Бледные организмы литературных героев, питаясь под руководством автора, наливаются живой читательской кровью; гений писателя состоит в том, чтобы дать им способность ожить благодаря этому питанию и жить долго.
Один умный латыш, которого я знавал в девятнадцатом году в Москве, сказал мне однажды, что беспричинная задумчивость, иногда обволакивающая меня, признак того, что я кончу в сумасшедшем доме. Конечно, он преувеличивал, – я за этот год хорошо испытал необыкновенную ясность и стройность того логического зодчества, которому предавался мой сильно развитый, но вполне нормальный разум.
«Неизвестно, – но есть все основания думать, что он, подобно акуле, последовал и дальше за ними. И вот, теперь вообразите: человек слеп, физически слеп, но этого мало, он знает, что кругом измена, а сделать ничего не может. Ведь это пытка, застенок! Надо что-нибудь предпринять, нельзя это так оставить».
«Никто меня не посылал! – крикнул Зегелькранц. – Почему вы такой тон со мной берете? Странно, право. Вы ведь не знаете самого главного. С ними путешествовал его приятель, художник, фамилью в данную минуту забыл, – Берг, нет, не
(Щуплый ангел надежды, который тянет за рукав даже в минуту беспросветного отчаяния, был едва жив, – на что надеяться? Надо сразу, обдумать можно потом.)
«Нет, вы меня не понимаете. Я хочу узнать. Скажите, вы Толстого читали?»
«Толстого? – переспросила Дорианна Каренина. – Нет, не помню. А почему вас это интересует?»