Глава 2. Письма в никуда

Осень была в самом разгаре. То и дело моросил дождик. Повсюду лежали пожелтевшие мокрые листья, которые не успевали убирать обленившиеся дворники нашего маленького городка.

Укрываясь капюшоном и держа за пазухой толстый блокнот с ручкой, я добежал до подъезда, где располагалась квартира Нины Ивановны. После звонка в домофон пришлось подождать пару-тройку минут: чтобы дойти до двери, ей нужно было сделать огромные усилия, превозмогая боль в ногах. В этот момент я всегда чувствовал себя неловко и, как только входил к ней в квартиру, сразу же извинялся, что потревожил.

– Да, ничего, Володь, это ерунда! В детский дом-то еще бегаю, а он, сам знаешь, как от меня далеко. Так что… До дверей дойти – лишний раз разомнусь только, – приговаривала она, направляясь на кухню.

Я проходил к столу, садился у окна, а Нина Ивановна, поджигая газ и ставя на огонь чайник, продолжала:

– Ой, а в молодости, помню, такие ноги были. На лыжах как бегала! С ребятами зимой то и дело…

Через несколько минут сумбурных воспоминаний, когда чай был уже в чашках, она опомнилась и решила уточнить:

– Так, Володь, если я начинаю повторяться, ты сразу говори, а то ведь сколько всего было и кому что рассказывала, уже и не упомню. Давай, скажи, на чем мы там остановились с тобой в прошлый раз?

– Мы подошли к самому главному, – в предвкушении сообщил я. – Как вы впервые пошли работать в интернат.

– Ах, ну да, – ненадолго задумалась она, что-то припоминая, а потом продолжила. – Ну, так вот. Шла я в интернат с такими мыслями, что вот бедные, несчастные там детки, сиротки, да как мне их жалко, что постараюсь очень хорошо к ним относиться, доброжелательно. Шла я в первую очередь к детям-сиротам. Именно к сиротам. Это позже я узнала, что они на самом деле не совсем сироты, а брошенные, при живых родителях. И вроде понятно, но осознать это у меня не сразу получилось. А как получилось? Сейчас расскажу…

***

В конце августа семидесятого года Нина, улыбаясь, в своем лучшем, нарядном платье, в красивых туфлях впервые вошла в трехэтажное здание детского дома.

На входе пожилая вахтерша, не отрываясь от огромной развернутой газеты, буркнула что-то похожее на приветствие и рукой указала в сторону директорского кабинета. До него нужно было пройти несколько мрачных коридоров с деревянными скрипящими полами и обшарпанной краской на стенах.

Одна за другой вдоль стен тянулись узенькие дверки, закрытые на навесные замочки. За вторым коридором следовал просторный зал, в котором, как выяснила потом Нина, проходили линейки и собрания. В этом зале по краям стояли низенькие длинные лавочки. Был здесь и один большой шкаф с огромным амбарным замком.

Плутая по лабиринту из невзрачных стен, девушка вскоре нашла дверь с табличкой «Директор». Кабинет был просторный, разделенный на две половины книжным шкафом, перед которым располагался огромный стол, заваленный книгами и тетрадями. По стенам развешаны полочки, местами уставленные книгами, а местами – небольшими моделями кораблей.

Нину Ивановну встретил Геннадий Петрович Постников – высокий худощавый мужчина лет сорока, с рыжеватыми усами. Говорил он быстро и по-военному бодро, с явным задором, отчего создавалось впечатление – этот человек никогда не унывает.

После недолгих приветствий и знакомства мужчина буквально выскочил из стола, хлопнул в ладоши и сказал:

– Так, значит, вы у нас молодая учительница. Любите детей, значит. Хотите у нас работать.

– Все верно, – кивнула головой девушка.

– Это хорошо. Очень хорошо! Людей у нас как раз не хватает. Так… Тогда так! Идемте-ка, я для вас экскурсию проведу по интернату, пока здесь никого нет, все дети в лагере.

Теперь Нина возвращалась обратно по тем же лабиринтам, но на этот раз еле-еле поспевая за быстрым шагом Постникова, который сыпал разъясняющими комментариями:

– Вот эти комнатки, мы их называем «хозяйками», там хранится всякая всячина. Инвентарь всякий, обувь, кто и одежду там хранит. У каждой группы есть одна такая «хозяйка» и ключ от замочка.

– А вот это что за шкаф с замком? – спросила Нина Ивановна, оказавшись снова в просторном зале.

– Это наш телевизор! – гордо заявил Постников. – Ключ от замка есть только у меня. Только когда я открою, включу, тогда и можно его смотреть. А вообще есть еще кинозал, по субботам дети собираются группами и смотрят фильмы. Там все по-настоящему: экран большой, шторы на окнах. Позже покажу. Так, проходите сюда, – открыл он дверь и пропустил Нину Иванову.

Дверь вела на лестницу, по ней они, почему-то минуя второй, сразу поднялись на третий этаж. Постников снова открыл дверь и жестом пригласил Нину Ивановну пройти. Это была детская палата.

– Ну, а вот здесь ребятки живут наши, это комната мальчиков. Есть еще для девочек, это в другом крыле, их там поменьше. В общем, всего их тридцать восемь человечков.

На вид – казарма. Деревянный некрашеный пол, стены больничного, серого цвета. Нина насчитала двенадцать железных коек с одной стороны и с другой двенадцать, на них – серые одеяла и застиранное постельное белье.

– А почему здесь ни одной тумбочки, ни одного шифоньера? Где же у детей вещи хранятся? – растерянно спросила Нина Ивановна.

– Вещи хранятся отдельно, в кастелянной, у каждого ребенка там своя полка. Ну, и в «хозяйках», я же говорил, вы их уже видели.

– Получается, всего двадцать четыре мальчика здесь и четырнадцать девочек в другом крыле? – подытожила Нина.

– Как понять «всего»? – удивился директор. – Это только первая группа. Думаю, как раз ваша она и будет. Потому сразу сюда и привел.

– Но постойте, я думала к вам учителем устроиться.

– Да-да, будете учителем, – засуетился Постников. – Но чуть позже. Учителя у нас есть, а вот воспитателей не хватает. Побудете пока на группе, а как в школе место освободится, переведем вас. А сейчас как раз с начала учебного года дадим вам группу первоклашек. Прелесть! – подытожил он.

Деваться было некуда. Растерянная Нина подошла к окну, которое выходило во двор интерната. Вдали виднелась река. Во дворе было небольшое футбольное поле с воротами из деревянных перекладин, без сетки. Пара убогих складов или гаражей, больше похожих на сараи. И какая-то непонятная для Нины конструкция, отдаленно похожая на мачту корабля, с флагом наверху.

– А что это за штуковина? – спросила она.

– А! Это моя причуда… – снова с нескрываемой гордостью ответил Постников, глядя в окно. – Мачта. Я бывший моряк. А мы находимся на берегу реки. Как же без этого? Сам лично веду кружок для мальчишек, вяжем узлы морские, рассказываю им про морское дело!

– Интересно, – улыбнулась Нина.

Отвернувшись от окна, она только успела сделать один шаг на выход, как тут же раздался треск ткани.

– Ой! – испуганно воскликнула девушка, заметив, что задела рукавом о торчащий из кровати железный прут.

– Эх, вы бы поаккуратнее, – почесывая затылок, заметил директор. – Я бы советовал вам не наряжаться так уж слишком. Работа, сами увидите, бытовая. Обувь поудобнее, чтобы бегать из крыла девочек в крыло мальчиков. Вещи поневзрачнее, а то где измажетесь, где заденете. Дети вон какие: все шарики с коек поскручивали, одни углы торчат. Замучался чинить.

***

В свой первый рабочий день, по совету Постникова, в серое кирпичное здание интерната вошла в сером и невзрачном платье, в удобной обуви без каблуков и без улыбки на лице молодая воспитательница Нина Ивановна Морозова.

Впервые она увидела их с утра, спящими на железных койках, стоящих чуть ли не вплотную друг к другу. Двадцать четыре мирно спящих маленьких сорванцов-первоклашек – будущих мужей и отцов. И четырнадцать маленьких девочек – будущих жен и матерей. Тридцать восемь человечков, которым предстоял тернистый путь в будущее.

Этот путь начинался каждое утро с построения у своих кроватей, легкой, ободряющей зарядки, водных процедур в общих умывальнях и сборов в школьные классы, которые находились через несколько коридоров в том же здании интерната.

Впереди вставали парами мальчишки – коротко стриженные, худенькие, в школьной форме, похожей на китель из серого плотного сукна, в широких, без стрелок штанах, в тяжеленных ботинках. Позади вставали парами девчонки – не намного длиннее волосы, темно-коричневые платья, черные фартуки и белые воротнички, на ногах – сандалики.

Ровным строем, легким маршем группы отправлялись на занятие по кабинетам. И таким же ровным строем, во главе с воспитательницей возвращались обратно в палаты.

Интернат по своей сути изначально был закрытым учреждением. Учились дети внутри одного здания, мероприятия там же, просмотры кино в своем же мини-кинотеатре, гуляли во дворе. Но постепенно до руководителей и педагогов стала доходить мысль, что детям нужно как-то социализироваться, учиться взаимодействовать с обществом, выходить во внешний мир.

Нина Ивановна как одна из самых молодых и активных воспитательниц очень полюбила походы. То и дело она одевала детей, строила их парами, и вереница ребятишек отправлялась за молодой воспитательницей или в городской кинотеатр, или в парк, или в музей, или на какую-нибудь выставку.

Вскоре жители города все чаще стали натыкаться на странные отряды детей, дружно шагающих во главе с женщинами. Сначала шагали мальчики в сереньких пальтишках. За ними шли девочки в красненьких курточках. Все одного возраста. Все одного роста. Все в одинаковой одежде. Нина Ивановна старалась не обращать внимания на косые взгляды в их сторону и перешептывания прохожих. От тех, кто шептался погромче, можно было отчетливо услышать: «Смотри-ка, инкубатор идет!»

Страна – это единый механизм. Происходящее в одном городе тут же эхом отзывается по всем остальным. Везде, где были детские дома, точно так же началась массовая социализация детей-сирот. Вереницы одинаковых ребятишек выходили в свет из серых кирпичных мрачных зданий, которые по всей стране прозвали инкубаторами.

Тысячи инкубаторов с миллионами маленьких кукушат внутри.

***

С первых двух зарплат Нина Ивановна накопила денег и перед самой зимой купила себе шикарную, очень теплую шубу. Конечно, надеть обновку ей не терпелось, и в ближайшую же смену она отправилась на работу в шубе. Был выходной день, и после обеда она решила еще и прогуляться со своим отрядом в кинотеатр. Наспех собрав ребятишек, с гордостью надев новую шубу, Нина Ивановна с вереницей своих одинаково одетых кукушат отправилась в центр города.

И только на полпути, разгоряченная, не замечая наступавших заморозков, Нина Ивановна с горечью обратила внимание, что детки бегут не так бодро. Съежившись и дрожа от холода, они еле плелись следом за ней. Немедленно одумавшись, сгорая внутри со стыда, она развернула отряд и направила всех обратно в детский дом.

Как назло, им навстречу шла пожилая пара, муж с женой. Они осуждающе осмотрели идущий мимо «инкубатор». А как только Нина Ивановна поравнялась с ними, женщина не выдержала и возмущенно буркнула:

– Смотри-ка чего! Сама разоделась в какую шубу, а дети мерзнут.

Спустя несколько лет с тех пор шуба Нины Ивановны так и оставалась новой. Надевать ее в детский дом она больше не могла, а в другие места ходила очень редко.

***

В первую пару рабочих месяцев Нина Ивановна столкнулась с тем, что у детей время от времени случаются дни рождения. Для нее это оказалось одновременно и радостью, и огромной проблемой. В самом начале кое-как своими силами отметив пару-тройку именин, воспитательница задумалась, соотнесла количество ребят с месяцами в году и тут же отправилась к Постникову.

– Геннадий Петрович, как же быть? – пылко начала она сразу после приветствия. – У меня каждый месяц у детей получается один-два дня рождения выходит! Я попробовала несколько отметить, купила всем шоколадочки, чай попили, поиграли… Но как дальше-то быть? Почти сорок человек! Я не справлюсь на свои средства…

– Да, Нина Ивановна, я все понимаю. Проблема такая есть, – ответил Постников. – Но что поделать с этим? Ума не приложу!