Цитаты из книги «Хубара. Сирийский дневник. Ливанская война»

Симонов с интересом посмотрел на ряды каких-то построек, по-видимому лавок, с громадным, древним входом, больше похожие на перекрытую крышей улицу. Там, как муравьи суетились люди, брели, с поклажей на спинах, флегматичные, ослики. Дымились какие-то жаровни, шли женщины, с громадными бочками на голове, играла арабская музыка.

В это время, в каком-то углу комнаты, застрекотала молчавшая до этого цикада, этакий, назойливый, южный, ночной кузнечик. Все попытки уснуть закончились провалом, поиски насекомого, тоже не увенчались успехом.

очти поперёк всего помещения, стояло огромное подобие кровати, являющееся единственной мебелью номера, что наводило на мысль о его истинном предназначении. Всё это «футбольное» поле прикрывалось куском ярко-цветной материи. В изголовье, от края до края, как Симонову сначала показалось, лежал толстый, круглый, пожарный рукав. Впоследствии, оказавшийся подушкой. Справа от двери, маленькая раковина, больше похожая на настенный писсуар, с желтым, медным краником наверху, и длинными полотенцами на старинной вешалке. Слева, в стене, двухстворчатая дверка, которую постояльцы сначала приняли за шкаф. Заглянув внутрь, они обнаружили крохотный туалет, с большим напольным унитазом, наподобие тех, что бывают в вокзальных отхожих местах, со шлангом для подмывания на крючочке. С комплекцией владельца заведения, в туалет можно было войти, лишь пятясь задом в открытые дверцы, выполнив все подготовительные процедуры в комнате.

С единственным, таким же узким, окном, через давно не мытые стёкла которого, с трудом пробивался све

Достаточно долго поколесив по узким улицам старого города, остановились возле спрятавшегося в зелени вьющихся растений, помпезного здания. С высокими ступенями, обшарпанной лестницы, и двумя фигурками крылатых львов, лежащих на потрескавшихся постаментах. Наверху, выглядывала из буйной зелени, облупившаяся вывеска на английском – «Отель». В вестибюле заведения, устеленном пыльными, древними коврами, стояли в рост человека, массивные, под мрамор, вазы. Среди ваз, как экспонат исторического музея, скучал за стойкой, судя по всему, хозяин отеля. При виде вошедших, он радостно выпорхнул навстречу, что-то лопоча на своём языке. Переводчик, как старый знакомый, о чём- то поговорил с владельцем, они посмеялись над, известной только им, шуткой. Рашид, так звали переводчика, распрощался с офицерами, посоветовав из номера, без надобности, не выходить и уехал. По скрипучей лестнице, новых постояльцев, провели наверх. Судя по тишине на этажах, клиенты не баловали её своим присутствием. Открыв одну из дверей, хозяин широким жестом пригласил располагаться, подождал, пока гости войдут, слегка поклонился, пробормотал «фатдаль» и неслышно удалился. Апартаменты представляли собой длинную, узкую, похожую на купе поезда, комнату.

И без того сложное движение, стало, воистину, не контролируемым ни логикой, не правилами. По нешироким улицам, в плотном потоке, неслись автомобили, мотали в разные стороны прицепами колёсные трактора, мулы и ослики с тележками на огромных колёсах, отважно перебегали дорогу перед самым носом автомобилей. Все кричали, сигналили и трубили в какие-то дудки, с резиновыми грушами, приделанные к повозкам. Кое-где, как представители иной цивилизации, на оживлённых перекрёстках, попадались светофоры, но на их сигналы просто никто не обращал внимания. Они жили своей, собственной, светофорной жизнью, включались и выключались в нужное время, но никому не мешали

Наконец, появился советский переводчик, молодой человек, с восточными чертами лица, одетый в лёгкую, светло-зелёную, с открытым воротом форму. Быстро собрав паспорта приехавших, он проводил группу в соседний зал. Там, за полукруглыми, громадными столами, два потных, усатых дядьки, со свирепыми выражениями лиц, «шерстили» вещи приезжих.

Редкой цепочкой, пассажиры, направились к громадному зданию, сооруженному из листов рифленого железа, без окон, с трёхцветным арабским флагом над жарко блестящей металлической крышей. Ноги, то и дело, прилипали к расплавленной солнцем мастике, которой были залиты стыки плит. Войдя под крышу сооружения, гордо именуемого – зданием аэропорта, прибывшие не почувствовали ожидаемой прохлады. В большом зале, сновали люди. Женщины с выводками чумазых, черноголовых, вопящих детей, очень похожие на цыган, сидели, и лежали, на сваленных в кучу, грязных узлах. На балконе второго этажа, тянущегося по кругу зала, с интересом наблюдая за приехавшими, стояли бородатые люди, в разномастной одежде, с автоматами «АК» в руках. В воздухе стоял невообразимый шум и гам. Кто-то гортанно кричал на незнакомом языке, одну и ту же фразу, как сломавшийся проигрыватель, на танцах в сельском клубе. Будто на маскарад одетый худой парень, в каком-то средневековом камзоле, увешанном колокольчиками, с громадным, начищенным, медным сооружением за спиной, очень похожим на бочку, звеня бубенцами, на одной и той же ноте, монотонно, как одинокая птица, с равными интервалами, вскрикивал, писклявым, нудным голосом «Май!». К нему подходили люди, оказывается, он продавал обычную воду. П

Пассажиры, летевшие в Сирию впервые, с интересом прильнули к иллюминаторам. Под крылом неслась бесконечная, до самого горизонта, пустыня. Изредка, на земле появлялись какие-то полуразрушенные строения, пологие бугры, с разбросанной на их склонах техникой, редкие, небольшие отары баранов. И опять, пустыня, пустыня, пустыня!