Глава пятая

Внезапно я понимаю, что мы тут не одни. Странно, я занимаюсь тем, что обнимаю Серёжу, при этом не осмотревшись, не убедившись в безопасности, как и не Гюрза совсем. Просто вцепляюсь в совершенно не возражающего против этого Серёжу, и всё. Но вот постороннего чувствую моментально, ещё и он меня собой сразу же закрывает, но я успеваю заметить женщину в чёрном платье с аналогичного цвета косой. Понятно, кино продолжается.

– Ты кто? – удивлённо спрашивает меня одетая Смертью женщина.

– Аналогичный вопрос, – замечает мой Серёжа, усмехаясь.

– Я Смерть, – ожидаемо представляется она. – А вот вы кто? Так поглядеть, навроде воины, но я вас не знаю… Вы что здесь забыли? И почему не из Изначального?

– Ничего не понял, – качает головой обнимающий меня очень близкий человек.

– Странно, – назвавшаяся Смертью женщина некоторое время задумчиво смотрит на косу. – Как так я тебя не знаю? Должна же знать…

– А почему? – интересуюсь я у неё, потому что такого кино я ещё не видела.

– Потому что через эту полянку проходят души из Изначального мира по пути своему в Тридевятое, – совершенно непонятно объясняет она мне. – И всех я знаю, но вот ты точно ведунья, и мальчик у тебя непростой, а я тебя не распознаю. Как марево какое…

– А разве можно от Смерти спрятать? – удивляюсь я, чтобы поддержать игру.

– Доселе считала, что нет, – отвечает она. – Знать, колдунство чёрное над душой сотворили нелюди окаянные. Тогда пойдёте по своему пути, а как найдут вас, так и пришлют кого.

И вот тут я наконец вспоминаю, что не на складах служила, – вцепляюсь в эту даму насмерть, начиная допрос. Она, конечно, рассказывать не хочет, но кто её спрашивает? Мне очень важно узнать и что за колдовство, и куда нас теперь. Как-то она понимает, что я с неё не слезу, а просто косой – и до свидания, видимо, правила какие не позволяют.

– Миры промежуточные, описанные, – объясняет она мне. – Это значит, люди описали. И вы там будете, пока не вспомните, кто вы, либо о вас не вспомнят.

– Кто может о нас вспомнить-то? – удивляюсь я. – Раз даже вы не знаете?

– Мало ли кто… – вздыхает Смерть, попробовав остроту косы пальцем. – Ну а если нет, то будете из мира в мир блуждать, пока не наступит время возвращаться.

Оказывается, как только нас убьют, мы в какой-то Изначальный мир попадём, чтобы всё сначала начать, а в том, что нас поубивают, женщина отчего-то уверена абсолютно точно. Ещё и рассказывает, что всё от нас зависит, но, по-моему, в слова свои не верит. Вот есть у меня чёткое ощущение, что не верит она своим же словам, и всё. При этом Серёжа меня успокаивающе по голове гладит, и я вдруг осознаю: мне лет пять, наверное, а ему семь-восемь, если по виду судить.

– А родители кто? – спрашиваю я Смерть.

– Сироты вы, – качает она головой. – Условие такое, не от меня зависящее, ну да вам не привыкать же?

– Опять сироты… – вздыхает Серёжа, гладя меня интенсивнее. – Значит, детдом, если повезёт.

– Не хочу с тобой расставаться, – неожиданно даже для себя произношу я.

– И не надо, – хмыкает он в ответ, но в этот самый момент Смерть хлопает в ладоши.

Верно, устала она от моего допроса, потому что в следующий момент я обнаруживаю себя сидящей в вагоне рядом с какой-то тётей. Причём восприятие у меня меняется мгновенно, несмотря на моё сопротивление. Как будто что-то переключается в голове, и я вдруг становлюсь ребёнком в коротком летнем платье, сидящим в деревянном вагоне, на дачный похожем. При этом поезд движется не сильно быстро, а я пытаюсь сообразить – где Серёжа? Потому что без него я не согласна!

– Сиди смирно, Машенька, – произносит именно эта тётенька, которую я не знаю, – если не хочешь добавки получить.

Хоть и говорить она пытается ласково, но в голосе её злость, а я вдруг начинаю понимать, о какой «добавке» она говорит. Потому что сидится мне очень грустно, просто до слёз, а это значит, что ребёнка побили. Наверное, девочка именно от этого, ведь Смерть сообщила, что я стану недавно умершей девочкой, а Серёжа, значит, мальчиком. Интересно, а он-то отчего? Но долго думать мне не дают, потому что в этот момент всё вокруг будто взрывается. В первый момент я даже визжу, но затем понимаю, что происходит, ведь под огнём я бывала. Только и успев подумать, что надо покинуть поезд, внезапно оказываюсь выброшенной наружу, при этом падаю плохо – на спину, и от мгновенно пронзившей меня боли теряю сознание.

Прихожу в себя я от рёва двигателей, ну мне так кажется. А ещё от диких криков, какого-то хруста и совершенно нечеловеческого хохота. Открываю глаза только чтобы заметить надвигающуюся на меня махину и как-то неожиданно беру себя в руки. На меня медленно накатывается недавно совсем виданная немецкая «тройка», и, судя по всему, не просто так. Но тут начинаются нюансы: во-первых, из танка меня точно не видно, во-вторых, зазор между днищем и землёй достаточный, в-третьих, я знаю, что тут происходит и умирать, да ещё и так, не тороплюсь. Поэтому я закатываюсь промеж гусениц, ещё и дёргаю за собой, кого достаю, ведь лежу я не одна.

Морально я готова увидеть фрицев, а что те творили, знаю по фильмам и книгам, поэтому даже и не удивительно. Ребёнок бы запаниковал и погиб, а у меня в крови сейчас бушует адреналин. К тому же я помню, что Смерть сказала – мир ненастоящий. То есть не то, что было на самом деле, а что какой-то писатель думает, что было. Скорее всего, история писана человеком, никогда настоящей войны не видевшим, но считающим себя большим экспертом, поэтому танк и идёт ровнёхонько, как на шоссе, а гитлеровцы не проверяют, насколько живы их жертвы. Судя по всему, они сейчас развернутся и поедут дальше, а мне тогда надо будет понять, кто уцелел. Надеюсь, та тётенька, сидевшая в поезде и считающая правильным бить ребёнка, не уцелела.

Танк проходит над головой и продолжает движение, причём вся немецкая колонна, мгновенно потерявшая к нам интерес, отправляется туда же. Насколько я литературу помню, такого не было. Или фрицы не трогали детей, или же старались сделать так, чтобы свидетелей не осталось. А тут у нас кино и немцы, что описанию Смерти соответствует. Не будь у меня боевого опыта, я или погибла бы, или испугалась до судорог, а так ничего, могло и хуже быть…

Так, а теперь плохие новости – ноги себя ведут некрасиво. Их просто нет, по моим ощущениям, и это очень… Неприятное фиаско⁵.

***

Судя по всему, в обморок я всё-таки уплыла. Очнувшись, вижу отсутствие всяческой суеты вокруг. Это значит, либо всех поубивали, или выжившие убежали, а я… меня могли счесть мёртвой. Мне бы уползти куда-нибудь с открытого места. Что у меня с ногами, я потом пойму, наверное, а пока надо ползти. Хотя шансов у меня по военному времени нет. В лучшем случае пристрелят, так что иллюзий я не питаю.

Интересно, почему у ребёнка лет пяти от роду в голове помещается здоровенная тётка? И как она там помещается, мозг же маленький для такого? Объём знаний, опыт, мыслительные способности, наконец. Непонятно, на самом деле. Интересно, а где Серёжа? Смогу ли я его найти? Тысячи вопросов, и вот, пока они реют в голове, я ползу, ибо кто знает… Странно, совсем себя пятилетней не воспринимаю, но оно и хорошо так, потому что маленький ребёнок уже рыдал бы просто от страха, а мне надо убраться с открытой местности, и лучше всего не разглядывать, что на ней осталось, кроме дымящегося поезда.

Так я доползаю до кустов, где едва опять не теряю сознание – силы заканчиваются. Навскидку Серёжу не вижу, а вот автору этого мира я переднюю часть черепа начистила бы. С другой стороны, это же хорошо, что он совсем не подумал о том, что у ребёнка мозг меньше и большая тётя туда просто не поместится? Но сейчас у меня совсем другая проблема – что делать? Боль в спине в наличии, хотя трудно сказать, что у меня не болит, плюс слабость сильная, подступающая паника. При всём этом я отлично понимаю, что так не бывает.

Итак, я девочка пяти лет от роду, как мне уже сообщила та самая женщина. Прямо в поезде, читая нотацию. Зовут меня Машенька, то есть Маша, я, судя по всему, сирота. Учитывая фасон одежды и маркировку танков, сейчас сорок первый год. У меня болит спина, не отвечают ноги, что странно. Насколько я помню, детские кости более пластичные, и ни ушиб, ни перелом позвоночника таких результатов дать не могли. Встречу если… когда встречу Серёжу, уточню. Но автора этого мира уже хочется на кол посадить, потому что для пятилетнего ребёнка такой набор – верная смерть. Фрицы таких, как я, убивали вообще без размышлений. Вопрос только в том, здесь ещё наши или уже сплошняком немцы? И что теперь?

Лежу, дышу, стараюсь успокоить детскую истерику, зародившуюся внутри организма, но получается с трудом. Пытаюсь сообразить, что делать дальше. Ситуация такая, что готовых решений у меня нет. Ни еды, ни питья, ни способности к передвижению – ничего. А пить уже хочется, причём долго я так не протяну, детское тело не предназначено для подобных вещей. То есть умирать буду довольно мучительно – под танком было бы быстрее.

– Вязь! – доносится до меня. Так позвать мог только Серёжа, больше просто некому знать мой позывной, но напоминает это старый мультик о ёжике.

– Док! – визжу я из последних сил, и спустя некоторое безумно долгое время меня обнимают мальчишеские руки. От облегчения я плачу.

– Нашлась! – облегчённо выдаёт изменившийся внешне Серёжа.

Ну понятно, чего он изменился – ему лет семь, может, восемь. Я, наверное, тоже не похожа на едкую и стремительную, как степной пожар, Гюрзу. К тому же и реву в соответствии с возрастом сейчас. Серёжа меня обнимает, а затем затаскивает в кусты, принявшись довольно бережно ощупывать.

– На спину упала, – объясняю я. – Ноги отнялись, но странно, не должно же?

– При ушибе может быть, – спокойно произносит он, поднимая моё платье сзади, чтобы осмотреть. – И при эмоциональном потрясении тоже, – добавляет, явно увидев что-то ещё.

– В общем, я неходячая, – с трудом уняв слёзы, всхлипываю я. – Очень маленькая, хоть и рассуждаю, как взрослая…

– Ну это только пока, – хмыкает он. – Пока стресс, угроза смерти и тому подобное. Судя по картине, немцы?

– Они, – киваю я. – Что делать будем?

– Ну как что? – пожимает плечами Серёжа. – Уползать отсюда, а там подумаем. Погоди-ка, я волокушу сделаю.

Это мысль хорошая, ибо на руках он меня просто не утащит, нет той силы в семилетнем ребёнке. Из чего сделать волокушу, тут есть, а вот «своих», судя по всему, нет. Потому что в больницу если, то там могут и оставить, а это смерть, причём гарантированная. То есть вариантов, на деле, немного.

Выяснить бы, где мы находимся, потому что как раз в сорок первом можно было в союзных республиках схрон какой найти. Но эта же история кем-то описанная, и вряд ли она ведёт к смерти детей. Кто же читать будет рассказ о том, как двое детей загнулись от голода и жажды? Значит, должен быть какой-нибудь «рояль в кустах», как молодёжь говорит. Теперь главное – правильные кусты найти.

– Ты как появился? – интересуюсь я у мерно волокущего меня по кустам Серёжи.

– По-моему, головой о дерево, – спокойно отвечает он. – Или ещё чем… Я там винтовку заначил, но это бессмысленно.

– Да, разве что вдвоём, – хмыкаю я, потому что действительно… Автор, может, и ленивый, но законы физики так просто не отменишь. – Что делать будем?

– Сначала найдём воду, – объясняет он мне. – Затем еду. Мы в Белоруссии, поэтому какие-то шансы есть. Слышал я, что, вроде, НКВД склады оставляли, вот бы найти!

– То есть, тётя Света, поищи… – задумчиво продолжаю. – А потом пойдём Гиммлера убивать.

– Это когда он в Барановичи? – припоминает офицер войск дяди Васи. – А как?

– Ну как могут убить Гиммлера мальчишка лет семи и пятилетняя девочка? – отвечаю я вопросом на вопрос. – Из рогатки! Помнится, какой-то деятель предлагал из неё мину класть…

– Это не шутка? – удивляется Серёжа, а я только хихикаю.

Не зря говорят: кто был в армии, в цирке не смеётся. Так и тут у нас – дураков столько, что ни один анекдот не придумает, что они «изобрести» могут. Кстати, Серёжа прав: меня хотя бы обмыть, а только потом уже можно и осмотреть будет, хотя я представляю, что со мной. И он представляет, потому как доктор. А того же Гиммлера маленькая девочка имела шанс только одним способом убить, но я на героизм не согласна. Да и не будет с такой девочкой никто разговаривать, просто пристрелят. Что там себе автор этого бардака думал, мне неведомо, но вот таких сказок просто не может быть. Значит, исходим из идеи «спрятаться и не попасться». Хоть какая-то определённость.