Глава 9

Филипп прижал Виту к капоту урчащей машины, стараясь уклониться от его прикосновений, она отшатнулась и вскрикнула. Фея на капоте болезненно «клюнула» ее в спину. В глазах Филиппа вспыхнули задорные искорки. Вита судорожно втянула холодный воздух, не хочет же он трахнуть ее на кладбище?.. Но именно этого Филипп и хотел. Не тратя время, он рванул ее пальто, отлетевшие пуговицы глухо запрыгали по асфальту. Дыхание Филиппа стало тяжелее, однако в глазах так и плясали веселые огоньки. Но Вита не могла разделить его горячность. Она осмотрелась по сторонам. Спасения ждать неоткуда. Кресты и памятники вдоль дороги скрыла густая чернота. Виту одновременно терзали страх и стыд. Покойники на черно-белых фотографиях смотрели на нее с осуждением. Секс на кладбище – это что-то запретное и противоестественное. Вита предприняла последнюю попытку остановить Филиппа:

– Не надо, пожалуйста, – прошептала она сухими горячими губами. – Не здесь.

– Полная жизни боится смерти? – глухо прошептал Филипп.

– Так нельзя, это… – Но Вита не нашла слов.

Что «это»? Грех? Правонарушение? Оскорбление памяти мертвых? Для Филиппа все это только обострит удовольствие, усилит желание.

У нее нет достаточно сильного аргумента, способного охладить пыл Харона. Разве что?..

Вита глубоко вдохнула, прежде чем открыть рот, возможно, в последний раз:

– Сейчас ты и впрямь похож на мерзкого волосатого Приапа, а не на Харона!

Но, вместо того чтобы разозлиться, Филипп рассмеялся, прижавшись к Вите всем телом, давая почувствовать свое возбуждение, и горячо зашептал в самое ухо:

– Молись, чтобы это было не так. Ты знаешь, что изображение Приапа использовали в древности для дефлорации невесты, а первенца потом приносили в жертву божеству?

Горячее дыхание обожгло кожу, Вита попыталась высвободиться из плена теплых рук. Филипп не позволил, продолжил:

– Надеюсь, ты не забыла противозачаточные, потому что я собираюсь отыметь тебя прямо на этом мрачном, грязном кладбище. – Филипп ухмыльнулся, лизнул ее шею, отчего по коже пробежали мурашки, а сердце забилось чаще. – И ты будешь послушной, как овечка под ножом, ведь жизнь всегда уступает смерти. Посмотри вокруг, они не дадут соврать. – Филипп кивнул в сторону могил.

Не дав Вите произнести и слова, он отстранился и разорвал ее блузку, оголив грудь. Соски затвердели от холода. Ледяной ветер погладил кожу. Вита попыталась прикрыться, но Филипп приказал:

– Не смей!

Вита безвольно опустила руки. Он прав, она покорилась, уступив страху. Филипп облизнул кончики указательного и большого пальцев и дотронулся сначала до одного соска, затем до другого.

Влага сделала их твердыми, как камень, а прикосновения болезненными. Вита застонала. Она приоткрыла рот, но сама не была уверена, чего хочет – умолять, чтобы он остановился или продолжал. Может, жизнь и покорялась смерти, но лишь затем, чтобы рождалась новая жизнь. Даже на кладбище деревья, трава и цветы прорастали сквозь скорбь и слезы. На голых ветвях покачивались пустые гнезда в ожидании птиц. Уже сейчас неумолимо пахло весной и пробуждающейся природой. Вита подалась чуть вперед, подставляя грудь под дразнящие болезненные и сладостные прикосновения. По лицу Филиппа скользнуло удивление.

Собственный порыв испугал Виту сильнее, чем все запреты, которые они нарушали. Сильнее, чем сама смерть, притаившаяся за ржавыми оградами и покосившимися крестами. Но Филипп прав в том, что она полна жизни. Вита выгнула спину и сделала то, чего сама от себя не ожидала, перехватила его ладони, направляя и удерживая там, где это доставляло наибольшее удовольствие. Филипп ласкал груди, поглаживая, пощипывая, внимательно вглядываясь в ее лицо, вслушиваясь в учащенное дыхание. В какой-то момент он высвободил ладони и поднес пальцы к ее губам. Вита послушно облизала самые кончики, а потом болезненно застонала, когда он дотронулся до сосков, и подалась вперед под терзающие ласки. Увидев ее порыв, вместо того чтобы продолжить, Филипп ухмыльнулся, коротко бросил:

– Нет. – Резко развернул ее и заставил склониться к капоту. Задрал полы пальто и юбку, так что холод погладил обнаженную полоску кожи над чулками и ягодицы.

– Шире!

Вита подчинилась, расставив ноги. Холод острым язычком лизнул ее лоно. Филипп перехватил шею Виты рукой и склонил еще ниже, пока она не уперлась грудью в потеплевший черный металл.

Холод обжигал ее обнаженную кожу, но низ живота наливался жаром и становился тяжелее. Вита замерла в ожидании, она не думала о том, что собирается отдаться человеку, который взял ее силой, унижал и шантажировал. Тело жило собственной неправильной жизнью. Отзываясь на прикосновения умелых мужских рук, поглаживающих бедра, пальцев, проникающих в лоно, истекавшее соком. Жизнь и смерть перестали иметь значение. Вита так долго лишала себя этого, что теперь природа заставляла разум расплачиваться за годы, проведенные в одиночестве.

Филипп не спешил, бесконечно долго слышался звук расстегиваемой молнии и ремня. Когда звякнула пряжка, Вита почувствовала, как в груди разгорается страх, она вся сжалась в ожидании боли. Поднесла ладонь ко рту и закусила костяшки, чтобы не закричать.

– Хм, знал бы, что тебя возбуждают покойники, давно бы трахал в морге, – усмехнулся Филипп.

Когда он вошел в нее, боли не было, только ощущение заполненности. Филипп не спешил, двигался медленно. Вита застонала, она бы ни за что не призналась себе, но это был стон удовольствия, как теми полными горечи и отчаяния ночами, когда тело требовало ласки и она касалась себя между ног, подчиняясь настойчивым призывам. А потом сгорала со стыда и обещала себе, что больше не подастся порыву. Опасаясь, что однажды не выдержит и отдастся первому встречному, забыв про клятвы и обещания. В каком-то смысле так и случилось. Мозг все еще бунтовал, но тело перестало подчиняться, сладостные судороги сводили низ живота, ее словно качало на волнах. Так нельзя, это неправильно.

Филипп брал ее силой!

Но Виты, скромной девушки с искалеченной судьбой, больше не было. Вместо нее появлялась какая-то незнакомка, самковатая и бесстыдная.

Вита закричала, когда удовольствие стало непереносимым. Обмякла.

Филипп с глухим стоном излился внутрь нее.

Он застегивал брюки, поправлял одежду. Вита с трудом поднялась с капота, требовалось слишком много сил, чтобы просто двигаться, хотелось лежать так вечность, забыв обо всем на свете.

Харон притянул ее к себе, погладил шею, обнял и прошептал:

– Вот что значит быть с мужчиной. Я приучу тебя к своему члену, как непослушную лошадку к кнуту. Будешь себя хорошо вести, и больно больше не будет, наоборот… – Филипп поцеловал Виту в шею, снова начал поглаживать грудь.

Почувствовав, что Вита поддается ласке, он оттолкнул ее.

– На сегодня с тебя хватит.

– Что ты со мной сделал? – спросила Вита, когда они сели в машину.

– Ничего такого, чего ты сама не хотела, – ответил Филипп.

– Я не хотела получать удовольствие от близости с тобой. – Вита почувствовала, как по щеке скользит слеза.

– Не хотела бы, не получила.

– Пожалуйста, не делай так больше. – Голос звучал тихо, так тихо, что Вита сама себя не слышала.

– Не доставлять тебе удовольствие во время секса? – Филипп невозмутимо разворачивал машину на свободном от оград пятачке.

– Да.

– Нет.

Вита посмотрела на него. Она пыталась свести на груди блузку и пальто, но с оторванными пуговицами ткань все норовила разойтись, снова оставив ее обнаженной.

– Мне не стоило называть тебя Приапом, – сказала Вита и опустила голову, боясь взглянуть на Филиппа, ей было невыносимо стыдно за собственную слабость; за грех, пропитавший кожу и мысли. За семя, у нее внутри, которому не суждено взойти.

– Не стоило, но это неважно, – сказал Филипп. – Мне просто нравится, когда женщина подо мной кончает, особенно если она этого не хочет.

«Роллс-ройс» вырвался на трассу, влился в поток машин, мчавшихся сквозь ночь к сердцу страны.

Вита всплеснула руками, позволив полам пальто и блузки разойтись. Она ничего не могла удержать, хоть и пыталась изо всех сил.

– У меня не было заказчика, я просто хотела, чтобы в мире было немного меньше зла, – тихо проговорила Вита.

– Я знаю, – ответил Филипп. – Но это тоже неважно.

Он окинул ее грудь быстрым взглядом и снова посмотрел на дорогу.

– Теперь ты часть моего плана, нравится тебе это или нет. И в каком-то смысле я тебе нужен. Рафаэль Акчурин не прощает обид, и он захочет, чтобы ты расплатилась сполна за свои слова. И поверь, его не удовлетворит пара перепихонов и минет.

– А тебя? – спросила Вита устало.

Вопрос повис в салоне без ответа.

Глава 10

«Машина будет через пятнадцать минут. Оденься поудобней, не как шлюха. И я разрешаю надеть белье».

Вита еще выкарабкивалась из сна, когда пришло сообщение. Часы на мобильнике показывали семь утра восьмого мая. Завтра вся страна будет праздновать День Победы.

«Возьми камеру», – звякнул телефон секундой позже.

Теперь это ее жизнь. Вернее, уже не ее, а Филиппа Благополучного, Харона. Вита стала марионеткой в его руках. Стоит ему потянуть за ниточку, как она послушно раздвигает ноги или встает на четвереньки, или…

Ниточка натянулась, и Вита поднялась с кровати, быстро умылась, но выбор одежды занял непозволительно много времени. Что значит «поудобней»? Куда они едут так рано? Она привыкла не задавать вопросов и делать то, что ей говорят. Странно, но это оказалось проще, чем она думала. После ночи на кладбище Вита держала язык за зубами, боясь лишний раз посмотреть в глаза Филиппу. Едва он дотрагивался до нее, как возвращалось ядовитое, обжигающее чувство стыда. Хуже всего, что он видел, как ее тело, изголодавшееся по ласке, отвечает на прикосновения.

Вита старалась сдерживать крики и стоны, но не могла скрыть дрожь, пробегающую по телу, или удовольствие, искажающее лицо во время пика наслаждения. Она не должна получать удовольствие от близости с Филиппом, ведь резиновая кукла не бьется в экстазе, когда в нее кончают. Беда в том, что она не кукла. Ее кожа не из латекса. А рот, хоть и принимал форму буквы «О», когда Вита сосала член Филиппа, принадлежал живой женщине, начавшей открывать для себя мир плотских наслаждений. Иногда она мучительно, невыносимо хотела ощутить вкус губ Филиппа. Но он никогда не целовал ее. Лишь покрывал покусывающими, жалящими поцелуями шею и грудь, пробуждая внутри яростный огонь, испепелявший гордость, самоуважение, душу. И это было еще одним унижением. Порезом, боль от которого приходилось скрывать. Она не любовница, она рабыня, шлюха, а шлюх и рабынь не целуют в губы. Ее рот предназначался для того, чтобы делать минет и отвечать на вопросы, если Филипп вдруг из прихоти хотел узнать ее мнение.

Телефон нетерпеливо звякнул: «Ты где?»

Времени на раздумья не осталось. Вита быстро натянула простые хлопковые трусики, спортивный бюстгальтер, широкие джинсы, объемное мятное худи, ветровку и кроссовки. Это вполне отвечало запросу «поудобней и не как шлюха». Вышла из квартиры, чуть не забыв фотоаппарат, в последнюю минуту вернулась в кабинет и схватила камеру со стола, задев ноутбук. Замешкалась, соображая, куда положить, сумка была слишком маленькой.

Телефон раздраженно пищал: «Ты заставляешь меня ждать».

Но несколько минут потребовалось, чтобы переложить вещи в рюкзак: ключи, мобильный, косметичка, влажные салфетки. И… спица, разумеется. Вита кинула ее в рюкзак, словно ядовитую змею, и выбежала из квартиры.

Черный «Роллс-ройс» у подъезда напоминал катафалк в ожидании покойника. Девушка поморщилась, вспомнив, как Филипп отодрал ее на этом самом капоте. С той ночи прошло две недели, а казалось, что вечность.

Мысленно поблагодарив Бога за то, что в предпраздничный выходной соседи еще спали, Вита села в машину. Салон привычно окутал запахами дорогой кожи, сигарет и едва уловимым ароматом кальвадоса.

От самой Виты пахло смертью. Ром, кофе, цианид. Black Phantom стал частью новой жизни, как и сумка «Гермес» с острой спицей на дне.

Memento mori

И Вита помнила, каждую минуту.

За рулем сидел Слава, он коротко глянул на нее в зеркало заднего вида, будто испачкал в чем-то липком.

Филипп, против обыкновения, одетый в джинсы, голубой пуловер и кожаную куртку, бросил на нее недовольный взгляд. Вита могла поклясться, что вещи на нем из самого обыкновенного магазина, никаких «Армани» и «Дольче».

– Ничего не забыла?

– Доброе утро, – неуверенно сказала Вита, но Филипп явно ждал не этого.

Когда она поняла, чего он хочет, тело прошило раскаленной иглой. Она неуверенно посмотрела на Славу, невозмутимо управлявшего автомобилем.

С минета начиналась каждая встреча в офисе, это стало своего рода ритуалом. Но одно дело ублажать господина за закрытыми дверьми и совсем другое – на глазах у слуги, пока за стеклом проносится Москва, скованная утренней дремой.

Филипп все еще смотрел на нее с ожиданием. Почувствовав, как на щеках вспыхивает румянец, Вита сняла с колен рюкзак и поставила в ноги, снова посмотрела на Славу, но для него, казалось, существовала только дорога. Вита протянула руку и положила на промежность Филиппа, начала неуверенно поглаживать и сжимать, ожидая, когда суровая ткань под пальцами начнет топорщиться. Надеясь, что чем больше поработает рукой, тем меньше предстоит трудиться ртом.

Проглотив сперму вместе с гордостью, Вита отстранилась от Филиппа, отодвинулась к боковой дверце, стараясь слиться с дорогой шелковистой кожей сиденья. Она просто часть салона, и соленый привкус во рту вовсе не от члена.

– Останови у какого-нибудь кафе, нашей принцессе надо прополоскать рот и выпить кофе.

– Есть, шеф, – подал признаки жизни Слава.

Кофе горчил. Вита сидела напротив Филиппа и маленькими глотками пила обжигающий напиток, стараясь избавиться от привкуса унижения во рту.

– Пожалуйста. – Жизнерадостная официантка принесла завтрак. Яйца с беконом для Славы и Филиппа, блинчики со сливочным соусом – Вите. Заказ для нее сделал Филипп, резиновая кукла не имеет права голоса, верно?

В зале не было никого, кроме них, кафе открылось за десять минут до их прихода, шипение кофемашины и позвякивание тарелок раздавалось в оглушительной тишине, телевизоры еще не работали. Тихая музыка заиграла, только когда Вита вернулась из туалета, где ее вырвало желчью.

Завтраки с игристым были фишкой заведения. Вместе с едой миловидная официантка с губками бантиком и черными кудряшками оставила запотевшее ведерко со льдом и бутылкой просекко. Слава наполнил два бокала. Филипп на свой даже не взглянул, а Вита выпила почти залпом, поперхнувшись и закашлявшись. Когда тепло побежало по телу, она немного пришла в себя.

Обидно, но блинчики были вкусными.

Филипп глянул на часы, золотой «Ролекс», разумеется:

– Пора.

Слава запихнул в рот последний кусок яичницы, запил кофе и встал из-за стола, доставая, ключи.

Филипп подозвал официантку, попросил счет.

– Мне же не нужно тебя предупреждать, чтобы вела себя прилично? Сегодняшняя встреча важна для меня, и я хочу, чтобы ты написала про нее в блоге. Аналитики считают: бизнесу пойдет на пользу, если название «Мульцибер» будет связано не только с элитками в центре. – Филипп придирчиво осмотрел одежду Виты. Не отпустил язвительной шутки, и это было в некотором роде одобрение.

Вита хрипло спросила:

– О чем писать?

– Увидишь.

Странно, но обычно Филипп не выпускал из рук телефон или планшет. Бизнес требовал пристального внимания круглые сутки. Но этим утром ни одного гаджета в руках Филиппа Вита не заметила. Если дела могли подождать, предстоящая встреча, похоже, и впрямь была важна. Вита почувствовала, что начинает нервничать, не понимая, чего ждать. Но пока все внимание Филипп посвящал ей. Внимательно рассматривал, будто решал, не сделал ли ошибку, взяв с собой. От его взгляда нельзя было скрыться, он находил ее, как глаза с портрета. В какой бы точке комнаты ты ни стоял, всегда кажется, что нарисованные люди следят именно за тобой. Чтобы сбежать от этого взгляда, Вита сделала еще глоток шампанского и чуть не поперхнулась, заметив, как лицо Филиппа исказила презрительная усмешка, словно она не сдала какой-то очень важный тест, который решит ее судьбу. Вита почувствовала себя виноватой. Поставила бокал и посмотрела на грязную тарелку с остатками сливочного соуса. Белая субстанция напомнила сперму, и Виту затошнило.

Молчание становилось невыносимым, как и насмешливый взгляд Филиппа.

Вернулась официантка с терминалом для оплаты картой.

Филипп допил кофе, расплатился, улыбнулся официантке. Вита и не думала, что его губы могут улыбаться так приветливо, она готова была поклясться, что у девушки стало мокро между ног от взгляда серых глаз. От искры, пробежавшей между ними, Вите стало неловко. Она быстро встала, задев столик, отчего приборы зазвенели и зашатались, а недопитый кофе расплескался по белоснежной скатерти.

– Ничего страшного. – Официантка поспешила промокнуть расползавшееся пятно салфеткой.

Вита схватила с пола рюкзак и поспешила к выходу, в дверях ее перехватил Филипп:

– Ты всегда такая неуклюжая или только когда напьешься?