«Главное, чтобы костюмчик сидел…»

…Всё ещё середина восьмидесятых.

Начало зимы, недели – понедельник! – рабочего дня.

Кабинет начальника отдела кадров на крупном заводе в одном из многих морских портовых городов, раскиданных по всем несметным просторам нашей поистине великой и необъятной страны…

– Послушайте, милая девушка…

– Юлия Марковна, – строго, насколько это возможно в такой щекотливой ситуации, поправляет вожделенно улыбающегося краснощёкого руководителя неприлично молодая и бесконечно симпатичная белокурая девчушка.

– Ну хорошо-хорошо… – поправляя круглые очки, принимает безразличный вид весьма тучный, несколько неуклюжий мужчина средних лет. – А сколько вам, Юлия Марковна, полных лет?

– Восемнадцать, – нисколько не смутившись, тут же на одном дыхании выдаёт та с достоинством, – могу паспорт показать.

– Не надо, не надо, – машет руками начальник, – я верю, верю вам, – переводит дыхание. – И в каком же таком вузе вы в столь юном возрасте, раз просите рассмотреть вашу кандидатуру на должность экономиста литейного цеха, имели удовольствие получить диплом соответствующего специалиста? – спрашивает не без иронии, но с откровенным интересом.

– В Ленинградском промышленно-экономическом техникуме, – с достоинством отвечает новоиспечённый кандидат на вакантную должность, вывешенную на доске объявлений у проходной крупного городского завода. – Между прочим, с отличием, – протягивает свой новенький красный диплом, – два месяца назад.

– По-ня-атно, – не глядя в документы, вскидывает удивлённые брови кадровик, откровенно оценивающе разглядывая идеально стройную девичью фигурку. – А вы, кстати, замужем? – неожиданно вырывается у него.

– А как же? – независимо улыбается та. – Приехала в ваш город по полученному мужем в военном училище распределению.

– На-а-адо же? – слегка поперхнувшись, округляет глаза. – А… скажите-ка мне, пожалуйста, милая девушка…

– Юлия Марковна, – снова строго поправляет та.

– Да-да, Юлия Марковна, – небрежно отмахивается, – я помню, но скажите мне откровенно, а вы часом… не беременны?

– Да ка-а-ак вы-ы… смеете?! – вспыхивает та, невольно глянув на свой идеально стройный девичий животик, туго обтянутый модным по тем временам прибалтийским трикотажем фирмы «Марат».

…Этот спортивный стильный костюмчик ярко-лунного фосфорного цвета – страшный дефицит. Как раз накануне этого разговора с начальником кадровой службы завода (мировой мужик, кстати, окажется, всё-то он понял с первого взгляда!) Феликс приобрёл его в центральном универмаге города для своей молодой жены.

Можно сказать, повезло!

А дело было так: его с группой матросов дивизиона малых кораблей отправили в культпоход на прогулку, куда он и позвал свою Малышку. Интересное, кстати, зрелище получилось: ультрамодная девушка, недавно приехавшая из Ленинграда, на высоченных каблучках под руку с лейтенантом, вчерашним курсантом, во главе строя улыбающихся и всё понимающих морячков гуляют по магазинам в центре небольшого по столичным меркам военного прибалтийского городка.

Пока молодожёны заняты друг другом, ребята вовремя заметили, как на прилавок из подсобки «поволокли» какой-то дефицит женского гардероба.

Тут ведь главное что?

Правильно: «главное, чтобы костюмчик сидел!..» (если он, конечно, у вас есть). Ну а для того, чтоб был, нужно просто оказаться в нужной точке, где необходимо успеть схватить его и ни о чём больше не думать, а там – как повезёт (имеется в виду – с размером и фасоном), в конце концов руки у всех есть, чтобы ушить или расшить добытое изделие…

– Разве может мужчина такое спрашивать? – возмущённо отворачивается от снова глупо расплывающегося в улыбке кадровика.

– А я вам не мужчина, – нарочито сурово парирует тот. – Я начальник отдела кадров, и у меня… – Почему-то смутившись, быстро поправляется: – …то есть у нас, конечно… на нашем заводе уже и без вас половина бухгалтеров находятся в декрете.

– Ну а я-то тут при чём?..

– Да ни при чём, конечно, – разводит руками. – Это всё мужики, то есть мужчины нашего завода. Их у нас много, пруд пруди, и все холостые, как на грех, и тут, знаете ли, не такое спросишь, когда работать при полном штате бухгалтеров некому.

– Я не беременна, – безапелляционно, лишь слегка незаметно покраснев у ушей, выдыхает молоденькая дамочка, ещё на прошлой неделе достоверно узнав о своей девятинедельной беременности. – И в декрет в ближайшие месяцы… не собираюсь!.. – добавляет уверенно.

– Ну что ж, и на том спасибо, – наконец оправившись, кивает успокоенный начальник, открыто улыбаясь и… просто откровенно любуясь своей новой замечательной сотрудницей-обманщицей.

…Что поделаешь, все мы тогда точно знали, что белое – это белое, а чёрное – чёрное и что все молоденькие девчонки, едва закончив свои учебные заведения, утраиваются в большие мужские коллективы не для карьерного роста, а исключительно для того, чтоб спустя полгода-год выйти замуж и уйти в оплачиваемый декретный отпуск.

И это правильно, на то они и девушки… чтобы любить и рожать, а не делать какую-то выдуманную кем-то не здесь карьеру.

Быть родителем – это ли не высший карьерный пик любого человека?

А для чего мы тогда все здесь?

Главное в жизни – это продолжение её, Жизни!

Впрочем, это и так все знают, просто почему-то некоторым в это не сразу верится, но, как ни крути, всё равно поверится со временем, тут важно только, чтоб его хватило.

Чего?

Да времени, конечно.

На что?

На то, чтоб успеть!..

Астангу

…Старинный приморский город где-то на Балтике.

Близится к концу октябрь предпоследней осени восьмидесятых годов прошлого века, заканчивается неделя – пятница! Подходит к концу и долгий ненормированный день лейтенанта Старикова – командира рейдового тральщика с бортовым номером 229, прозванного матросами Минной гавани за уникальные ходовые качества «Антилопой».

На улице поздний дождливый, да к тому ж ещё и весьма ветреный вечер, в который хороший хозяин даже собаку на улицу не выгонит…

Пару месяцев назад, спустя год мытарств по съёмным комнатам и общежитиям, на общем построении бригады лейтенанту нежданно-негаданно вручили ключи от однокомнатной служебной квартиры. И хотя их новенькая пятиэтажка, построенная «тяпляпистыми» стройбатовцами, оказалась довольно-таки далеко от гавани, на краю загородной улочки города, названной кем-то Астангу, что в переводе с местного наречия означало «под пригорком» (или «на склоне»), она им с женой очень понравилась. Из их окон, расположенных на верхнем, последнем этаже, открывался чудный вид на девственную лесную опушку, куда нет-нет да забредали дикие кабаны, лисицы, зайцы и даже иногда пятнистые олени. Правда, добираться туда из-за существенного расстояния от места базирования кораблей стало значительно сложнее, что сильно осложнило Феликсу возможность хотя б пару раз в неделю видеться с семьёй.

Вот и теперь…

– Ну, не успе-ел я купить билет, не успе-е-ел!.. – горестно тянет он навстречу подоспевшей к нему пожилой контролёрше, лишь только он запрыгивает в закрывающуюся дверь последнего уходящего сегодня от их гавани троллейбуса. – Ну, честное слово, не успел. Все ларьки «Союзпечати» давно закрылись, а мне только теперь удалось вырваться на пару часов… со службы.

Что тут поделаешь?

Стариков после переезда всё никак не привыкнет везде и всюду таскать с собой в карманах заранее купленную пачку бланков проездных билетов, которые тогда нужно было при заходе в общественный транспорт тут же компостировать, пробивать то есть, в специальном устройстве, которое так и называлось – компостер. После той процедуры на билете появлялся специальный узор из дырок, соответствующий только этому транспорту, его и предъявляли редким контролёрам по требованию. В случае отсутствия такого билета нарушителя должны были задержать и препроводить к вызванному к ближайшей остановке наряду милиции.

– Э-э-э, – неопределённо выдыхает бабуся в ответ, даже не взглянув на смертельно уставшего молодого морячка. – Совэтская власт и бэз пилета, – с колоритным прибалтийским акцентом давит каждый слог в пространство, с укором качая седой головой и медленно отступая в глубь пустынного салона.

– Ну, давайте я вам штраф заплачу, – обречённо просит он ей вдогонку, – или сразу два, только не выгоняйте меня из троллейбуса.

Она же не отвечает, лишь что-то продолжает бубнить себе под нос, медленно удаляясь в другой конец салона.

«Ни за что не стану выходить, – решает про себя Стариков, – будь что будет, пусть хоть арестовывают. Не люди они, что ли?»

Сегодня он на всё готов, ничего-то ему не страшно, лишь бы быстрей оказаться дома. После безвылазного бдения в морях и походах в течение последнего месяца ему – о чудо! – на завтра дали первый настоящий выходной день…

(Выходным на флоте, как и во всех, наверное, структурах с ненормированным рабочим днём, считается день, когда с утра не нужно идти на подъём флага, хотя это вовсе не значит, что уже через час или к обеду не призовут дела насущные. А посему все моряки хорошо известное правило «мёртвого часа» (послеобеденного отдыха): «…если хочешь спать в уюте, спать ложись в чужой каюте!..» – без лишних раздумий переносят и на свой выходной. А что это значит?.. Да всё просто: с утра пораньше всей семьёй нужно срочно куда-нибудь из дома убежать, улететь, уехать, благо никаких сотовых телефонов тогда ещё и в помине-то не было, а от посыльного в немаленьком портовом городе можно до времени и схорониться.)

…который просто не может быть ничем омрачён.

И что интересно, сразу после этой мысли к Вселенной Феликсу просто неимоверно начинает везти: бабуля неожиданно окажется человеком, хотя и пристыдила его на весь троллейбус и ничего не ответила на его мольбу, но ни требовать штрафа, ни выгонять его из троллейбуса не станет. В результате уже через сорок минут он благополучно в самом приподнятом настроении доберётся до их с женой новой квартиры.

И теперь впереди у них, если с везением так и дальше дело пойдёт, почти целых тридцать шесть часов в собственном распоряжении.

Такое событие нужно срочно отпраздновать. К тому ж и новоселье-то, не считая, конечно, накрытой лейтенантом на скорую руку «поляны» для «смазки дела» в столовой дивизиона в день получения ключей от новенькой квартиры, они ещё не отмечали. Ну а раз так, то решено: чуть свет, он с женой уже на остановке троллейбуса, где первым делом, помня вчерашний урок, Стариков встаёт в длиннющую очередь в ларёк «Союзпечати» – свежая пресса всегда нарасхват! – за пачкой проездных билетов. Тут все равны, все безропотно и чинно стоят в очереди, не обращая внимания на подходящие один за другим автобусы и троллейбусы.

До центра старого города, в отличие от Минной гавани, тут недалеко, весь транспорт идёт вокруг башен старой крепости, куда они и решаются сегодня отправиться на экскурсию. За прошедший год там приходилось бывать лишь на бегу, проездом, по делам службы либо в культпоходах с моряками. Другое дело теперь, когда они впервые отправляются туда лишь вдвоём, желая без спешки пройтись под руку по его старым узким мощёным улочкам, помнящим топот копыт рыцарских лошадей, вдоль старинных крепостных валов, не раз атакованных противником, не зная усталости, впитывая и запоминая его таким, каким он бывает только для двоих, каким будет только для них и ни для кого больше.

Прогулка на свежем воздухе изрядно разжигает им аппетит, а денег в карманах (нечасто такое случается в жизни!) куры не клюют, ведь до незабвенной перестройки, точнее её плодов, ещё, можно сказать, целая вечность…

Лишь год спустя выяснится, что их Минная гавань в связи с изменениями в международной обстановке станет никому не нужна. Ненужными станут и они, люди (много людей!), задействованные в её строительстве и обслуживании, приехавшие когда-то сюда по зову партии и правительства со всех уголков великой страны: кто-то относительно недавно, как они, а кто-то много десятилетий назад.

…Они идут в первую попавшуюся дверь с многообещающей вывеской – харчевня «Лисья нора», за которой действительно оказывается… нора – длинный узкий коридор, упирающийся в такую же узкую деревянную лестницу, вертикально по кругу вокруг каменной колонны уходящей вниз в подземелье, откуда слышится приятная негромкая музыка.

– Тере хомикус… – доброжелательно шелестит из полумрака голос, лишь только они устраиваются за первым попавшим им на глаза столиком.

– Здравствуйте, – невольно сглатывает слюну Феликс и, заглянув в меню на незнакомом языке, с ходу заказывает: – Будьте добры, бутылку шампанского, хлеб, две порции любого супа, шашлык с картошкой и… салат на ваш выбор.

Не проронив ни слова, официант, что-то записав себе в блокнот, забирает меню и степенно удаляется… навсегда!

Впрочем, бутылка «Советского шампанского» ленинградского завода Игристых вин и тарелка чёрного хлеба чудесным образом как-то материализуется на их столике, пока они ненадолго отлучались по делам житейским.

Невыносимый запах яств, вид красивейших в мире блюд на соседних столиках, музыка, полумрак приводит их в состояние полного нетерпения, в результате чего, съев по кусочку далеко, как оказалось, не самого свежего хлеба, они, не выдержав, открывают и ту одинокую бутылку на столе. На все попытки обратиться к чинно проплывающим мимо официантам им достаются лишь учтивые кивания и подчёркнуто отчуждённое непонимание русской речи.

В общем, не дождавшись еды, Феликс с Малышкой в течение получаса приговаривают-таки игристое под ставший вдруг таким душистым и мягким хлеб насущный… с прибалтийским тмином.

Голод и прочие муки совести покидают их!

Оказывается, буханка чёрного чёрствого хлеба прекрасно идёт под тёплое игристое, вызывая благостное и весёлое состояние души. И хотя они сидят в подвале старого, чужого им дома в обществе равнодушных и даже, видимо, враждебно настроенных к ним людей, не желающих видеть их здесь, рядом с собой, им хорошо тут вдвоём.

Всё и вся вокруг них, как и положено, в этот замечательный момент полного понимания главного смысла бытия на Земле, ради которого, возможно, и следует только жить, становятся несущественными…

 
В этом мире мы одни,
огни лишь мерцают вдалеке, где
уж прошли разлуки дни, твои
чувства вновь живут во мне… все.
 

И вот в какой-то момент, махнув на всё рукой, они встают, оставив на столе ровно три рубля пятнадцать копеек (магазинная цена выпитого и съеденного за вычетом стоимости тары, которую они в полной сохранности оставляют заведению!), отправившись на продолжение своей прогулки.

Сытые и слегка (а может, и не очень слегка – всё-таки целая бутылка на два пустых, не отравленных ещё взрослой жизнью молодых желудка) пьяненькие, они шагают по многовековой брусчатке старого города и неприлично громко и весело, на курсантский манер, радуясь своей проделке с шампанским, распевают победный марш «Прощание славянки»:

 
…в ногу клюнул жареный петух…
Отгремела весенняя сессия,
Нам в поход собираться пора.
Что ж ты, милая, смотришь невесело,
Провожая меня в лагеря…
 

К ним никто не подошёл, пока они демонстративно медленно, не торопясь, покидали «Лисью нору», никто не бросился вдогонку, словно только этого и ждали. А может, просто никто не хотел объясняться с ними на их родном великом и могучем языке, трёхэтажный колорит которого Феликс, попав на корабль, к тому моменту освоил в совершенстве.

Как бы то ни было, их невинная проказа удалась, пришлась по нраву этому замечательному приморскому городу, который принял её с интересом и удовольствием (из-за осенних хмурых туч неожиданно выглядывает солнце!), принял и их самих. А они, в свою очередь, приняли и полюбили его. Многое, прежде незнакомое и непонятное тут, ныне становится им по душе: и то, что люди малоразговорчивы, тихи и неспешны; и то, что на улицах не видно курящих; и то, что пешеходам на дорогах везде и всюду абсолютный приоритет; и то, что в многоэтажках нет разноцветья рам на окнах и лоджиях.

И прочее, прочее, прочее…

Мелочь?

Конечно!

Но приятно.

Всё это быстро принимается за норму, потому как это очень удобно, особенно когда соблюдаются всеми.

Спустя годы, после возвращения домой в родной Питер, проходя мимо современных гипермаркетов, они невольно станут вспоминать плотные ряды разноцветных колясок с младенцами внутри, привычно стоящие у магазинов этого приморского городка вместо выстроенных теперь машин. Молодые родители тогда без страха и стеснения оставляли свои люльки у их входов, зная, что каждый проходящий мимо горожанин обязательно покачает их чадо, если то вдруг захнычет, проснувшись, и никуда не уйдёт, пока благодарная мамаша с котомками покупок не выйдет к ним из магазина.

Интересно, в каком году это всё вдруг закончится… закончилось?

Да и было ли это вообще?