Глава шестая

– Есть мнение, – сравнительно спокойно сообщаю я Сергею, – что нас ждут неожиданные плюшки. Поэтому важно ничему не удивляться.

– Как скажешь, – кивает он мне, устало усаживаясь рядом. – Давай я тебя пока посмотрю ещё разок.

– Ты меня лучше обними, – тихо отвечаю ему, чувствуя почти неудержимое желание заплакать.

Серёжа обнимает меня, а я смакую свои ощущения. И капитана военной разведки, и тела маленькой девочки. И выходит у меня, что жизнь нас обеих совсем не баловала. Это грустно, на самом деле, потому что свои пять лет я помню. И как из кожи вон лезла, чтобы понравиться хоть кому-нибудь, тоже. И вот у меня опять… Только Серёжа рядом, но вокруг, в отличие от того детства, – война.

– Стоп, – спокойно произносит он, вглядываясь в сторону кустов. – Здесь кто-то есть.

И вот тут меня накрывает неконтролируемым ужасом. Мотив этому, разумеется, есть – любой чужой человек очень опасен для меня такой. Немцы просто убьют, могут и медленно, а свои… кто их знает, какие они, свои. Но вот до сих пор я вела себя именно как офицер, а в этот момент меня просто трясти начинает, отчего пугается уже и мой Серёжа. Обнимая меня, прижимая покрепче к себе, он старается успокоить, что у него не очень получается, потому что контроля как не бывало.

– Эй, кто там? – негромко интересуется Серёжа, явно разрываясь между мной и новой опасностью.

– Стой, стрелять буду! – доносится из-за кустов.

– Ну вперёд, стреляй, – зло бросает снова ставший Доком мальчик. – Заканчивай, что твои хозяева не доделали, фашист поганый!

– Я не фашист! – слышится в ответ. Из-за кустов выходит парень лет восемнадцати.

Он смотрит на нас, а меня отпускает – форма на нем специфическая, новая, а глаза испуганные. Он просто не знает, что делать, но видит сейчас двоих детей, причём Серёжа меня закрывает собой, отчего сразу идентифицируется неизвестным как свой. Я б за такое несение службы, конечно… Но сейчас это нам на руку. Так вот, если мы в чём-то больше на реальность похожем находимся, то он нам поесть-попить может дать, и всё. А вот если в «кине и немцах»… Хотелось бы, чтобы второе, потому что тогда будет хоть как-то проще.

– Да кто же это сотворил! – полностью подтверждает мои мысли о кино неведомый пока красноармеец. Ну и я, избавившись от большей части паники, его, конечно…

– Танки… – пищу я, приняв вид замученного котёнка.

Серёжа объясняет, что я имею в виду, предлагает даже сходить посмотреть, но красноармейцу уже и так хорошо. Готов, значит, часовой. Он очень бережно берёт меня на руки, но спину всё равно простреливает такой болью, что я теряю сознание, очнувшись уже в помещении. Доктор мой обрабатывает красноармейца Стёпу, живописуя ему ужасы немцев, а тот просто белый уже, того и гляди сомлеет. Но мне интересен висящий тут же телефон. Если я всё правильно помню, он должен был связывать замаскированный склад с более-менее центральной частью, непонятно почему этот склад не взорвавшей. Мотив может быть очень разный, но сейчас допустимо немного пошалить.

Вспоминаются телефонные мошенники, о которых одно время говорили. Ну те самые, которые пенсионерку с пенсией двадцать тысяч на десять миллионов раздеть могут. Так вот, есть у меня мысль… Если там фрицы, они в первую очередь сильно удивятся, а наши выделят группу, чтобы пожать шею караульному, допустившему посторонних на объект охраны. Это, я думаю, вполне способно подождать, пока что надо решить насущные проблемы.

Красноармеец нам сразу верит, что удивления уже даже не вызывает, при этом он вскрывает склад, относя меня внутрь. От нереальности происходящего я на мгновение теряю дар речи. Всё-таки служба в меня крепко-накрепко вбита, а тут такое пренебрежение уставами. Серёжа от этого тоже несколько удивляется, но молчит, нам оно пока только на руку.

– Сейчас поедим, – говорит нам Стёпа и выходит из помещения.

– Это что?! – поражённо спрашивает самый близкий мой человек.

– Это сказки, Серёжа, – вздыхаю я. – А вот качели у меня эмоциональные – это не к добру.

– Странно, что только качели, – хмыкает он. – Но…

Тут он, воровато оглянувшись на дверь, подходит к ящику, в котором лежат… снаряжённые гранаты! Интересно, тот, кто этот мир описывал, вообще гранату в своей жизни видел? Он себе представляет, что будет, если хоть у одной запал сработает? Игра странная, хотя мне при виде этого всего просто убежать хочется. И тут из-за приоткрытой двери склада доносятся звуки выстрелов. Серёжа буквально прыгает к двери, захлопывая её, и только потом оглядывается на меня в некотором удивлении.

Я его понимаю: открывалась вполне так деревянная дверь, а закрылся полноценный бункер. Толстенная дверь, клинкеты, которые каким-то чудом он сумел запереть. Но теперь, чтобы нас отсюда выкурить, понадобится не самая простая пушка. Или бомба посмешнее. И как это называется?

– Очень хочется ругаться, – сообщаю я Сергею. – Но пить и есть больше, хоть и странно это.

– Я тебя понимаю, – кивает он мне. – Получается, Стёпу немцы нашли. Не скажу, что так не бывает – в нашей армии бывает всё, но совпадение так себе.

Совпадением это было бы в жизни, а в описанном кем-то мире такая ситуация должна детей сильно испугать и заставить бежать без оглядки. Детей, а не офицеров с богатым опытом, несмотря на теперешний возраст. Поэтому мы, разумеется, никуда не бежим, а я гипнотизирую взглядом телефон.

– А давай пошалим? – предлагаю я Серёже. – Заодно выйдем за рамки программы.

– В смысле? – не понимает он.

– Помнишь… «Папа, я в милиции»? – напоминаю ему довольно известный подход мошенников.

– И ты хочешь… – удивляется он, но не возражает.

Перетащив меня поближе к телефону, Серёжа снимает трубку, выдав её мне, затем некоторое время думает, нажимает рычаг и быстро вертит ручку. Я же жду, потому что пока на том конце не ответят, о чём-либо говорить бессмысленно. Но вот вдруг прорезается голос, что-то очень невнятно промычавший.

– Папа! Папа! – кричу я в трубку по-немецки. – Это Лотта! Мы приехали! Где рабы для нас?

– Девочка, ты кто? – звучит из трубки сильно удивлённый голос немца. Очень характерный акцент, наши так могут, но не в полевых условиях.

– Я Лотта, Лотта Гесс, – представляюсь неизвестному. – Мы с мамой приехали за рабами. Она их сейчас щупать будет, только железные палки заберёт и по попе даст. А я хочу рабынь помладше, чтобы с ними играть, потому что мама говорит, что собачку мне жалко.

– Где вы находитесь? – интересуется немец. Я называю то, что в голову первым приходит, уточняя, что здесь намусорено – везде животные валяются, и мне кажется, они издохли.

Связь резко обрывается, я показываю рукой характерный жест, и Серёжа рвёт провода из аппарата, чтобы затем закоротить их. По-моему, немцы на том конце начали менять форму тела. Переглянувшись с Серёжей, весело смеюсь, потому что такие звонки фиксируются, например, телефонистами, немецкий у меня аутентичный, и не реагировать они не могут.

***

Поев, я опять решаю поплакать. Серёжа обнимает меня, поглаживая по волосам, отчего мне плачется почему-то всё горше. Ощущение очень странное, как будто я просто устала от всего, и поэтому мне очень грустно. Но я себя по-прежнему не веду так, как положено пятилетней, но всё-таки почему-то категорически возражаю против расставания с ним.

– Кажется, я тебя люблю, – сообщаю я Серёже, на что он только улыбается.

– Ты бы знала, как я мечтал о твоих этих словах, – произносит он, вздохнув наконец. – Потому что я тебя давно и безнадёжно люблю.

– Это заметно было, – произношу я. – Но я думала, что не светит, потому что жена-начальница…

– Глупости какие, – смеётся уже теперь точно мой Серёжа.

Он держит меня в своих руках, а мне так тепло становится, что плакать желание пропадает. Я растекаюсь просто, поэтому задумываюсь о своём состоянии и восприятии не сразу. Есть у меня странное ощущение, что мы чего-то не учли или не поняли. Это так качели эмоциональные проявляются – качает меня от истерики к собранности, то есть боец я нынче ненадёжный.

Кстати о ненадёжности – как-то слишком тихо. Кроме того, было у меня странное ощущение, что склад изменился в тот момент, когда Серёжа защёлкнул дверь. Вопрос в том, как именно он изменился? Вот этого я понять не могу. Надо бы осмотреться, но я недвижима, ещё и за любимого цепляюсь изо всех сил. Он это понимает, даже больше меня понимает, поэтому только гладит, отчего я расслабляюсь и, кажется, засыпаю.

Точно засыпаю, потому что, стоит мне проснуться, я замечаю, что Серёжа сидит немного в другой позе, к тому же он сильно задумчив. Я же не спешу подавать голос, потому что разглядываю такого родного человека, смотрю на него, будто вбирая в себя образ его, понимая, как же он мне дорог.

– Проснулась? – улыбается мне мой любимый человек. – Я тут нашёл для тебя средство передвижения, пошли, покажу чего.

– Средство передвижения? – удивляюсь я. – Ну пошли…

Снарядная тележка, на которую сверху доска уложена. Вместе мы укладываем меня на неё, а затем меня везёт Серёжа. Я смотрю по сторонам, понимая, это не склад, а вот что это такое, я совсем уже не понимаю. Милый мой ничего не говорит мне, пока мы с ним не прибываем к… наблюдательному пункту? Я вижу трубы специальные, даже что-то на перископ похожее. Что это?

– Сейчас я тебя подниму, – сообщает мне Серёжа. – Поглядишь сама, потому что я несколько удивлён, честно говоря.

– Вот так даже? – улыбаюсь я, ожидая увидеть поле или город какой.

Но реальность, видимая через перископ, совсем иная – передо мной поле, по которому как-то совсем неправильно ползёт железная коробка, чем-то на танк похожая. Бегут какие-то люди, слышны хлопки, но и только. Осознавая, что это всё мне напоминает кино, причём не самое лучшее, я перевожу взгляд вправо, а там… Там софиты, выглядящие пушками две большие камеры, сидят и стоят люди… Там снимают кино, это я хорошо понимаю. За спинами у съёмочной бригады – кажется, так она называется – вижу шоссе, по которому движутся какие-то полупрозрачные машины.

Я смотрю на это, не понимая, как такое возможно. Серёжа, судя по всему, тоже не понимает, но при всём этом мне хочется плакать, потому что эта сцена ещё страшнее той, где фрицы. От немцев мы хотя бы знали, чего можно ожидать, а от этих? Ведь вряд ли что-то хорошее. Хочется, конечно, поверить в то, что здесь могут быть нормальные люди, но и страшно очень. Что сделают в первую очередь любые люди? Разлучат меня с Серёжей, а я не хочу, вот совсем не хочу, и всё. Так что лучше, наверное, тут остаться… А вдруг Серёжа хочет попробовать?

– Я не хочу, они нас разлучат, – объясняю я ему, на что мой любимый кивает.

– Вспомни, до сих пор нас провоцировали на побег, – произносит он. – А сейчас, учитывая нами пережитое… Я бы тоже не спешил доверять. Кстати, это не склад, это ДОТ. Немного странный, но именно он… Пулемёты есть, а пушка, что логично, в другую сторону смотрит.

– Предлагаешь попробовать вот это всё нашими пулемётами? – с интересом спрашиваю его.

– Ну мы же не маньяки, – улыбается он, а я наблюдаю за тем, что вижу.

– Туфта это, – делаю наконец вывод, – причём на детей рассчитанная. Смотри сам – как выглядит танк, они вдруг не знают, а кресты на нём очень хорошо прорисованы. При этом изображающие советских солдат актёры в страхе бегут от танка. Не скажу, что такого совсем не было, но это точно не наши снимают.

– Вот как… – Серёжа задумывается, а я пытаюсь понять, где засада. Должен быть тот, кто нас ищет, потому что ловушка на таких детей, как мы, но… – Оп-па, а это кто?

Он передаёт мне средство наблюдения, а я вижу девочку лет двенадцати, с большим интересом разглядывающую происходящее. Судя по всему, ловушка именно на таких, что нам сейчас позволит увидеть правду, ибо девчушка с выраженной славянской внешностью.