...и иногда думаю: что со мной не так? Я же помню, как слезами обливалась над трогательной историей любви, пронесённой сквозь годы потрясений целого мира, а не просто этой пары. Ответ же простой: старая я стала - ладно, слукавлю, взрослая))). Поэтому теперь в первую очередь бросается в глаза колоссальное количество глупостей, сотворённых героями, увы... Книга наверняка предназначена для очень юных, таких, как Лиза и Костя в 1914 году,когда повествование начинается, а не в 30-ых, когда заканчивается.
Первая встреча пансионерки 14-ти лет, всей такой бело-розовой, как её наряд, и молоденького студента, старательно напускающего на себя вид умудрённого жизнью бунтаря, учёного, опытного мужчины, и вот оно - начало переписки, из которой читателю в основном предъявлены письма Лизы, немного восторженные, полные упрёков за сухость ответов Кости, битком набитые рассказами о прочтённом, нарисованном, обдуманном. Вот тут-то и беда с моим восприятием: эпистолярный жанр никогда не числился у меня в любимых, хотя, конечно, до появления электронной почты я тоже довольно часто писала письма. Может, уже тогда со мной что-то было не так (была старая?), но многостраничных исповедей о том, какая фраза зацепила меня в новой книге, призванной понять устройство мира, я не писала. Получается, что персонажи как бы пишут дневник-исповедь, который должен больше всего не дать какую-то информацию корреспонденту, а просто быть поводом для некоторого ... самолюбования.
Сюжет, который составляется из содержания писем, прост: они не могут быть вместе, потому что ... не могут и всё. Сначала Костя изображает сухаря, хоть и сгорает от любви, считая, что он - бедный, неустроенный, тащащий семейство вдоль грани нищеты - её недостоин. Потом Лиза делает решительные шаги к своей мечте - учиться в Париже у самого Матисса, хотя уже полыхает война, революция и гражданская война...
С моей очень взрослой (читай: старой) точки зрения, самая главная проблема была не пороках и бедах окружающего мира, а что они так и не попытались быть друг с другом окончательно и бесповоротно искренними и откровенными. Желание самолюбоваться обоих так и не отпустило. И, конечно, не могло быть ничего, кроме пожизненной трагедии...