По окончании института я приехал работать педиатром в Малаешты, большое молдавское село недалеко от Тирасполя. Хоть мы и жили на расстоянии 100 км друг от друга, мы почти всегда виделись раз или два в месяц, добираясь друг к другу автобусом или на попутных машинах. Когда через год Марина окончила институт, по тому же закону о распределении ее направили работать в Кишинев, столицу Молдавии. Хотя мы и жили раздельно, но всегда виделись по выходным и по праздникам. Мы были молоды, и физическое расстояние никак не могло стать помехой нашим встречам. Так как я часто дежурил в больнице и не мог отлучаться с работы, Марина навещала меня чаще, чем я ее. Когда она приезжала в крохотную квартирку, в которой я жил, то первым делом наводила там порядок. В деревне нечем было особо заняться, и мы ложились спать рано. Невзирая на то, что мне часто приходилось дежурить ночами, никогда в жизни нам не спалось так сладко, как тогда, в молдавской деревне Малаешты. Однажды, когда я шел по делам по селу, меня встретил местный ветеринар и потребовал, чтобы я посетил его якобы больную дочь. Я не мог ему отказать, и на его машине мы поехали к нему. Когда мы приехали, оказалось, что его дочь – как я и предполагал – была в добром здравии. Я уже собрался уходить, но хозяин и его жена с коварной улыбкой заперли входную дверь и пригласили меня, вернее потребовали, чтобы я остался у них закусить и выпить. Мне ничего другого не оставалось, как принять участие в их пиршестве. Я решил, что вскоре притворюсь пьяным, и это послужит предлогом, чтобы сбежать от такого типичного в селе странного гостеприимства. Мы поднимали третий бокал вина, когда в дверь деликатно постучали. Я подготовился улизнуть, но тут на пороге я увидел мою Марину, во всей ее красе, приехавшую ко мне, чтобы сделать мне сюрприз. По дороге в автобусе она разговорилась с одним из колхозных шутников и сплетников, который сказал ей, что уж он-то меня знает, и что я, ее муж, провожу все свое свободное время с медсестричками из больницы. Хотя она не поверила этой лжи и прекратила разговор с болтуном, тем не менее у нее подпортилось настроение.
Не застав меня дома, Марина, с помощью больничного шофера, который знал все про всех в деревне, нашла меня в тот момент, когда хозяева заставляли меня пить очередной стакан молдавского вина. В предвкушении приятного сюрприза Марина постучала в дверь и, войдя в дом к ветеринару, увидела меня, ее желанного мужа, таким пьяным, каким она никогда раньше его не видела. Заикаясь и путаясь в словах, я пытался как-то объяснить свое неприглядное состояние, но моя жена не в силах вынести зрелище своего теперь нежеланного пьяного мужа и все еще невольно находясь под впечатлением неприятных слов, сказанных в автобусе, презрительно посмотрела на меня и, отказавшись выслушивать какие бы то ни было мои объяснения, развернулась и, громко хлопнув дверью, оставила меня на попечении моих сердобольных хозяев. После этого прошло совсем немного времени, и ветеринар, и его жена, к моему большому облегчению, решили, что вечеринка пришла к концу.
Где-то через час, все еще будучи в состоянии интоксикации, я кое-как добрел до дома и постучался в двери своей квартиры. Марина молча открыла дверь, глядя на меня с величайшим презрением. Уже достаточно протрезвев к этому времени, я вкратце объяснил ей, что произошло. Ее гнев сразу же утих и, будучи прощенным, я с легкой душой отправился спать. Благодаря тому, что произошло, я понял, как мне повезло: оказывается, моя жена была способна легко забывать и легко прощать неприятные вещи. Эти черты характера оказались бесценным качеством в нашей будущей безоблачной и гармоничной жизни.
Когда я работал в деревне, случился трогательный эпизод, напоминающий сюжет рассказа О’Генри «Дары волхвов». В этом рассказе главная героиня, Делла, обрезает и продает свои волосы, чтобы купить любимому мужу Джимму подарок к рождеству, цепочку для часов, а тот в свою очередь продает часы, чтобы купить ей заколку для волос. В нашем варианте мы тоже хотели удивить друг друга: я хотел неожиданно приехать в деревню Корнешты, где она тогда работала в противоградовой экспедиции, а моя жена решила сделать мне собственный сюрприз, приехав в деревню, где работал я. В результате каждый из нас оказался в деревне другого. Приехав в мою деревню, она узнала, что утром я уехал к ней. Как это часто бывало, телефон в тот день «в передовой стране Советов» не работал, а мобильный был изобретен только много лет спустя. Марина очень расстроилась. Чтобы успокоиться, она поехала не к себе в деревню, а в Кишинев, где в то время жили наши общие добрые друзья. Уже много лет спустя наши друзья со смехом вспоминали, как они убедили расстроенную и уставшую Марину принять ванну, где она горько плакала после произошедшего.
Только через три года после свадьбы мы с Мариной смогли поселиться вместе в Одессе. Моей первой работой в этом городе стала должность педиатра, а Марина устроилась научным сотрудником в Водном институте. В выходные дни мы долго гуляли, а летом купались в Черном море. Больше всего Марина любила читать. Типичный книжный червь, она глотала одну книгу за другой. Я глядел на нее, пока она читала, и не уставал поражаться тому, как же мне повезло, и я никак не мог понять, почему другие люди не могут понять, до чего же моя жена была красивой. У нее было овальное лицо и гладкая, словно просвечивающаяся кожа, ее каштановые блестящие волосы слегка вились. Выражение миндалевидных темно-карих глаз было нежным, теплым и обволакивающим. Брови у нее были густыми, черными и, как у меня, они слегка срастались на переносице. Я много раз говорил Марине, как она красива и привлекательна, но в ответ она только иронически улыбалась, и по выражению ее лица я понимал, что она не воспринимает мои слова всерьез.
Мы жили с мамой и с отчимом Марины в коммуналке. Софья Львовна, мать Марины, никогда не скрывала своего подчеркнутого презрения ко мне. Себя она считала весьма культурной женщиной из прославленного города Одессы. В Советском Союзе, в отличие от Запада, врачи традиционно получали мизерную зарплату, и главной причиной ее нескрываемого неуважения ко мне было то, что, как она полагала, ее дочь могла легко найти более выгодную партию, чем врач «родом из провинции». Явных конфликтов между нами никогда не было, главным образом потому, что, когда она в очередной раз пыталась затеять ссору, я отвечал на это полным молчанием. Это был несомненно эффективный прием, не позволявший ей раздувать тлеющие угли конфликта. По моему твердому убеждению, выяснять, кто прав, а кто виноват в мелочах, это пустая трата времени, так зачем же тратить нашу столь быстротекущую жизнь на пустяки? Не имея возможности втянуть меня в конфликт, свекровь, в конце концов, шла жаловаться Марине. С самого начала эти попытки были обречены на провал, потому что со времен нашего знакомства, а тем более брака, Марина никогда не сомневалась в моей порядочности. После очередного решительного отпора со стороны Марины Софья Львовна обреченным голосом произносила одну и ту же фразу: «Да, дочь моя, ты готова голову оторвать любому, кто скажет что-то плохое про твоего Вовку».
Никогда не воспринимая любовь Марины как что-то само собой разумеющееся, я, как мог, старался отплатить ей той же монетой.
Однажды, когда мы жили в Одессе, мне пришлось узнать, как Марина воспринимает наш брак. Я всегда любил музыку, и вскоре нашел в городе людей, которые так же, как и я, относились к этому виду искусства. В Советском Союзе со времен установления социалистического режима существовала жесткая цензура «пролетарской» культуры. К примеру, лидеры социалистической системы считали, что молодые люди должны слушать песни только в стиле так называемого социалистического реализма. Коротко говоря, социалистический реализм означал только то, что советская культура должна отражать идеологическую платформу коммунистической партии. В результате в советское время подавляющее большинство песен, в том числе романтические песни о любви, должны были содержать политический подтекст. Жесткий контроль культуры несколько смягчился после смерти Сталина, и уже в 60-х годах прошлого века в Советском Союзе существовала подпольная культура, частью которой была возможность слушать зарубежную музыку. Эта музыка главным образом была представлена западными песнями и мелодиями, записанными с записей и пленок, которые моряки и дипломаты привозили из заморских путешествий в портовый город Одессу. Эти произведения искусства затем размножались на недавно появившихся в стране катушечных магнитофонах.
Записи Рея Кониффа, Поля Мориа, Аннунцио Мантовани, Джанни Моранди и их оркестров, а также таких певцов, как Энгельберт Хампердинг, Эдит Пиаф, Фрэнк Синатра и многих других много раз записывались и перезаписывались на магнитофонах, пока совершенно не искажались от перезаписи. Значительную часть такого репертуара также составляли полуподпольные советские исполнители, к числу которых принадлежали Владимир Высоцкий, Булат Окуджава и Александр Галич. Те, кто хотели слушать бунтарские песни этих исполнителей, песни, не всегда совпадающие с официальной идеологией Коммунистической партии, слушали их на своих или чужих кассетных магнитофонах. Коммунистическая партия не преследовала эту подпольную музыку отечественных исполнителей, поскольку в их репертуаре были также глубоко патриотические песни, посвященные героизму советского народа во время Второй мировой войны и современным защитникам Родины. Но в то же время неконформистская лирика из их же репертуара сыграла важную роль в постепенном распаде и падении Советского Союза. Музыка подполья распространялась по стране теми людьми, у которых были магнитофоны хорошего качества и кто имел доступ к первичным саундтрекам популярных песен. Владельцы хороших записей любимых иностранных исполнителей пользовались популярностью среди молодых людей, которые хотели иметь качественные записи песен. Однажды после очередного визита к своему пациенту, когда я уже собирался уходить, отец моего юного пациента, очевидно довольный моими услугами, предложил мне послушать его первоклассные записи Битлз, Нат Кинг Кола и Поля Анка. Я очень любил эту музыку, которая официально была под запретом для советских граждан. Меня настолько впечатлили эти отличного качества записи, что на какое-то время я напрочь забыл, что мне предстает посетить еще многих больных в этот день. Что касается хозяина, ему так пришлось по нутру, что я по заслугам оценил его коллекцию, что он пригласил меня прийти к нему снова, чтобы послушать музыку. Более того, к моей большой радости, этот любитель музыки сказал, что я могу принести с собой магнитофон и пленку, и он запишет для меня наиболее понравившуюся мне музыку. Я был просто счастлив – у меня будет собственная музыкальная коллекция и я смогу поделиться ею с друзьями.
Придя домой, я не замедлил поделиться этой новостью с Мариной, но она почему-то восприняла сказанное без особого энтузиазма. Более того, никак не отреагировав и не сказав ни слова, она ушла заниматься своими делами.
Через неделю, упаковав в рюкзак магнитофон «Днепр» и несколько бобин пленки, уходя, я попрощался с женой. К моему глубокому удивлению, она ничего не ответила и молча продолжала заниматься своими делами. Не понимая, что происходит, я решил задержаться и выяснить причину ее странного поведения. Последовавший монолог позволил мне лучше понять, как Марина представляла нашу нормальную супружескую жизнь.
– Так значит, ты идешь к своему новому другу записывать музыку, которая тебе так нравится? А мне что делать? Сидеть здесь, пока ты будешь наслаждаться тем, что тебе нравится? – сказала Марина, не глядя на меня. – Что ж, если так, иди. Иди! Желаю тебе хорошо провести время. Я тебя не держу. У меня есть чем заняться, да и музыку я люблю не так сильно, как ты. Всю неделю мы работали и почти не виделись, а сегодня, в выходной день, снова расстаемся. Я понимаю, ты свободный человек, а потому можешь идти куда хочешь. Иди. Пока.
Меня разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, мне всегда казалось, что супруги, хоть они и живут вместе, в то же время каждый из них имеет право заниматься тем, что ему или ей нравится в отдельности. Посягала ли Марина на мою свободу?. Прожив в браке со мной предыдущие 4 года, она прекрасно знала, как я люблю музыку. Да и что плохого было в том, что я возвращусь домой с хорошей музыкой, которую мы сможем слушать вместе? Более того, она знала, что у меня назначено, так сказать, музыкальное свидание. Мне казалось, она поступает несправедливо и ее требование было не больше чем каприз.
И все же… И все же, с другой стороны, мне нравилось, что моя жена, это драгоценное для меня существо, хотела общаться со мной. В конце концов, ведь многими делами мы занимались отдельно в соответствии с нашими интересами, и, если на этот раз Марина хочет побыть со мной, отчего бы и нет? Ведь в основном она никогда не возражала против моих интересов, которые она не разделяла. Это только сегодня она настаивала на своём, не соглашаясь с моими намерениями. Я пришел к выводу, что с моей стороны не будет большой жертвой уступить ей. Ведь любовь, по одному из определений, это когда два человека связаны между собой невидимым, но мощным энергетическим полем. Лакмусовой бумагой для определения того, чем является любовь, является инстинктивное чувство того, что супруги не представляют того, как они могут существовать друг без друга. Мы, люди, рождаемся и умираем как отдельные индивидуальности, а любовь – это та невидимая сила гравитации, которая соединяет и удерживает нас, партнеров в любви, вместе. Из этого следует, я подумал, что если люди любят, то они должны уметь уступать друг другу.
О проекте
О подписке