый неожиданно заплакал.

– Ты че бля? – спросил у него Кнырь.

– Детство вспомнилось, – сказал сквозь рыдания Лысый.

– Так, давайте все вместе, – сказал Рабинович, повторяйте за мной:

 
«Божья коровка,
Полети на небо,
Там твои детки
Кушают конфетки,
Всем по одной,
А тебе ни одной»
 

– Вошь вдруг расправила крылышки, взлетела, села Рабиновичу на бороду, покопошилась и исчезла в густых курчавых зарослях.

Ух, ты! – воскликнули все в один голос.

– Вошь, а летает, – сказал любовно Пожарник.

– Я знал, я ждал, я верил! – воскликнул Рабинович. – Получилось. – Мутации! Я читал об этом в журнале Наука и жизнь!

– Ты что сейчас чувствуешь? – спросил Лысый у Рабиновича.

– Печаль, – сказал Рабинович.

Асфиксия

Кнырь повесился в ночь с пятницы на субботу, когда вся камера крепко спала. Не спал только зек по кличке Фельдмаршал. Он, сидя на шконке по-турецки, что-то записывал в тетрадку карандашом.

Первым Кныря, который стоял на цыпочках в петле, связанной из ниток старого свитера, увидел попкарь, он открыл кормушку и закричал:

– Кто в камере дежурный!

– Что случилось? – спросил Фельдмаршал.

– У тебя человек повесился.

Фельдмаршал спрыгнул с нар и подхватил Кныря под ноги.

Девяностая камера проснулась.

– Нож, нужен нож! – закричал Фельдмаршал.

Попкарь передал в камеру небольшой перочинный нож. Веревку быстро перерезали, петлю с шеи Кныря сняли и уложили его на шконку.

– Хороший у тебя ножик, лисичка, – сказал Фельдмаршал, возвращая попкарю нож.

– Слышишь, не надо никому говорить, что повесился, – сказал попкарь.

– Ты мне приказываешь? – спросил Фельдмаршал.

– Нет, прошу.

– А я думал приказываешь, – сказал Фельдмаршал.

– Чего ты хочешь? – спросил попкарь.

– Оставь ножик, – ответил Фельдмаршал.

– Не могу, – сказал попкарь.

– Тогда открой форточку в коридор, – сказал Фельдмаршал.

– Хорошо, – сказал попкарь, – но только на один раз.

– Ну, как он там, – спросил Фельдмаршал у зека по кличке Пожарник, который поддерживая Кныря за голову, пытался залить ему в рот сладкого чая.

– Жывы, вачыма круціць, – сказал Пожарник. – Дурань, навошта ты гэта зрабіў? – спросил он у Кныря.

– От нехуй делать, – сказал Кнырь и засмеялся. – Вы мне все испортили.

– Сапсавалі мы яму ўсё, вось дурань так дурань, – сказал Пожарник.

– Ты бы посмотрел на себя со стороны, – сказал Фельдмаршал, – как ты выглядел когда в петле стоял.

– Это со стороны страшно, а внутри приятно, – сказал Кнырь.

– У цябе чыстыя трусы ёсць? Трусы памяняй, обтрухался ўвесь, – сказал Пожарник.

– Потом, – махнул слабой рукой Кнырь. – Там одна важная фигня… Я не успел…

– Хочешь еще раз? – издевательски спросил Фельдмаршал.

– Хочу, очень хочу, – сказал Кнырь.

– Эгоист ты, Кнырь, – сказал Фельдмаршал. Из-за тебя всю камеру накажут.

– Вы то здесь причем? – спросил Кнырь.

– Опер придумает. Не остановили, довели.

– Ещё хочу, – попросил Кнырь.

– Ну давай, дурак, – сказал Фельдмаршал и накинул на шею Кныря петлю.

– Что там? – спросил попкарь.