Цитаты из книги «Вечная мерзлота»

Замолчали. Николь снова забралась под одеяло и прислонилась к переборке. Думала о чем-то, обняв колени: – Я просила тогда, летом, чтобы ты все забыл, а ты сделал по-своему… Мне просто хотелось убежать оттуда. Игарка – это город?

Вокруг изорванного уже собрались конвоиры и кто-то с соседних барж. Тряска Николь передалась Белову, он глядел на случившееся ее глазами, он видел ее бесстрашный порыв бежать на помощь и чувствовал жгучий стыд! На помощь русскому мужику бежала слабая француженка! Ему было невозможно стыдно за свою родину и за всех русских.

По реке еще пробрасывало лед, гидросамолеты не летали, и на борту «Полярного» были начальник Стройки‐503 Баранов с двумя замами.

Если бы не эти аккуратно перевязанные пачки, ее жизнь была бы другой. Она, впрочем, не могла себе этого представить. Эти письма и были ее жизнью.

Горчаков к тому времени снова стал старшим фельдшером. Иванов обещал отдать его под суд, но почему-то выписал только трое суток ШИЗО, и сам отвел, и определил в узкую камеру с ледяной стеной и полом. На следующий день пришел проверить. Не разговаривал, но смотрел снисходительно, будто ночные заморозки до минус двадцати зависели тоже от него. Иванов не был подлецом, он был служака. Несчастный человек, зачем-то обманывающий самого себя.

– Когда-то все станет известно… обязательно станет. Ты береги себя, Леня, кто-то должен будет все это понять. Если не ваше поколение, то, может быть, ваши дети? Или внуки? – Вы считаете, мы не понимаем? Это террор против своего народа. Уничтожение людей по идеологическому принципу! – Нам это сложно понять. Мы не знаем всей правды, не можем видеть масштабов репрессий, ни их результатов, наконец. И потом – вдруг через пятьдесят лет все эти тьмы замученных людей окажутся необходимой платой за что-то, о чем мы не догадываемся? – Но как же? Человек – разве не самое ценное? Нет ничего, за что можно платить людьми! – Мне тоже так кажется… – Горчаков чуть нахмурил брови. – Нужно время, чтобы выбраться из этих страшных событий. Люди должны осознать произошедшее как национальную трагедию, как тяжелейшую, трудноизлечимую болезнь, которая передается потомкам. А пока это только наш с вами вопрос, Леня.

– Я из-за него пошел в геологоразведочный, мы были знакомы. У него ваша фотография висела, такие же круглые очки! А что с ним случилось? Он исчез в конце тридцать шестого. – Расстреляли Борю в Смоленской тюрьме. Я с ним по одному делу шел, но меня что-то спасло… Огромный, редкий талант… такого трудягу убили! – Горчаков шарил по карманам в поисках курева. Папироса

– В деревнях свое хозяйство – голодным не останешься… – не согласился полковник. – Ой как останешься, – Гусев подбросил в огонь охапку сучков. – Я в Туруханске сошелся с хорошей женщиной, переехал к ней, устроился учителем, с северными надбавками зарплата получилась больше тысячи рублей. Вроде неплохо, но из них каждый месяц: на государственный займ – 150, холостяцкий налог – 60, подоходный – 80 рублей, сельхозналог с усадьбы – у нас огород был 10 соток – 180 рублей, страховые какие-то платежи за посев огорода, корову и дом – 130 рублей, сбор за регистрацию охотничье-промысловых собак, хотя я тогда не охотился… – я не все и помню, оставалось меньше пятисот. У Насти корова была, и она каждый год должна была сдать 40 килограмм мяса, 360 литров молока, 1 кожу, 120 килограмм картошки и 30 штук яиц. Кур у нас не было – все приходилось покупать! Молока она зимой, дай бог, литра полтора в день давала, а литр отдай государству… и чего там оставалось?

– Сюда бы вольными попасть да с хорошей компанией! Показать людям такие вот богатства! – полковник повел рукой по горизонту. – Природу эту суровую! Это же наша природа, ребята! Вот она – настоящая Россия-матушка! Природа в этом месте не представляла собой ничего особенного. Поворот реки, обрывистая глина правого берега, елки темными силуэтами, как конвой, торчали по склону среди кустарников. Солнце сегодня так и не вышло, но настроение у всех было отменное.

– Того князя расстреляли. Приехала какая-то шишка с проверкой, я не знаю, что там случилось, может просто под пьяную руку попал. Вечером его отвели за лагерь, а утром повесили бирку на его дворянскую ногу. А мужики, которые его закапывали, – Горчаков замедлился, но продолжил, глядя прямо в лицо полковника. – Я был одним из них. Мы сняли с него всю одежду, тогда с ней совсем плохо было. Даже драные кальсоны.