Глава 5
Я много думала о том, что управление своей жизнью это лишь иллюзия. Мне казалось, что я строю свою собственную жизнь, далёкую от грехов отца. Но оказалось, что в результате я построила музей, в который приходила полюбоваться хрупкими экспонатами, показывала их другим, тешила самолюбие. Вот посмотрите, какая я молодец, строю свою жизнь, я не такая. Но музей не дом, здесь нельзя жить, интересными и редкими вещами нельзя пользоваться, их даже трогать нельзя. Они не вписываются в интерьер, их польза сомнительна. Такая фрустрация рано или поздно привела к конфликту, который вскрылся, когда отец умер. Это очень больно и драматично, но конфликт запустила смерть матери, а закончила смерть отца.
Тогда я отказалась от пассивности и внутренних запретов и начала жить, действуя в согласии со своим родом, со своей кровью. Немногие из нас могут возобновить связь со своими глубинными желаниями и прочертить заново свой жизненный путь, ведь курс взят на индивидуальность: если вам не нравится – не терпите, если отношения для вас кажутся токсичными – разрывайте. Не работайте над собой, над отношениями, не пытайтесь разобраться, забудьте о компромиссах, ваши желания – единственное, что имеет значение, вас должны принимать такими. Я не говорю о насилии, с которым невозможно мириться, я говорю лишь о принятии себя, своего происхождения, людей, которые мне подходят. Они не идеальные, как и я сама, но они идеальные для меня, для наших отношений.
Основополагатель экзистенциализма Мартин Хайдеггер, говорил, что личность человека определяется окружающими людьми и внешними обстоятельствами, «он заброшен в них и не имеет возможности менять все и вся по собственному желанию». А если и меняет, то всё равно оставляет себе ключи, чтобы вернуться к ним.
Многие так и остаются в конформистском состоянии «нерешительного существования», то есть никогда не задумываются о том, кто строит их судьбу, для чего они пришли в этот мир, они не стремятся ничего изменить, даже когда их жизнь им совсем не нравится. Они живут по правилам внешнего мира, ненавидят его и себя, но ничего не делают, купаются в чувстве собственной ничтожности и уходящего времени. Я тоже была такой. И единственным выходом для себя я видела заботу о собственном ограниченном мире. Но чтобы реализовать свои возможности, в первую очередь нужно принять свою природу, осознать себя.
Я прошла долгий путь от принятия вызова смерти, решения начать жить так, как сама для себя посчитала правильным. Я перестала зависеть и жаловаться. Но в итоге всё равно вернулась к тому, откуда всё началось – в семейный бизнес, в дела отца, которые закончила почти ценой собственной жизни. Но я поставила там точку, приняла себя и поняла, что могу вернуться. Не хочу, но могу. Это моя природа. И принятие этого делает мою жизнь легче, а ежедневные радости приятнее.
Я ничего не изменила, ничего не бросила, не начала с нуля, не разорвала отношения. Наоборот, я вернулась в отцовский дом, взяла его наследство, вернула любимого человека из того прошлого и продолжила жить дальше. И этот багаж больше не чемодан без ручки, я упаковала его в новый и разделила ношу. Я осталась со своей семьей, со своим наследством, в своей профессии, но уже по собственному выбору, проделав большую духовную работу. Свою ли жизнь я живу? Для этого я пришла в этот мир? И теперь я совершенно точно могу ответить: «Да».
А ещё я приняла смерть. Я понимаю, что жизнь конечна. Я стала разделять философию экзистенциализма. Я забочусь о собственном мире. Я реализую свои возможности, пусть даже эти возможности не во всем зависят от меня и когда-то просто закончатся, а я этого даже не пойму. И эта моя жизнь.
Но сейчас я совершенно чётко осознавала, что всё заканчивается, но я ещё жива, я всё понимаю. Это как анестезия, которая подействовала лишь частично, отключая голос и двигательные реакции, но оставляя полное ощущение боли от острого режущего скальпеля. Я всё понимаю, но не могу ничего сделать. И это чувство беспомощности гораздо хуже, чем всё, что было со мной раньше.
День прошёл, как мы с Дэном и договаривались. Я сделала всё по плану, оставила планы надолго вперёд, улыбнулась Дагу на прощание. Хотя мне кажется, что он гораздо проницательнее, чем кажется, и что-то подозревает. По крайне мере, он всегда очень точно чувствует моё настроение и подстраивается. И поехала.
Дэн не станет поднимать кипишь без причины. Со стороны кажется, что он действует ситуативно, но он подмечает мельчайшие детали, которые складываются для него в целую картину, и он проводит тонкий расчёт так, что никому это не видно и не понятно. Но он никогда ничего не делает случайно, он уже проанализировал ситуацию, возможно, молниеносно, а если он думал об этом всю ночь, то точно знает, что делает. Ему нужно верить. И я всецело ему доверяю. Он был прав в том, что нам нужно бежать, но это делать нужно было ещё утром, поэтому он был так напряжён. А теперь поздно. Слишком поздно.
Я еду медленно по знакомой дороге, вдалеке мне навстречу двигается другая машина, которая, почти поравнявшись со мной резко разворачивается, перегораживая неширокую двухполюсную дорогу. Я не успеваю среагировать. Нужно съезжать на обочину и жать на газ, объезжая, но я вместо этого судорожно бью по тормозам.
Я даже не зажмурилась, наоборот, я смотрю широко распахнутыми глазами, как из машины выходит мужчина. Он в обычной одежде – джинсы и футболка, ничем не примечательной внешности, просто парень лет тридцати. Он подходит к моей машине и стучит в окно, одними губами говоря: «Открывай». Двери заблокированы изнутри и окна подняты. У него даже оружия в руках нет. У меня кстати тоже. На Кипре никто не вооружён, им не нужен закон о гражданском оружии. У них очень низкий уровень преступности, почти нет шансов, что вас ограбят ночью на улице. Но этот парень – угроза. Если я не открою сама, то они всё равно вскроют машину, я это уже видела в действии. Он просто поворачивается в сторону своей машины и кивает. Я нервно хватаю телефон, но сигнала нет, звонки не проходят, сообщения не отправляются, даже экстренные. Они одновременно глушат сеть. Мои руки нервно трясутся, почти незаметно, и потеют. Я бледнею, вся кровь разом отливает от лица и бешено стучит в груди. И через пару долгих минут замки щёлкают, а он мягко и даже как-то лениво открывает дверь с моей стороны.
– Выйдешь сама?
Это вроде бы вопрос, но риторический. Он задаёт его на чистом русском, но это как раз неудивительно, Лимасол – самый русский город, русская речь здесь звучит даже чаще кипрской, но от этого мне очень страшно. Криминал везде одинаково опасный, но он вдвойне страшнее, когда знаешь о нём не понаслышке. И потом, со мной должны говорить именно так.
У меня нет выбора. В противном случае он применит силу и выволочит меня сам. Иногда мне очень обидно, что я женщина. Нужно было родиться мужиком, тем более с моим отцом сыну было бы гораздо проще. Мне нечем его удивить. Даже если применю приёмы ближнего боя, то он скорее всего в лучшей форме, чем я, да я никогда и не была гением рукопашки, так только, отрабатывала нормативы.
Поэтому я вылезла из машины, он немного отступил. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что мне надо лезть в фургон, который для меня услужливо открыли. У меня нет оружия, нет сил, бесполезно кричать на пустой дороге и ждать помощи тоже. Здесь мало кто ездит, место тихое и уединённое, дома стоят вдоль берега, и их не видно с дороги, камер нет. Телефон он почти сразу вытащил из моих дрожащих рук, и я тоже не стала сопротивляться. Средство связи мне точно не оставят.
Меня уже похищали, держали в запертой комнате, пытались изнасиловать и убить. И всё могло кончиться очень плохо. Но у меня появился второй шанс. Я каждый раз была за это благодарна, но видимо рок так не работает. У него есть срок действия. И если мне суждено умереть от рук похитителей, то так и будет.
Если бы они хотели меня просто убить, тот уже пристрелили бы. Но я нужна им живой. Пока. Наверняка, они будут запугивать и шантажировать Дэна. Я только надеюсь, что он уже знает, что нужно делать и вытащит меня, пока не стало слишком поздно. Но моя жизнь конечна, и его тоже. Я это приняла вместе со вторым шансом. Я так и не научилась молиться, но я теперь умею принимать ситуацию.
Многие сейчас подумают, что нужно бороться до последнего, бежать, даже в клетке драться. Я боролась, и поэтому я знаю, когда лучше смириться. Если я сейчас побегу или начну сопротивляться, то дам им повод применить силу, чем только развеселю и раззадорю. Люди, совершающие насилие, пришедшие похитить, готовы к этому, ждут реакции. А я знаю, как бьют мужчины – сильно, с оттяжкой, чтобы остальной мир померк, и остались только боль и унижение.
Поэтому я молча пошла в машину, садясь на скамейку в фургоне. За закрывающейся дверью я видела, как мою машину заводит другой мужик. Её тоже уберут с дороги, чтобы не оставлять следов. Парень достал шприц и примерился, но теперь я подняла руку в останавливающем жесте.
– Только не в шею.
В шею больно и неприятно, а мышцы есть и в других местах, чтобы не травмировать нежное место.
– Да это и не к чему. Я не буду сопротивляться. Посижу тихо как мышка.
Парень улыбнулся. Я знаю, что иногда бываю забавной.
– Мне сказали, что ты не будешь истерить, но сидеть тихо придётся долго, поэтому лучше тебе поспать.
– Кто сказал, что я не буду истерить?
Парень лишь усмехнулся. Привет из России, из моего прошлого, только там знают, какая я. Надеюсь, что Дэн знает больше меня и будет сопротивляться.
Я протянула руку, в которую воткнулась тонкая игла. Не люблю уколы, поэтому сама всегда делаю их аккуратно, и надеюсь, что со мной поступят так же. Парень не зверствовал. Я откинула голову назад и скоро отключилась.
Глава 6
Двое суток тишины. Никаких вестей, сообщений, требований, угроз, просьб. Ничего.
Двое суток без сна и покоя я поднимал свои связи и мониторил обстановку.
Даже в полицию сообщил. Теперь только Интерпол не знал, что Оля пропала. А может, и знает.
Утром третьего дня после исчезновения Оли Икс-Холдинг назначили мне встречу через своего представителя. И я приехал в ресторан ровно в назначенный час. На такие встречи нельзя прибывать заранее, это признак высокой заинтересованности, который можно использовать как дополнительный рычаг давления. И опаздывать тоже нельзя, это акт пренебрежения, который вызовет лишние и ненужные обиды, что в моём мире обязательно припомнят и смоют кровью.
За столиком меня уже ждал мужчина. Он встал из-за стола, чтобы пожать мне руку. Жест расположения, который не всегда означает дружелюбие. Он был высоким, почти одного со мной роста, худощавым с печатью многовекового благородства на лице, которую можно получить только по наследству. По внешнему виду он был похож на англичанина – светловолосый, долговязый, с бледной кожей, созданной в тумане и под дождливыми тучами, которой противопоказано солнце. У него была тонкая бородка, подстриженная по моде столетней давности, и серые почти бесцветные глаза, в которых был многовековой лёд. Дорогой чёрный костюм, очевидно, подгоняли по фигуре. А заколку для серого шёлкового галстука с голубой жемчужной видимо передавали из поколение в поколение. Его белая рубашка была тоже не просто белой, а с жемчужным отливом. Что за цирк для простого русского беспризорника?
– Прошу вас, господин Дитрих, – он указал мне на стул напротив.
Я расстегнул пуговицу пиджака и сел за стол.
– Чем обязан, мистер Винсон?
– Вы деловой человек, господин Дитрих. И меня радует ваш подход к бизнесу. Признаться, наша компания впечатлена вашими способностями в финансовой сфере. Мы наслышаны о вашем бизнесе в России. Мне особенно приглянулся ваш опыт и то, как вы ведёте дела. Я лично рекомендовал ваши услуги.
Надеюсь, для таких как он в аду существует отдельный котёл.
– Благодарю за оказанное доверие, но я не предлагал вашей компании свои услуги и не представляю, чем могу помочь крупному холдингу.
– О, вы ещё и скромный! Позвольте, я вам объясню? – И, не дожидаясь ответа, продолжил. – Мы в прошлом году начали заниматься производством стали. Несколько компаний нашего холдинга теперь находится на вашей Родине. Бизнес там имеет свои особенности, о которых вы отлично осведомлены. Нам нужен грамотный и опытный финансовый директор, который поможет максимально выгодно выводить доходы от производства.
И тут мне вспомнилась фраза, сказанная одним президентом футбольного клуба. Звучала она примерно так: «В чём разница – руководитель металлургического завода или футбольного клуба? Её нет! Собери правильный коллектив, найди людям работу, а тебя самого работа всегда найдёт». То есть вы понимаете? Президент футбольного клуба, который забивает целых три раза в год учит, как управлять производством. Ну а что, разницы-то никакой!
Передо мной сидел один из таких представителей топ-менеджмента, которому деньги достались по наследству, и даже если бы он сам их награбил тяжёлым управленческим трудом, не суть важно, сейчас будет рассказывать мне, что такое успех и как к нему прийти обычному беспризорнику. Вслух я сказал:
– У меня нет Родины. Как вы уже знаете, моя семья не вернулась на землю обетованную. Мы так и остались изгнанниками, чужими в Германии, скитальцами без Родины.
– Напротив, мистер Дитрих. Ваша Родина вполне однозначна, о чём я отлично знаю. Вы не имеет никаких близких корней в Израиле и тем более в Германии. Нет их и в России, но вы родом именно оттуда.
Попытка не пытка. Они знают, кто я. Но на другое я и не надеялся.
Иными словами, на моей Родине они столкнулись с чёрным налом и взятками, которые не могут отразить в финансовой отчётности так, чтобы безболезненно выводить активы. Западным компаниям именно поэтому сложно работать на российском рынке. Они никогда не объяснят родной налоговой, откуда деньги и по какой статье списать многочисленные взятки. Им нужен человек, который распишется за чёрный нал и при этом им насрать, если ему на хвост присядут органы.
Ну то есть, предложение из серии: «Требуется молодой человек от 20 до 35 с 10:30 до 18:00, в пятницу до 16:45, оплата 990 рэ + 100 рэ на проезд. Надо отмывать деньги, выражать заинтересованность, хлопать в ладоши на совещаниях и поддерживать экспертов. Требования: быть активным, ответственным, стрессоустойчивым, иметь связи в криминальной среде, отношения на «короткой ноге» с районным смотрящим приветствуются». И ведь дело не в том, что я далеко пойду, а в том, что уже, похоже, пришёл. Не знаю только, когда успел поучаствовать в конкурсе соискателей. Не иначе, как меня по блату предложили.
Им нужен козёл отпущения, который с одной стороны поможет им, а с другой, может позаботиться о себе сам. Бывший криминальный авторитет с белым бизнесом в настоящем для них хороший вариант. Тем более, авторитет, который сумел наладить бизнес заграницей и не потерял навыки отмывания денег. Проблема была в том, что я нужен им, но они не нужны мне, поэтому похищение Ольги – это их страховка от моего отказа.
– Думаю, вы уже всё решили и не примите отказа.
Он усмехнулся.
– Я был уверен, что вы не откажетесь, господин Дитрих.
– Не хочу вас разочаровывать, мистер Винсон. Вы оказываете мне огромное доверие. Но я всё же хотел бы знать, где моя жена.
– Ищите там, где розовый песок почти порох, где серебряные шпили средневекового города одинаково отражают и дневной и лунный свет, в стране, где янтарь ценится дороже бриллиантов.
Пока он говорил внутри меня всё переворачивалось, и мне стоило огромных усилии сдерживать свой порыв вытащить этого старикана из-за стола за грудки дорогого костюма и воткнуть ему в глаз заколку с голубой жемчужиной. Заодно посмотреть, как алая кровь брызнет и растечётся по жемчужного цвета рубашке.
– И всё же, мистер Винсон.
– О, не беспокойтесь о ней. Она в полной безопасности, – он положил на стол две фотографии.
О проекте
О подписке