За первый месяц кампании их разведбат место дислокации менял раз пятнадцать-двадцать. В считаные минуты после получения приказа на движение – весь скарб в машинах, а на месте, где был лагерь, – чистота и пустота.

– Чтоб ни одной пустой консервной банки не валялось! – гремел комбат.

Но и среди «контрабасов» раздолбаев хватало. Незадолго до отпуска к майору Потёмкину пришла делегация стариков из ближайшего чеченского села.

– Двое ваших нашу женщину изнасиловали. Ей теперь надо руки на себя наложить.

Иван приказал немедленно заводить «бэху» – и в село, взял с собой только двоих разведчиков с РПК. Оказалось, что двое орловцев пришли в это село за водкой, нажрались, как поросята, и изнасиловали молодую женщину, а у той двое ребятишек маленьких. Муж её прибежал, чуть не разорвал обоих – они уже в отрубоне валялись. Соседи сошлись: мол, ладно, что хватило ума их сразу не прирезать. Послали стариков к командиру батальона, а тот «перевёл» их к Потёмкину.

Большего стыда за армию майору Потёмкину испытывать ещё не приходилось… Проспавшихся раздолбаев-контрактников пинками и не жалея кулаков, чтобы видели старики, затолкал в «бэху». Оправдываться перед толпой чеченцев было нечем. Поклонился тяжело, как с мешком картошки на шее, злобно смотревшим на него беззубым старикам и бабам-кликушам, попросил прощения за армию. Батальон недели на две останется без тушёнки, да и машину муки в придачу пришлось отдать в это село, чтобы «не поминали лихом», как, не придумав ничего другого на прощанье, брякнул тогда Потёмкин.

В поезде в двух купе под охраной везли в гарнизон человек семь-восемь проштрафившихся контрактников из их дивизии. В тамбуре, когда пошли покурить, Иван спросил одного:

– За что попался-то?

– Да варенья захотелось… Спросил у бабки, она ругаться, я и дал очередь. Но я же не по окнам стрелял, а по низу дома! Дед тут же выбежал с банкой, ну офицер и увидел…

Другой рассказал, что сменял на рынке гранату на бутылку, третий – ковёр в роту приволок, да ещё оправдывался: «Это же от благодарного чеченского народа…»

Словом, публика была та ещё.

Иван встал и вышел из купе.

– Скажите, а где вагон-ресторан? – спросил он у проводницы.

– В седьмом вагоне. А если водки надо, то у меня же есть…

– Нет, мне сигарет. Забыл купить на станции.

Майор Потёмкин прошёл один вагон, второй, вглядываясь в лица просыпающихся пассажиров.

– Эй, военный! – кто-то окликнул его сзади из купе.

Иван оглянулся. В купе сидели трое кавказцев, в угол у окна забилась, со страхом поглядывая на них, русская девчонка.

– Ну, и чего тебе? – спросил Иван.

– Посиди, поговорим, – предложил один из них, с тяжёлым взглядом мутных и наглых глаз. – Где воевал? Мы тоже с войны едем, отдыхать… – И вызывающе загоготал.

Двое его попутчиков, переглянувшись, встали и пошли по коридору.

– Садись. А не хочешь – пойдём в тамбуре покурим, – предложил кавказец.

– Ну пойдём, – ответил Иван, чувствуя, как всё тело наливается знакомым и привычным чувством предстоящей схватки.

Драться он любил, зверел мгновенно, страха никогда не знал, да и казак этот вывел из себя, надо было снять напряжение.

– Смотри, там тебя двое в тамбуре ждут, – успела шепнуть проводница.

– Да знаю я, – отмахнулся Иван. «Какая наблюдательная, надо же…»

Он заметил, что дверь из вагона на улицу открыта, рядом стоит один из кавказцев, второй, стало быть, ждёт его справа.

Ударил ногой в открытую дверь, быстро схватил стоявшего справа от двери за руку, заломил и швырнул его из вагона. Не разворачиваясь, чувствуя, что сзади на него прыгает тот, что предлагал покурить, перекинул его через себя – и туда же. Поднял за куртку третьего, с разбитым дверью лбом, и, пинком под зад – догонять компанию.

«Как в девяносто втором, когда из Тбилиси ехал», – вспомнил Иван давний случай. Тогда в вагоне к нему тоже привязались трое кавказцев: «Эй, русский, давай поговорим…»

Он прошёл в вагон-ресторан, купил сигарет у заспанной буфетчицы.

– Ты живой? – ахнула предупредившая его проводница, когда он возвращался. – А эти трое где?

– Пешком решили идти…

– Дядя, это вы? – услышал он сзади удивлённый девичий голос.

Потёмкин оглянулся. В купе сидела черноглазая девушка – надо же! – та самая, которой он два дня назад помог в Наурской. Тогда Иван ходил в комендатуру и у здания временного РОВД в толпе чеченцев, стоявших в ожидании оформления паспортов, обратил внимание на двух девушек. Одна из них, высокая и красивая, стояла и горько плакала, отвернувшись от очереди. Потёмкин подошёл, спросил, что случилось. Девушка рассказала, что получила вызов в Краснодар, в кардиологическую клинику, у неё больное сердце, но, чтобы ехать, сначала надо получить паспорт. А для его оформления требуется столько документов, что собрать их быстро невозможно.

– Справка из школы – она сгорела, из ЖЭУ – его тоже давно нет…

Иван, когда посмотрел список требуемых документов, понял, что даже в своём городе, даже его шустрой жене пришлось бы за ними побегать по инстанциям не один день.

– У меня только свидетельство о рождении и фотографии… – снова заплакала девушка.

У майора Потёмкина в РОВД, и как раз в отделе, где оформляли выдачу паспортов, служил земляк – видел его в тот день в комендатуре.

– Давайте ваши метрики, – сказал Иван девушке. – Ждите.

Он коротко объяснил земляку суть дела.

– Надо помочь девчонке, Михаил.

– Надеюсь, она эту клинику не взрывать поедет? Ну, давай, что у неё есть. Свидетельство о рождении?

Через полчаса Иван вышел на улицу к этим подругам-чеченкам. Заслонил их спиной от очереди и протянул девушке новенький российский паспорт. Едва взглянув на свою фотографию в документе, она с плачем бросилась ему на шею.

И вот эта неожиданная встреча в поезде…

– У вас есть где остановиться в Ростове? – спросил Иван девушку.

– У дяди. Но я сразу в клинику поеду. Спасибо вам, вы добрый человек…

Иван прошёл мимо купе, где сидели кавказцы, которых он выкинул из вагона. Русская девчонка всё так же тупо смотрела в окно.

– Обижали тебя?

– Да, – всхлипнула девчонка.

И только тут Иван заметил на её белой блузке пятна от немытых рук кавказцев.

– Лапали, нас не стесняясь, – тихо сказала ему старушка с бокового сиденья.

– А ты что смотрел? – спросил Иван сидевшего напротив старушки крепкого патлатого парня. – Трус? Или голубой?

– Они же с ножами… – виновато ответил парень.

– А если бы они её на твоих глазах здесь же изнасиловали? Так бы и сидел как пень? Дать бы тебе по роже, чтобы вспомнил, что ты русский…

Парень нахмурился и отвернулся к окну.

Потёмкин прошёл в свой вагон. Капитан Евстигнеев так и лежал на полке носом к стенке, а казачина, уставившись в окно, тихо и задумчиво пел:

 
Как на дикий Терек
Выгнали казаки,
Выгнали казаки
Сорок тысяч лошадей,
И покрылось поле,
И покрылся берег
Сотнями порубанных,
Пострелянных людей…
 

«И накаркает ведь», – подумал Потёмкин. Хотя вторая кампания вроде бы пошла легче и правильней, чем первая, особых иллюзий насчёт боевых качеств своих солдат и генералов он не строил.

В Москве они сразу же пошли на стоянку такси.

«Надо же, все стёкла целые… – удивился майор Потёмкин, глядя на окна домов, и подумал: – У меня уже чеченский синдром. В Москве не может быть разбитых стёкол». И вспомнил жуткие развалины Грозного первой кампании…

Он с интересом разглядывал рекламные щиты, когда машина останавливалась у светофоров, нарядных женщин. И предвкушал скорую встречу с женой. Свою Ленку любил он безумно, изменял только в крайних случаях, да и то по пьянке. Ленка досталась ему, можно сказать, с боем, в рукопашной, в первый год его учёбы в военном училище.

В тот вечер он бегал в самоволку на танцы и её на площадке увидел сразу – девчонкой Ленка была рослой, видной. Поскольку стакан портвейна в нём уже сидел, Иван пригласил её на танец сразу же. О чём-то говорили, она смеялась, он всё крепче прижимал её в танце.

Когда танец закончился, Ивана сзади подёргал за руку малец:

– Там тебя парень один спрашивает…

Едва Иван спустился с танцплощадки в темноту, даже оглядеться не успел, как на него со всех сторон обрушились кулаки. Били его, вставши в круг, человек шесть-семь. Как ни старался Иван отбивать удары или вырваться из круга, ничего не получалось, даже ремень со стальной бляхой никак снять не мог. Досталось ему тогда неплохо.

Натешившись, парни бросились врассыпную. Одного, в белой рубашке, Иван почти было догнал, закричал ему вслед:

– Ну, если ты такой смелый, говори адрес, завтра один на один поговорим!

– Речная, дом шесть, квартира восемь! – смело прокричал ему парень в темноту.

На следующий день Иван, прихватив лучшего друга Толяна Смирнова, снова ушёл в самоволку. Пришёл по этому адресу. Дверь открыл жующий парень, с губы свисала вермишель. Иван вытащил его за ворот на площадку и начал отхаживать своими железными кулачищами. Парень заорал. Из квартиры на площадку, услышав крики, пыталась выйти его мать, но Толян дверь держал крепко. Давно на душе у Ивана не было так легко, как после этой драки. Парня этого он хорошим пинком в зад затолкал в его квартиру, под ноги голосившей матери.

В тот же вечер Иван снова пригласил Ленку танцевать. Мальца к нему местные парни больше не присылали. Да и курсанты в тот вечер держались все вместе. А через месяц Иван, краснея и с трудом складывая слова, сделал Ленке предложение. Она, к его удивлению, тут же сказала: «Да!» – и первой его поцеловала.

В Чечне, когда случались свободные минутки, Иван любил разглядывать их семейную фотографию. Ленка смотрела со снимка с укором, словно спрашивала: «Опять на чужих баб уставился?» А вот дочка Танька, ангельское создание трёх лет от роду, смотрела на него серьёзно, как взрослая. Сын Сашка, тогда ещё курсант военного училища, словно стесняясь этой компании «предков», стоял на фотографии чуть в сторонке.

На трассе по пути в военный городок, за заправкой, махая рукой, к машине выскочила девчонка в рваных на коленках джинсиках и с голым пупом. Водитель вопросительно оглянулся на Потёмкина.

– Останови. Подвезём, не жалко.

Девчонка заёрзала на заднем сиденье.

– Спасибо, дяденьки. Я скажу, где мне выходить.

Салон машины быстро заполнился запахом дешёвого вина и косметики. Молчала девчонка не больше десяти секунд, скоро начала тараторить, что любит военных больше всех мужчин, назвала свое имя – Лиля, – назойливо стала спрашивать имена у Потёмкина и Евстигнеева. Как ни далёк был Иван от гражданской жизни, всё же скоро сообразил, что девчонка – обыкновенная проститутка, а они для неё – потенциальные клиенты.

Когда она прямо предложила им развлечься, причем тут же, в машине, Иван тронул водителя за плечо:

– Останови! – И девчонке: – Ты надоела! Неужели ничем другим нельзя заработать, дрянь ты такая! Выходи! – коротко, но твёрдо приказал он девице.

Они вылезли из такси.

– Вперёд, – скомандовал Потёмкин. И через несколько шагов, когда они прошли к лесопосадкам: – Всё, прощайся с жизнью.

– Да вы что, дяденька! – завизжала девка и упала на колени.

– Спиной ко мне, встать! – приказал Иван, доставая из-за пазухи газовый револьвер, который он всегда носил с собой на всякий случай.

Девица с рёвом, но повернулась к нему спиной и стала приподниматься. От выстрела с деревьев неподалёку с карканьем взлетела стая ворон.

– Иван Павлович! Да вы что там? – испуганно крикнул из такси Евстигнеев.

– Да ничего, капитан. Поучил сучку немного.

Иван сел на сиденье.

– Эй, иди в машину! – крикнул он девчонке. И добавил, когда она через минуту молча и отрешённо села рядом: – Ещё раз здесь мявгнешь – пристрелю по-настоящему. Вот из-за таких стерв, как ты, кавказцы и презирают наших женщин.

Через несколько километров, у заправки, девчонка попросила её высадить. Ушла, шмыгнув соплями, не простившись.

Иван вспомнил, как в первую кампанию к ним в роту приползла на четвереньках истерзанная русская, молодая, но совершенно седая женщина. Рассказала, что чеченцы стащили её прямо с поезда (была она проводницей) и месяца три ежедневно насиловали всей бандой. Она даже плакать не могла…

Скоро показался и военный городок, где жили семьи офицеров. Расплатившись с таксистом и попрощавшись с Евстигнеевым, Иван зашёл в минимаркет купить бутылку шампанского да по шоколадке Ленке и Таньке. У прилавка двое молодых кавказцев громко ругались с продавщицей, как понял Иван, из-за того, что она не могла найти им сдачи.

– Ты как с женщиной разговариваешь, молокосос! – сделал Потёмкин замечание тому, кто кричал громче.

– Рот закрой! – грубо ответил ему парень.

Кулак Потёмкина влетел ему в нос на автомате, да так, что кровь брызнула на дверь. Парень удержался на ногах, но не посмел ответить и, злобно сверкая зрачками, вышел из магазинчика. Второй кавказец молча ушёл за ним.

– Так ему и надо, а то совсем распоясались… – ответила продавщица.

«Ни хрена себе! „Рот закрой!“ – мне, офицеру, какой-то щенок!..» – с бешенством думал Иван.

У бабушки, сидевшей на ящике, Потёмкин не глядя купил букет каких-то цветов, понюхал зачем-то и зашагал к дому, почти успокоившись и предвкушая, как будет сейчас тискать тугие груди жены.

– Давай погадаю, командир красивый! – выскочила ему наперерез молодая и худющая как смерть цыганка.

– Отстань, – едва повернув голову, резко ответил Иван на ходу, и цыганка мигом замолкла.

Цыганок Иван не любил: одна из таких в прошлом году выманила у его жены-простофили кольцо и серёжки. Ладно, что та спохватилась быстро, прибежала с рёвом домой. Пришлось идти искать эту цыганку. Нашёл там же, у рынка, дёрнул сзади за рукав и так на неё зыркнул, что та мгновенно оценила ситуацию и молча протянула тонкую ладошку с колечком и серёжками.

На аллее недалеко от дома Иван заметил впереди двоих мальчишек лет двенадцати. Обнявшись, они, изображая пьяных, нарочно толкали встречных женщин.

– Щенки! – догнал их Иван и, стукнув лбами, швырнул на газон.

«Надо же, свет горит в подъезде…» – опять удивился Иван. В подъезде на первом этаже, у подоконника, в табачном дыму стояли двое подростков.

– Курите? Школьники херовы…

«Херовы… Херовы…» – понеслось эхом на пятый этаж.

Иван загромыхал сапогами по лестнице.

Жена была дома, сразу же сладко прижалась к его груди.

– Фу! Опять «Шипр»! – поморщилась Ленка. – Иван, ну даже солдаты, у которых денег кот наплакал, и то сейчас «Шипром» не пользуются. Им же только комаров отгонять!

Ленка никак не могла отучить своего благоверного от курсантской привычки душиться «Шипром»: уж и выливала эти пузырьки не один раз в унитаз, и покупала ему «Ожон», но он всё равно его где-то находил.

– У прапорщика Шустрова его ещё целый ящик! – простодушно сказал Потёмкин.

– Но он же прапорщик, а ты-то офицер! Неужели никто в части тебе про этот запах не говорит?

– Никто. А что, запах как запах. А Танька где? – спросил Иван.

– В садике ещё.

Через полчаса, в постели, Ленка вдруг осторожно спросила:

– Вань, ты в этой командировке убивал людей?

– Людей? Нет.

– А кого же тогда, если не людей?

– Ну, те были не люди – звери.

Не рассказывать же Ленке, как он сам неделю назад добил двоих взятых в плен раненых арабов. У одного из них нашли фотографию – держит в руках отрубленную голову нашего солдата. И не рассказывать же, как он пристрелил подростка, которого солдаты в траншее-нужнике посадили умирать «очком» на вбитую в землю арматуру. Сидел он на арматуре – обоссанный, весь в дерьме, но в сознании. Иван добил его, чтобы не мучился. Хотя помучиться пацану стоило: взяли его, когда с такими же отморозками резал глотки раненым спецназовцам, попавшим в засаду. Хвастался, что нож у него – от самого Басаева, закалённый в русской крови.

– А почему ты это спрашиваешь?

– Да какой-то ты не такой…

– Сашка когда звонил?

– Неделю назад. Вань, кажется, он в Чечню напросился: предупредил, что в командировку уезжает скоро, сказал, что поближе к нам.

Сашка, их сын, прошлым летом окончил военное училище и служил командиром разведвзвода в глухом гарнизоне в Приморском крае.

В квартире под ними начал орать, явно куражась, чтобы его слышали соседи, какой-то пьяный мужик.

– Кто это пасть дерёт? – спросил Иван у жены.

– Да сосед… Помнишь, наверное, телемастером когда-то работал. Каждый день орёт, надоел – сил нет. Нигде не работает несколько лет, в чапке стаканы облизывает. И представляешь, оформил недавно инвалидность! Пьянь, рвань, работать не хочет, а теперь ещё и пенсию ни за что получает, в такие-то годы…

«И за эту мразь в том числе ребята в Чечне кровь проливают… Ну что за страна…»

Иван стал надевать брюки.

Спустившись этажом ниже, Потёмкин позвонил в квартиру. Вышел мужичонка лет сорока, в трусах, с похмельной и давно небритой рожей.

– Ты чего это глотку дерёшь? – спросил Иван.

– А какое твоё дело?

Иван стукнул его ладонью в лоб, и тот со звуком пустой тыквы ударился затылком о стену.

– Ещё раз услышу – яйца оторву! Понял?

У пьянчуги с испугом забегали мышиные глазёнки. Иван ещё раз толкнул его широченной своей ладонью в лоб, так что мужик свалился в прихожей, и закрыл за ним дверь.

Поднявшись к себе, Иван увидел, что жена куда-то собралась.

– Ой, мне же за Танькой пора бежать, в садик.

Едва Потёмкин лёг на диван, в квартиру позвонили.

«Чего-то забыла…»

Перед дверью стоял рослый парень в майке-тельняшке, скрестив на груди руки, чтобы были видны наколки перстней на пальцах. Морда тупая, и смотрит, нагло прищурившись, явно с приглашением подраться.

– Вы почему моего папу обидели?

«Ладно хоть на „вы“», – подумал Иван.

По бокам от соседа стояли два хорька, готовые броситься ему на подмогу. Иван вспомнил этого соседа: ещё подростком он сел первый раз: бросил, забавляясь, с балкона кирпич пьяному прохожему на голову. Первая ходка на зону ума не прибавила. Второй раз сел за шапку, тоже года на два, не больше. От армии «пацан», таким образом, благополучно откосил и пока что «гулял» перед очередной ходкой.

Объяснять ему, за что он его «папу обидел», Потёмкин счёл излишним. Вступать офицеру в дискуссию «о правах человека» с каким-то крысёнышем, сбивавшим шапки с прохожих, – это уж ни в какие ворота…

Иван молча и с силой ударил парню голой пяткой в зубы и, почти одновременно, слева и справа, кулаками хорькам по зубам. Все трое покатились по ступенькам.

– Ну, мы тебя ещё достанем… – процедил, держась за скулу, кто-то из хорьков.