В подвальном магазине тётя Шура,
За кассу встав, рассказывала мне:
«Такая нынче рынка конъюнктура,
Что святость и порок в одной цене.
На дальней полке совесть залежалась —
Нет спроса. Предложения полно.
Увы, до донца вычерпана жалость,
И нет уже доверия давно,
А если завезут, толкну едва ли…
Зато корысть берут, как калачи.
Вчера по скидкам мудрость продавали,
Но мудрость не пошла – на вкус горчит…
В достатке лицемерия и лести,
А искренность опять не завезли.
Осталось на развес немного чести —
Который год валяется в пыли…
Распроданы наивные надежды —
Кому они вообще ещё нужны?
А вера в дефиците, как и прежде,
Но я тебе отдам за полцены…
Нет на сегодня новых поступлений —
На той неделе заходи, милок.
Зато мешками с завистью и ленью
Завален склад под самый потолок.
И к ненависти можешь приобщиться —
Уходит споро! Взвесить полкило?».
Но я ответил доброй продавщице:
«Боюсь, тебе со мной не повезло.
Продуктов в магазине много нужных,
Но денег нет на роскошь – се ля ви…
Пожалуй, обойдусь кусочком дружбы
И запотевшей рюмочкой любви».
Ты сетуешь горько – всесильный Бог
Не внемлет горячей твоей молитве
И знака в ответ не даёт. А мог
Тебя поддержать в справедливой битве
Святого добра с неуёмным злом,
Мог силы придать на пути к победе,
Предателей подлых связать узлом,
Склонить и заставить за всё ответить.
Увы, не карает его рука
Обидчиков лютых мечом булатным —
Никто не посмел помешать врагам
Тебя сапогами топтать злорадно.
Ты яростно шепчешь: «Господь, порви
Неистовых недругов, коих много!».
И мир захлебнётся в своей крови,
Как только молитва дойдёт до Бога.
И вряд ли кто выживет в той войне,
Которую ты призываешь свыше.
Но живы пока. И я рад вполне,
Что Бог отлучился и нас не слышит.
Готовишься к раю? На входе с собой имей
Jim Beam, Harley-Davidson, Durex… Но всё ж поверь:
Во всяком эдеме есть тайно стучащий змей
И тот, кто однажды укажет тебе на дверь.
Готовишься вечно дымиться в огне печи?
Готовься, но помни, лелея свою печаль:
Во всяком аду есть подсобка, бушлат, ключи,
Ночные беседы и с сахаром чёрный чай.
Жаба сидела на рельсах. Жаба грустила о прошлом.
Влажные губы жевали мелкий фрагмент стрекозы.
Выйти из жёсткого стресса и размышлять о хорошем
Жабе в ночи не давали всполохи дальней грозы.
Таяли звёзды на небе, пухли чернильные тучи,
Шпалы пестрели от капель, ветры вселяли хандру.
Жаба страдала: «Ах, мне бы жить хоть немножечко лучше —
Мне бы болото без цапель и пожирней мошкару.
Мне бы без лишней печали помнить про юности годы…
Грустную дарит картину памяти горькая сласть —
Как мужика повстречала, как позабыла про гордость,
И на перине из тины с жаром ему отдалась…».
Билось полночи в экстазе жабье упругое тело…
Утром он молвил устало: «Ну, прощевай до поры».
После порочащей связи разом она залетела
И по весне наметала полкилограмма икры.
В рельсах на миг отразилось молнии белое жало,
И, облака разрывая, грянула в небе гроза.
Жаба вздохнула бессильно, и по щеке побежала
То ли вода дождевая, то ли скупая слеза.
Только вот плакать не надо – хуже есть беды на свете…
Плюнь на житейские драмы, прыгай по жизни, любя.
Главная в мире отрада – это, конечно же, дети.
Ты же счастливая мама – их сотни штук у тебя.
Будешь погожей порою с ними на солнышке греться,
Будешь от быта простого радость труда получать.
Это – во-первых. Второе: ты б не сидела на рельсах —
Роль героини Толстого грех принимать сгоряча.
Радуйся, жизни внимая: мух со стрекозами лопай,
Смену расти молодую – вскоре отступит беда.
А мужика мы поймаем, вставим соломинку в попу
И хорошенько надуем, чтоб не шалил никогда.
Что это значит – после сорока?
Ну, как бы это объяснить по-русски
(Давай возьмем бутылку коньяка
И что-нибудь попроще из закуски)…
Конечно, это повод для тоски
(Порежь лимон, да только в глаз не брызни) —
Живот мешает завязать шнурки,
А личный опыт – радоваться жизни.
Но есть и плюсы (кушай колбасу) —
Жилье, авто, манто, коньяк в бутылке.
В конце концов, есть волосы в носу —
Они уже длинней, чем на затылке.
Но что-то явно выдохлось в крови,
То, что когда-то нас рвало на части —
И алкоголь уже не признак счастья,
И секс, увы, не повод для любви.
А так все, безусловно, хорошо —
Песок пока не сыплется из *опы,
Да и портрет терпим без «фотошопа»…
Ну ладно, допивай, а я пошел
Разглядывать лепнину потолка
В утробе театрального буфета
И в ожиданьи третьего звонка
Дожевывать последнюю конфету.
Нарисуй обречённость тушью,
Наведи откровенный глянец.
И цепочку надень на душу —
Мы станцуем последний танец.
Нынче платье пусть будет красным.
Для кого-то, наверно, пошло,
А для нас этот цвет прекрасно
Всё расскажет о нашем прошлом.
Отголоски пропетых песен —
Ожерелья, браслеты, кольца…
Но сегодня надень лишь перстень —
Он сияет сгоревшим солнцем.
Чёрный камень прекрасной даме
К цвету глаз так идёт удачно…
И цепочка… На ней годами
Я водил тебя, как собачку,
По горящим любви проспектам,
По проулкам отвратной страсти…
Вряд ли можно забыть про это.
В силу танцем мне данной власти,
Я прижму тебя крепко к телу
И тихонько шепну на ухо:
«Всё проехало, пролетело —
Расставанья, измены, шлюхи,
Бритвы, дозы, таблетки, вены…
Жизнь – как битая в хлам машина.
Ничего не спасти, наверно.
Но мы, всё-таки, жили. Жили!
Да, я знаю, что нет возврата —
Нет назад никакой дороги.
Но давай, как давно когда-то,
В такт мелодии двигать ноги,
И ладонями трогать плечи,
И губами касаться шеи…
Пусть сегодняшний станет вечер
Антидотом от искушенья.
Пусть зарницами небо брызнет.
Пусть светлей на секунду станет.
На костях нашей мёртвой жизни
Мы станцуем последний танец.
Чернело небо, и к обеду
Замолкли пеночки в саду.
Гусько смотрел «Спартак» – «Торпедо»,
Когда почувствовал беду.
Он сразу понял – всё серьезно,
И в пиво уронил бычок,
Когда случился первый, грозный,
Катастрофический толчок.
Тряслись шкафы. Звеня, посуда
Летела на пол со стола —
Стихия страшная повсюду
С собой развал и тлен несла.
Горячей лавы отблеск красный
Отрезал к выходу пути.
Гусько дрожал, и было ясно:
От разрушений не уйти.
Вот перед ним разверзлась бездна —
И глубоко, и широко…
«Сопротивляться бесполезно» —
Подумал опытный Гусько.
Прогрохотало по квартире:
«Подлец! Я жду, едрёна вошь,
Четыре месяца – четыре! —
Когда ты полку соберёшь!
Всё, что ты можешь – врать красиво,
Лентяй, брехун и балабол!
Опять в субботу хлещешь пиво
И смотришь долбаный футбол!
Вот погоди – намылю холку…».
Гусько забрался под кровать
И стал искать коробку с полкой,
Решив пока не наливать.
Старец размахивал грязным перстом,
Мудрые мысли твердя о судьбе:
«Много на свете есть разных пустот.
Каждый под стать выбирает себе.
И заполняет свой вакуум
Чем-то весомым и знаковым.
Есть пустота от ленивой души,
От предпочтения жить как во сне.
Чтобы насытить её, хороши
Будут любые продукты извне —
Щёлкают пультами зрители,
Ищут свои наполнители.
Есть пустота, если рядом с тобой
Самые нужные, нежные – те,
Что без сомнений пошлют на убой
Друга и брата. В такой пустоте
Кроме тоски и бессонницы
Сердце ничем не заполнится.
Есть и другая, мой друг, пустота —
Та, где любые понятны пути,
Та, где сквозь сложность видна простота.
Но до неё бы ещё дорасти…
Ты для себя сотворишь её —
Просто избавься от лишнего.
Трудно избавиться – знаю, беда!
Но унывать не пристало в беде!
Ты это лишнее мне передай —
Я-то уж в курсе, куда его деть».
И подавали прохожие
Мелочь бомжу дряблокожему.
Запорошена снегом земная кора.
Темнота торжествует победу.
В самый раз разговоры вести до утра —
Благо, ночь наступает к обеду.
У январской пурги неуёмная прыть.
Наливай свежесваренный кофе.
С детских лет ты мечтала уметь говорить.
Он – давно в декламации профи:
«Ну, с чего мы начнём? С отношенья полов?
С положенья покинутых женщин?».
Очень много на свете искусственных слов —
Настоящих значительно меньше.
Но любые слова, как сквозь пальцы вода,
Утекают в пространство без дела.
«Извини, но кофейная эта бурда
Мне изрядно уже надоела.
Невдомёк мой намёк? Не стесняйся, спроси —
Что нам толку с беседы короткой?
Мы продолжим её. А она на Руси
Испокон продлевается водкой.
Ну, давай, доставай – уж налью-то я сам…
Так о чём я, скажи-ка на милость?…
Вспомнил! Много такого, что нам, мудрецам,
Никогда б в страшном сне не приснилось!
Ни с того, ни с сего вдруг получишь пинок
От какой-нибудь пакостной мрази…
Кстати, милочка, я, как и ты, одинок.
Не пора ли нам слиться в экстазе?
Для тебя мне не жаль поэтических слов!
Я не то, что другие, я круче!.
Знаешь, много на свете вонючих козлов…».
«Знаю. Ты из них – самый вонючий».
Исполненье желаний – дай Бог, чтоб на треть.
Остальное – никчёмные страсти.
С детских лет ты мечтала суметь умереть.
Он – давно в умерщвлении мастер.
Жалко, глупо и неловко…
Обессиленный, стою
Не под бельевой верёвкой,
Но у бездны на краю.
И мозги не стоит пудрить,
Если в дом пришла беда —
Этот мир сегодня утром
Изменился навсегда.
Уж не быть таким, как прежде
Средь житейской суеты…
Сердце стонет: где же, где же,
Где же, где же, где же ты?
Жизнь разбита. Всё пропало.
Впереди – лишь тлен и хлам.
Пары нет. Распалась пара.
И судьба – напополам…
Ни к чему теперь карьера,
Деньги, тачки и вино,
Если нет любви и веры,
И судьбой предрешено
Потерять навек надежду…
Кровь толчками бьет в висок…
Я раздавлен: где же, где же,
Где же ты, второй носок?!
Над городом мчались осенние тучи,
Во тьме за верстой покрывая версту,
А Саша под ветра напором могучим
С тяжёлым портфелем стоял на мосту.
Фасады сияли вечерним свеченьем,
В реке отражаясь, блистали дворцы,
А Саша прощальные слал сообщенья
(Так рвут пуповину! Так рубят концы!):
«Окончена жизнь. До свиданья, Евгений…
Ну, кто ж тебя дёрнул сболтнуть на миру,
Что стих мой бездарен, что я, мол, не гений?
Посмотрим, что скажешь, когда я умру…».
И дальше: «Адьос, луноликая Неля…
Увы, не написан наш с Вами сонет…
Мы в поисках света, конца и тоннеля
Нашли лишь конец. А тоннеля всё нет…».
И после: «Прощайте, Аркадий Романыч,
Ничтожный завскладом, жестокий сатрап!
Уже разгружать не припашете на ночь
Меня… И не ждите на месте с утра!».
Отправил, воскликнул: «Я вам не фуфлыжник!»,
Платком повлажневшие вытер глаза,
Достал из портфеля гранитный булыжник
И галстуком к шее его привязал.
Рука на перилах… Ревущей ракетой
Вся жизнь промелькнула в шальной голове…
И мигом исчез огонёк сигареты
В холодной, бурлящей, зовущей Неве…
Но тут набежали, но тут налетели,
Скрутили его по рукам и ногам…
Аркадий Романыч, Евгений и Неля,
Молитесь своим бестолковым богам,
Что нету за Сашу бояться причины,
Поскольку, согласно народной молве,
Он вызвал заранее к месту кончины
Полицию, «Скорую» и НТВ.
О проекте
О подписке
Другие проекты