Серый ослик по кругу бежит покорно.
Впереди маяком мельтешит морковка.
Можно рядом усесться, набрать попкорна,
И представить: бежит не осёл по бровке —
Одинокий мустанг по равнине скачет,
Догоняя закат раскалённо-рыжий…
Но не тянет хозяйственный скот на мачо —
Слишком он равнодушен, заезжен, выжат.
Слишком он безразличен к своей пробежке —
От процесса ни радости, ни печали:
То ли возит детей в расписной тележке,
То ли просто по трубам дерьмо качает.
Он заснул на ходу и увидел Бога.
Бог на ухо шептал, открывая тайну:
«Никуда не приводит твоя дорога.
И морковка твоей никогда не станет.
С каждым кругом становишься лишь старее,
А пейзаж, сколько вдаль ни гляди, всё тот же.
Брось тележку. На волю скачи скорее!».
От панических мыслей мороз по коже —
Он проснулся от страха… Но, как и прежде,
Перед носом мелькает морковки конус:
«Подберусь к корнеплоду – и есть надежда,
Что наемся. И, может быть, успокоюсь».
***
В этом фильме нельзя ничему случиться.
Занимай к середине поближе кресло,
Отхлебни кока-колы, возьмись за чипсы
И смотри сколько хочешь с любого места.
Окошко предвечерней синевы.
Убогий номер старого отеля.
Мы получили всё, чего хотели,
От деловито-бешеной Москвы.
Неистово бросается во тьму
Столица засыпающей России…
Сегодня ты особенно красива —
Я сам не понимаю, почему.
Дыша клубами пара, москвичи
Обходят леденеющие лужи.
Но дела нет до тех, кто там, снаружи.
Поговори со мною, не молчи.
Во имя нашей жизни кочевой
Поведай всё, что недорассказала.
Мне, как всегда, с Казанского вокзала,
А времени – всего-то ничего…
***
Москва внимает, галстук теребя,
И смотрит, приподняв литое веко,
На то, как два неместных человека
Твердят друг другу: «Я люблю тебя».
Ближе к полночи сторож прошёлся по главной аллее,
На чугунных воротах поправил висячий замок,
И от факта наличия водки авансом хмелея,
Отхлебнул из горла, потому как сдержаться не мог.
На могиле уселся, почистил сушёную рыбу,
А сухарики с пивом оставить решил на потом.
И опёршись усталой спиной на гранитную глыбу,
Поделился кусочком чехони с приблудным котом.
А когда от «Столичной» внутри у него потеплело,
Обратился к коту, «беломориной» пыхая в ночь:
«Тут, под нами лежат два истлевших от времени тела —
Раньше срока из жизни ушедшие папа и дочь.
Этот папа когда-то был в городе главным бандитом.
В девяностые годы застрелен – такие дела…
И девчонка жестоко была вместе с папой убита.
Ей трёх лет не исполнилось даже, когда умерла.
Знаю, Барсик, что ты не поверишь в досужие бредни,
И на кладбище всякому мнится, мол, мы не одни,
Но гнетёт ощущение, будто их видел намедни…
Будто где-то всё время поблизости ходят они…».
Ночь была хороша. Пахли мёдом цветущие липы,
Стрекотали сверчки, пели птицы, шуршала трава.
Кот расширил зрачки, на мгновенье отвлёкшись от рыбы:
У могилы возникли в мерцании два существа.
Импозантный мужчина по лысине сторожа гладил,
Что-то тихо шептал и всё время смотрел на часы,
А двухлетняя девочка в кукольном пышном наряде
Безуспешно пыталась кота ущипнуть за усы.
Кот доел, облизнулся и медленно вытянул спину.
Для него эти мёртвые люди не новость давно.
Не накормят, как их ни проси, но и камень не кинут.
В нашем сумрачном мире такого народа полно…
Пьяный сторож внезапно расплакался. Детская ручка
За вспотевшую шею неловко его обняла.
И поняв, что добавки сегодня уже не получит,
Кот ушёл в темноту по своим полуночным делам.
Корнеев, сволочь, объясни, какого
Ты до сих пор не выехал из Пскова,
И не звонишь мне, лживое трепло?!
Какой занос? Причём тут гололёды?!
Да я ж сама пишу прогноз погоды —
У вас сегодня сухо и тепло!
Корнеев, ты подонок и зараза!
С утра не брал трубу четыре раза!
Постой, ты что же – пьян?! Какой кефир?!
Ты с кем там квасишь? С Аллой из пивбара?
Не ври – я знаю всё про эту шмару!
Пошел ты к чёрту! У меня эфир!
…И, сука, о погоде в Петербурге:
Дожди, снега, туманы, вьюги, пурги,
Давленья нет – разбился ртутный столб.
С залива шторм, на Ладоге торнадо,
Да ну вас в пень… Мне что, всех больше надо?!
Днём -30, вечером +100.
Сколько всё же в мире нашем
Шарлатанства и обмана —
На работе, в школе, в семьях,
В передачах на TV!
Врут и не краснеют даже!
Говорят, что ложь гуманна,
Потому как во спасенье —
Ради счастья и любви.
Только всё же было б лучше
Вместо лжи услышать правду!
Ложь вредна натуре тонкой —
Это ясно и ежу.
Ну, конечно, это Gucci!
А еще примерьте Prada.
Становитесь на картонку —
Я вам шторку подержу.
«Пелагея, беги накрывай на стол,
Всё, что было в печи – на него мечи.
Ой, не время в носу ковырять перстом!
По сусекам скреби, доставай харчи —
Расстегай, кулебяку и холодец.
Да смотри, не забудь о хмельном вине!
Епифан говорит, мол, пришёл Ездец —
Без коня, без кольчуги и весь в говне.
Видно, было несладко в чужом краю —
Затупился его боевой топор.
Он ходил за бугор попирать Змею,
Но пока не понять, кто кого попёр.
Полупьяный, небритый, голодный, злой,
Отменил заседание и парад,
И сказал: «Вам, ребята, не повезло —
Замордую проверками Китежград».
Пелагея, кокошник надень скорей,
Басурманской помадой накрась уста.
Ездеца напои, накорми, согрей
И потрогать за всякие дай места!».
***
Как прошёл званый ужин, не можно знать —
Дверь была изнутри заперта ключом.
Но из форточки слышали чернь и знать
То ль «не бей, пощади», то ль «ещё, ещё».
Но подробности эти на кой нам хер?
Мы же верим – Добро победит в конце…
С этих пор Китежград принял новый герб —
Пелагея с вожжами на Ездеце.
*Ездец… представляет собой «серебряного всадника в синем плаще на серебряном коне, поражающего серебряным копьём чёрного опрокинутого навзничь и попранного конём змея».
Мой одноклассник был дурак
И остается дураком.
Учился в школе кое-как,
И с мыслью Канта незнаком.
И Фейербаха не читал,
И Гегель для него никто.
Он щупал баб, любил «металл»
И финский нож носил в пальто.
И он, из армии придя,
Кутил, как все его дружки.
А я ходил не по бл… ям,
А в философские кружки.
Я не имел игральных карт
И не знавал портвейна вкус.
Платон, Спиноза и Декарт
Мне указали жизни курс.
Я развиваю интеллект,
Игра ума меня манит.
С тех пор прошло немало лет.
Он стал богат и знаменит,
Вокруг него скандальный шум,
И баб полна его кровать.
А я сижу, статьи пишу,
Не знаю, ум куда девать.
На проспекте многолюдном,
Между курток и плащей,
Постигается подспудно
Сущий смысл простых вещей.
В ожидании трамвая
Видишь жизни круговерть —
Ту, в которой всё бывает,
В том числе, любовь и смерть.
На обычной остановке
Обсуждают ерунду
Про погоду, про обновки,
Про кредиты, про еду.
Кто-то зол, что был обманут,
Кто-то хвалится, лучась,
И никто не строит планы
Быть убитым через час.
Зуб болит, с детьми морока,
Нет зарплаты до среды…
Все, что умерли до срока,
Жили так же, как и ты.
Смерть случается внезапно.
Мир бывает очень лют.
Что бы ни свершилось завтра,
Знай, что я тебя люблю.
…а после замужества Золушки автор уснул,
И сказке на смену пришли многотрудные будни:
Король на «восьмёрке» гоняет тайком в Долгопрудный
И ловит в канале леща с судаком на блесну.
Опасно на пенсии думать о новой войне…
Не лучше ль на утренней зорьке покуривать трубку,
Чем в здравом рассудке в дворцовую лезть мясорубку
И драться за тёплое место в Кремлёвской стене?
Для Мачехи нелегитимный Король не указ:
Прошла от компартии, смачно целует иконы,
И в Думе про вред мастурбации пишет законы,
Стремясь уберечь дочерей от невинных проказ.
Да разве ж у дочек проказы? Давно на поток
Поставлено дело на трассе. Томятся клиенты —
Вахтёры, актёры, монтёры, лифтёры Ташкента
И в полном составе 17-й танковый полк.
Лесник, в дегустации яблочных вин преуспев,
Прописку в столице сменил на Рязанскую область,
И в голос кляня человечью нечуткость и подлость,
Стихи про берёзки читает в пивных нараспев.
У Феи свой собственный бизнес. Идёт нелегко.
И ей, как обычно, успеть до полуночи надо,
Вот хоть ты умри, растаможить вагон рафинада,
Который в 00.01 превращается в кокс.
Лысеющий Принц, от похмелья и страсти дрожа,
Забил на супружество, должность и прочую ересь —
На даче в Заречье таскает из погреба херес
И в папиной спальне ласкает подростка-пажа.
А что там у Золушки в сердце – про это молчок.
Весь день в интернете. Теперь её ник Синдерелла.
Арабы и турки достали. Увы, постарела.
И где-то меж рюмок в серванте ее башмачок.
***
Спи, автор. А если проснёшься, то снова ложись.
Подбрось перед сном уголька в неостывшую печку.
А Кучер на тыкве с мигалкой пусть гонит по встречке —
Он лучше тебя понимает реальную жизнь.
Широких взглядов. Крутого нрава.
Эффектна, будто сошла с обложки.
Её сужденья – потоки лавы.
Её движенья – походка кошки.
Раз так сказала, то так и будет —
К чему сомненьям искать причины?
С ней осторожны в беседах люди,
А пуще прочих скромны мужчины —
Она любого отбреет твёрдо
Английским fuck you и русским «на… й».
А слишком наглым способна в морду
Или в промежность влепить с размаху.
Она упряма. Она свободна.
Неподцензурна. Неподконтрольна.
Круг посторонних считает: «Вот он —
Блестящий образ из жизни вольной!
Шальные мысли в красивом теле.
Не остановишь – летит как птица!
Вот нам бы так же…». А что на деле?
Ну, а на деле она боится.
Она боится всего и всюду:
Не только сплетен и насекомых —
Шагов в подъезде, адептов вуду,
Коллег с работы, друзей, знакомых,
Раскатов грома, затменья солнца…
И в тёмном доме ей очень страшно,
Что он исчезнет. Что он вернётся.
И что не будет, как было раньше.
Вот он – напротив сидит… В стаканы
Вино налито. В тарелке – пицца.
Похлеще СПИДа и тараканов
Она боится в него влюбиться.
Когда поэт кричит: «Пишу душой!»,
То в переводе
Звучит: «Я не способен хорошо
Писать – увы, умелец небольшой…
Однако ж, вроде,
Мы все здесь невеликого ума,
Со вкусом низким…
Что, вами не написано дерьма?
Так будьте ж снисходительны весьма
К моим запискам!
Пусть я не понимаю ни шиша
В хореях ваших,
Но оцените! Это же – Душа!
Она, стихи пися (или пиша?),
Поёт и пляшет!».
Поэт трясёт душой едва живой
Ретиво, страстно.
Но от его стихов хоть волком вой —
Он явно сочинял не головой,
А чем, неясно.
Душа поэту очень дорога —
Чиста, красива.
Но если не выходит ни фига,
То ни душа, ни левая нога
Помочь не в силах.
О проекте
О подписке
Другие проекты