Глава 3. Становление цесаревича

Большой каскад фонтанов в Петергофе – его штурмовал юный наследник Александр с кадетами

«Южное общество» успели вовремя обезглавить, и революция тем выплеснулась лишь мятежом и пьяными погромами Черниговского полка, разбитого в единственном бою. Невзирая на тяжесть преступления, следствие было более чем мягким. Виновность высокопоставленных лиц, на которых имелись серьезные подозрения, – Сперанского, Мордвинова и др. – сочли недоказанной, они остались при своих чинах и должностях. Бунтовавших солдат отправили воевать на Кавказ. Из дворян-заговорщиков под следствие попали 579, но к суду привлекли лишь 287. И даже из них 149 отделались высылками и служебными взысканиями. Из 36 приговоренных к смертной казни царь помиловал 31. 120 человек были осуждены на различные сроки каторги и ссылки, 12 – к сдаче в солдаты.

Николай I проявил поразительное милосердие. Семьи осужденных получили государственную помощь, пенсии. Их детей принимали в учебные заведения на казенный счет. Для каторжников были созданы льготные условия, отдельно от уголовников, умеренная работа «3 часа утром и 2 часа пополудни», ко многим приехали жены с вереницами прислуги. Им устроили удобные домики, семейных поселили с женами. Регулярно привозили русские и иностранные газеты, журналы, во всех местах заключения были большие библиотеки. И сразу же декабристы начали писать царю слезливые прошения о помиловании!

По результатам следствия прокатились аресты и в Польше. Но… из-за ее автономии местных заговорщиков передали на суд польского сейма. Он не признал деятельность «Патриотического общества» государственной изменой, и всех освободили, они занялись подготовкой к новому восстанию. Но ведь и российская верхушка оставалась пронизанной западничеством, масонством, либерализмом. Хотя одни сторонники радикальных реформ после разгрома декабристов поджали хвосты, другие сами ужаснулись, осознав, что страна побывала на краю пропасти.

Масон Василий Жуковский писал собрату по «вольным каменщикам» Андрею Тургеневу: «Провидение сохранило Россию… Какой день был для нас 14-го числа! В этот день все было на краю погибели… Преступные злодеи, которые хотели с такой свирепостью зарезать Россию» [12]. Впрочем, он быстро отошел от пережитых страхов. В последующих письмах к друзьям перешел на намеки, сравнивая восстание с «грозой после зноя», которую давно ждали, потому что «поля были изнурены засухой». Теперь же надо «воспользоваться благотворением грозы, чтобы удобрить заброшенную ниву».

Но и Николай I анализировал случившееся, извлекая уроки. Своей железной волей он сумел жестко подчинить сотрудников самых различных политических пристрастий, не допуская шатаний и нацеливая их способности в русло государственной пользы. Министру внутренних дел предписал повторно взять от всех дворян и чиновников подписку о неучастии в тайных обществах. Те, кто состояли раньше, должны были сообщить название и цели организации. Признание освобождало от ответственности, сокрытие приравнивалось к государственному преступлению. Был введен (временно) очень строгий Цензурный устав. Царь запретил и сомнительные эксперименты по переводам Священного Писания.

Но он осознавал и реальные непорядки в России, на которых играли революционеры, и одной из главных причин видел несовершенное законодательство. Многие законы и указы устарели, противоречили друг другу, создавая почву для злоупотреблений. Император решил провести полную кодификацию права, создал для этого II Отделение Собственной Его Величества канцелярии, возглавил его ректор Петербургского университета Балугьянский, а основная работа была возложена на Сперанского.

Заговор выявил и слабость политического сыска. Им занималась Особая канцелярия при Министерстве внутренних дел. Царь преобразовал ее в III Отделение Собственной Его Величества канцелярии. Начальником поставил Бенкендорфа, учредив для него и новую должность шефа жандармов. В штат III Отделения сперва входило всего 16 офицеров и чиновников, а задачи перед ним ставились очень широкие. Политический сыск, секты, дела фальшивомонетчиков, цензура, надзор за теми или иными лицами, контрразведка.

Царь передал в ведение III Отделения и злоупотребления должностных лиц, факты жестокого обращения с крепостными, надзор за нравственностью молодежи, даже помощь бедным чиновникам и офицерам. Но и полномочия сотрудники Бенкендорфа получили очень большие. Любые начальники и ведомства должны были выполнять их требования. По сути, это был орган личного надзора государя. На вопрос Бенкендорфа об инструкциях Николай I дал ему платок: «Вот твоя инструкция, чем более утрешь им слез несчастных, тем лучше исполнишь свое назначение».

В августе 1826 г. весь двор, гвардия, цвет знати отправились на коронацию в Москву. Со времени рождения Саши следы бедствий залечились, Первопрестольная снова расцвела. Конечно же, наследнику запала в душу величественная церемония венчания отца на царство в Успенском соборе. Он и сам в гусарском мундирчике в чине корнета браво гарцевал на параде лейб-гвардии. Салюты, перезвон колоколов, вереница торжеств, приемов, обедов, балов, маскарадов.

Но Саше исполнилось 8 лет – следовало приниматься за учебу. У него появился еще один наставник – Василий Жуковский. По тем временам первый по рангу поэт России, да и к царской семье давно был близок. Хотя у него пошатнулось здоровье, он уехал лечиться за границу. Однако и там он стал готовиться к ответственной миссии. За основу взял модную систему швейцарского педагога Песталоцци, предполагавшую одновременное развитие всех задатков личности – интеллектуальных, физических, нравственных. Жуковский писал царю, что наследнику «нужно быть не ученым, а просвещенным. Просвещение должно ознакомить его со всем тем, что в его время необходимо для общего блага… Просвещение в истинном смысле есть многообъемлющее знание, соединенное с нравственностью» [3, с. 41]. Здесь мы видим как раз масонское понятие «просвещения» как пути к светлому будущему – а уж тем более через «просвещение» будущего государя.

Жуковский составил план обучения. С 8 до 13 лет – «приготовление к путешествию», освоение изначальной базы знаний. С 13 до 18 лет – само «путешествие» по миру наук. С 18 до 20 лет – «окончание путешествия» – закрепление полученных знаний, специальные дисциплины, необходимые для монарха. Николай I в целом одобрил программу. Внес лишь одну правку, потребовал выбросить изучение латыни и древнегреческого, которыми его самого замучили в детстве – в жизни это оказывалось абсолютно не нужным.

Хотя и со стороны Жуковского возникли неутыки с воззрениями царя. Узнав за границей об участии наследника в московском параде, он встревожился. Пытался действовать через императрицу, писал ей: «Эпизод этот совершенно лишний в прекрасной поэме, над которой мы трудимся… Эти воинственные игрушки не испортят ли в нем того, что должно быть первым его назначением? Должен ли он быть только воином, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда же будут у нас законодатели? Когда же будут смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность?.. Страсть к военному делу стеснит его душу, он привыкнет видеть в народе только полк, а в отечестве – казарму» [4, с. 81]. Настаивал, что военные занятия должны стать второстепенными.

Но в данном отношении Николай I был тверд. Требовал, чтобы из наследника вышел «военный в душе» – такой же, как отец, «без чего он будет потерян в нашем веке». Ну а Жуковский не случайно был успешным царедворцем. Он мгновенно переориентировался, даже предложил создать Саше «потешный полк» из 100–200 юных дворян. Такую идею государь отверг. Вместо этого зачислил наследника в 1-й кадетский корпус (номинально). А для того, чтобы в играх и учебе у него были товарищи, выбрал двоих сверстников, Иосифа Вильегорского и Александра Паткуля. Поляка и прибалтийского немца, мальчик должен был привыкнуть, что это тоже «его» народы.

От общей ответственности за подготовку наследника Жуковский умело уклонился. Настоял, кроме него и Мердера, назначить главного воспитателя, генерал-лейтенанта Ушакова. Через него было удобнее общаться с царем, однако его роль стала чисто номинальной, а реальное руководство обучением прибрал Жуковский. Начались занятия по арифметике, рисованию, сразу нескольким языкам: немецкому, французскому, английскому, потом добавился польский. Не забывали и танцы, музыку, гимнастические упражнения, военное дело.

Жуковский взялся преподавать русскую словесность и историю. Он же подбирал других преподавателей. И не все фигуры были однозначными. Так, учителем «отечествоведения» стал статистик и географ Арсеньев – он состоял в ложе «Избранного Михаила», и его уже увольняли из университета «за безбожие и революционные мысли» (тогда по ходатайству Жуковского за него заступился великий князь Николай Павлович, взял преподавать в Инженерное училище). А учить Закону Божьему был назначен протоиерей Герасим Павский – доктор богословия, профессор Духовной академии и Петербургского университета. Он был из кадров Голицына, активистом Библейского общества, занимался переводами Священного Писания на русский, но Евангелие и православные догматы толковал весьма вольно.

Для Саши и его товарищей был установлен строгий распорядок. В 6 утра подъем, с 7 до 12 – занятия с часовым перерывом, с 12 до 14 – прогулка, после обеда снова занятия с 15 до 17 часов, с 19 до 20 – гимнастика и подвижные игры, в 22.00 – отбой. Даже прогулки включались в процесс воспитания – по распорядку Жуковского дети «обозревали» научные, исторические, промышленные объекты с соответствующими беседами.

Дважды в год сдавали экзамены, и Мердер с Жуковским придумали «воспитательную» систему поощрения. За высшие баллы воспитанникам давали деньги, и дети их жертвовали в собственную благотворительную кассу – внушалось, что «право делать добро является величайшей наградой». Саша рос умным, трудолюбивым, сильным, добрым. Упав однажды с лошади и сильно разбившись, не плакал, старался улыбаться. Отец внимательно следил за его учебой, сам бывал на экзаменах и писал Жуковскому: «Мне приятно сказать вам, что я не ожидал найти в сыне моем таких успехов. Все у него идет ровно, все, что он знает, знает хорошо, благодаря вашей методе и ревности учителей».

Наставники отмечали и отрицательные черты: вспышки вспыльчивости, невыдержанности, – хотя он быстро отходил. Тревожили их и приступы хандры, апатии. Особенно когда он сталкивался с задачей, которую не мог решить. Замыкался в себе, ни на что не реагируя. Возможно, это была реакция мальчика на постоянное давление – и родители, и воспитатели непрерывно поучали, что он обязан быть образцом, примером для других. Не случайно он в один из периодов «хандры» сказал, что «не хотел бы родиться великим князем». Но ведь уже родился. А отец наставлял, что царская семья себе не принадлежит. Ее долг – отдавать себя служению Богу и Отечеству. Он повторял детям: «Всякий из вас должен всегда помнить, что только своей жизнью может искупить происхождение великого князя». Вникнуть в такое, привыкать с младых лет было совсем не просто.