Цитаты из книги «Вечная мерзлота»

– В лагере все бывает… – Горчаков затянулся папиросой, пряча ее в кулаке. – Я на Колыме знал одного князя – умный, очень образованный, не матерился, уважительно ко всем и никогда не позволял себе злиться. И его берегли, наверное, как вас, как будто признавали за ним право быть таким особенным. И было это во время войны – совершенно невероятно! – Ну вот, видите! – Да, он как-то умудрялся хорошо держаться, мне иногда казалось, что его для образца человеческой породы сберегают, на всякий случай.

– Я читал ваше дело… – И стукач, между прочим, знающий и интересный был человек! – Горчаков внимательно посмотрел на полковника.

Тогда и не надо будет строить мудацких, никому не нужных железных дорог, а нам с вами в этих краях корячиться! Нашлось бы нам какое-нибудь достойное дело, как вы думаете, Леня?! Я, к примеру, неплохой пилот! С завязанными глазами на любую машину сяду и подниму ее в небо!

– Леня, дорогой, тут все туфта! Вы же видели эти первые пятнадцать километров от Ермаково! Ленточки разрезали, ура покричали, шапки в воздух, в Москву рапóрт: проложены первые километры по нехоженой тайге! Вы думаете, они не знают, что это за километры? Замерзли болота, сверху и положили! И ни один проектировщик никогда не посмеет сказать правду.

Их было четверо. Кроме Горчакова, еще один расконвоированный заключенный – бывший полковник авиации Василий Степанович Кошкин и двое вольных – каюр Ефим Гусев и руководитель группы – двадцатитрехлетний проектировщик-изыскатель Леонид Гринберг.

– Вы, Леня, крайне наивный человек! Управление послало нас в эту идиотскую экспедицию, не потому что она нужна, а потому что где-то, на такой же никому не нужной дороге паровоз не вытянул в горку. Почему не вытянул – разбираться не стали, какой-нибудь тупорылый эмвэдэшный мудак с большими погонами указал, что уклон виноват. И тут же по всем управлениям пошел приказ – проверить и выпрямить уклоны! И наше управление, хотя они отлично знают, что у нас тут не может быть никаких уклонов, кинулось реагировать! Прямо в феврале месяце! Вот и все! Вы меня простите, что я так подробно, но меня беспокоит ваш трудовой энтузиазм.

Так и пурги такой еще не было! Чует мое сердце, сорвем все сроки… – полковник зацепил ложкой густой каши и подмигнул Горчакову. – Надо вам, Леонид Григорич, школу молодого зэка пройти, а то посадят, а вы простейших вещей не знаете! Вот, например, подходит к вам блатной… нет, не подходит, а подзывает вас наглючими зенками из-под козырька своей вонючей кепки…

– Не веришь? Думаешь, они мне наговорили? Я все их дела смотрел! У нас особист, старший лейтенант Иванов – интересный тип. Мы с ним сначала очень подружились, а потом он заявил, что я маловер и жалкий человек! Что партия не может ошибаться! А причем здесь партия? – Ты уж тоже… как это, все невиновны?! – Ну, если виной считать, что человек слушал анекдот про… – Николай закатил глаза к потолку, – и не донес об этом! За это десять лет дали! Не сам рассказывал, а только слушал! Ты никогда таких анекдотов не слышал?

– Двенадцать заключенных в бюро – и никто, никто не виноват. Ты думаешь, я их защищаю? Нет. Там разные, есть и очень неприятные люди, а виноватых – никого! У одного отец был известный архитектор, у них квартира была хорошая. Его обвинили в недоносительстве на покойного уже отца! И посадили! Жену с детьми выселили как членов семьи. Сейчас в этой квартире один очень известный человек живет… – он потыкал пальцем в потолок.

– На воле проектировщиков даже за большие деньги не смогли набрать. А по лагерям их много, да все с пятьдесят восьмой статьей… короче, создали шарашку прямо в зоне, они там сидят, там же и работают. А я к ним хожу – нас на все бюро только двое вольных.