Снег и тюльпаны: так разве бывает?
Пламя и белая хрупкая стынь.
Снег выпадает в России и в мае,
Где распускаются дети пустынь.
Что занесло их в холодные вёсны,
Кто их воткнул в подготовленный грунт,
Где у реки кровоточили дёсна,
Будто бы мёрзлую ела икру?
Красные, жёлтые – так невозможно,
Этих цветов быть вокруг не должно,
И оттого-то на сердце тревожно,
Тянет уснуть летаргическим сном.
Белое, синее – это привычно,
Это положено и навсегда,
Красною станет в июне чавыча,
Та, что в ставные придёт невода.
Жёлто-оранжевой будет огнёвка —
Через полгода откроют сезон,
Дамам камчатским на шею обновка,
Тем, что в естественном видят резон.
Южным цветам на Камчатке ли место —
Тут рододендроны и эдельвейс?
Что там дороже – Париж или месса,
Ты у тюльпанов не спрашивай здесь.
Просто прими их как некую данность,
Эти цветы по колено в снегу,
Пусть этот снег как небесную манну
Примут на пару с тобой на бегу.
Я исчез в пространстве. Я завис
Где-то над рекою Берелёх.
Мне друзья сигналят: отзовись!
Или ты не в шутку занемог?
Да здоров я, как вам объяснить?
Просто прикорнул я у костра,
Обгорела тоненькая нить —
Вот я и в безвременье застрял!
Заплутал над бездной самолёт,
Ну нельзя гонять туда-сюда!
И на крыльях нарастает лёд,
Если вместо воздуха вода.
Если вместо воздуха – туман
Или перьевые облака,
Те, что будто бы сойдя с ума,
Из иллюминатора лакал.
Я завис в пространстве и пропал,
Вылетел и вот – не долетел,
Только солнца огненный опал
Между жёлтых и размытых тел.
Впрочем, солнце – это лишь туда,
А обратно – так, не солнце – пшик,
Если и Полярная звезда,
То всего лишь на какой-то миг.
Я в полете вечном отощал,
Обнищал карманом и умом,
И Россия так же вот нища,
Будто мы летаем с ней вдвоём.
Будто мы уже не победим,
И не разорвём порочный круг,
И оставим все победы им,
Всё на свете выпустив из рук.
Улетаю снова и опять,
И вулканы снова за бортом,
Сколько их – четыре или пять?
Сосчитаю как-нибудь потом.
Я – лох! Отнерестившийся лосось.
Меня не нужно даже брать на спиннинг.
Всё у меня внутри оборвалось,
Виски посеребрил предсмертный иней.
У слова «лох» сегодня смысл иной.
Но я не стану долго препираться,
Не в силах если совладать с судьбой,
То я готов вступить с лохами в братство.
В лохах у нас сегодня вся страна.
Россия – лоховатая держава.
Отнерестилась лохами она,
И называется теперь такой по праву.
Мы – словно полудохлые мальки
Скатились в океан совсем не тихий,
И не увидеть нам родной реки,
Где нерестились мамы-лососихи.
Прошёл наш лососёвый рунный ход,
И трупами мы завалили реки,
Как будто ныне сорок первый год,
А мы на фронт отправленные зеки.
А лохи – это те же фраера,
И те же добровольцы и пехота,
Нам остаётся лишь кричать «Ура!»
До одури и до кровавой рвоты.
Ура, Россия! Ты опять в беде.
И мы опять тебе помочь не в силах.
Мы умирали за тебя везде,
По всей планете русские могилы.
На небе тоже, видно, есть лосось,
Который мечет над Россией звёзды.
Им до утра дожить не довелось,
Погаснуть утром никому не поздно.
Долгая осень московской печали,
Долгая осень, короткая жизнь.
Птицы давно уже все откричали
И заложили свои виражи.
Долгая осень в Москве, на Камчатке,
Значит, в России везде листопад,
Может, дела у неё не в порядке,
Ежели листья так долго летят?
Жирные утки в замёрзшем бассейне,
Что не хотят никуда улетать,
Каждая – будто бы маленький сейнер,
Трал кошельковый спустивший с борта.
Листья вокруг как погибшая рыба,
Та, что валила на берег гурьбой,
Что тут поделать, и вы не смогли бы
Выиграть в схватке с такою судьбой.
Долгая осень – не бабие лето,
Где громыхал тишиной листопад,
Осени этой другие приметы —
Все несуразны и все невпопад.
Дятел в кормушке у юрких синичек,
Будто бы я на Камчатке весной
Зёрна ворую у маленьких птичек,
Словно какой-то разбойник лесной.
Листья, застрявшие в стриженых кронах,
И подозренье – а вдруг подожгут?
Осень – синоним большого урона,
Долгая осень – как жизнь на бегу.
Долгие дни золотых листопадов,
В каждом ручье самородки рыжья,
Вы бы спросили – а мне это надо
Или ослепну от этого я?
На Камчатке сентябрь, для меня здесь последняя осень,
Хоть и слово «последняя» слишком привычно звучит,
Не снимает камчатская осень проклятых вопросов,
Что как тихие стоны повисли в туманной ночи.
Эти стоны шуршат под ногами опавшей листвою,
И в приливах морских, и у яхты в тугих парусах,
И порой не понять, может, сам я тихонечко вою,
Будто воздух в натянутых сверх всякой меры тросах.
Мне Камчатка не в тягость, не в тягость плохая погода,
Дело в том, что я с детства не знаю погоды другой,
Только пальцы не держат бегущие струйкою годы,
Как штурвал не удержишь уставшей от вахты рукой.
Здесь бушует путина, похожая на изверженье,
И лососи как будто сошли напоследок с ума,
Я как этот лосось рухну где-нибудь в изнеможенье,
Словно преодолев бесконечный камчатский туман.
Эти мокрые брызги, что ветром по суше разносит
Буду долго ещё ощущать на горячем лице,
И как старый моряк, что на берег вернулся под осень,
На расспросы родных проворчу: «хорошо ещё цел!»
(на мотив «Деревеньки»)
Камчатка моя, ты как парта последняя,
Я как второгодник сидел за тобой,
И образованье неполное среднее
Я там получил, не поладив с судьбой.
Родная моя, ледяная и снежная,
Крутою позёмкой меня обожгла,
Я знаю душой ты по-прежнему нежная,
Не будешь держать ни обиды, ни зла.
Мне скоро в дорогу, обратную дальнюю,
Но я не для галочки ездил сюда,
Кто если не ты надо мною бы сжалился,
Прощаясь, наверно, уже навсегда.
В деревни свои вы езжайте автобусом,
Попутной машиною и на такси,
А мне словно циркулем бегать по глобусу,
Следя, чтобы он не сорвался с оси.
Камчатка моя, по фамилии девичьей,
Так замуж не вышла ты ни за кого,
С тобой в кедраче мы пощёлкаем семечки,
А больше не нужно тебе ничего.
Пусть аэропорт под вулканами съежится,
Пусть где-то над бухтой погаснет маяк,
И пусть полоснёт на прощание ножиком
Родная до боли Камчатка моя.
Одинокая грустная мина
Отдыхает на пляже морском,
На Камчатке бушует рябина
Контрастируя с чёрным песком.
Океанские синие волны
Не доходят до мины едва,
Ручеёчек, горбушею полный,
Тут таких не один и не два.
И грибов накидало за пляжем,
Голубики и ягод других,
И кусты разноцветным плюмажем
Из павлиньих хвостов дорогих.
А на пляже – учебная мина
Притаилась у самой воды,
Безопасна, как зёрнышко тмина,
Но с которой не будешь на ты.
И «Уралы» грохочут по пляжу,
Боевой совершая обход,
И колючая проволока даже,
И ежи, и взаправдашний дот…
Мне не хочется больше грибочков,
Княженику – возьмите себе,
И набейте горбушею бочку,
Чтоб икра прилипала к губе.
Я живу возле сопки Мишенной,
Знаю, где ожидают десант,
Океанской омытые пеной
Где появятся роты солдат…
Я и сам – одинокая мина,
Что забыта на том берегу,
Одинокий, как брошенный инок,
И тропинку свою стерегу.
Андрею Семиколенных
Как Лермонтов пишу про белый парус,
Про яхту и про остров СтаричкОв,
Иль СтАричков – название досталось,
Наверно, от кого из моряков.
А может птичка – есть такая – стАрик,
Летает в Калифорнию зимой,
Но мне милее больше корень старый,
И я согласен – грех тут будет мой.
Здесь каждый мыс – забытая могила,
Какой-нибудь английский адмирал,
Который тут когда-то тоже сгинул,
Когда Камчатку с флотом покорял.
Здесь каждый мыс – творение природы,
Которое в буклеты не внесли,
И не внесли в поэмы или оды,
И не назвали в честь их корабли.
Бесхитростных названий тоже много:
Там Тихая, а Гротовая – тут,
Идём как-будто мимо осьминога,
Везде стоим по несколько минут.
И ловим рыбу, если хода нету —
Вояки если перекрыли ход,
Здесь их слова за чистую монету
Готовы принимать из года в год.
Пусть охраняют мир от супостата,
Мы в Тихой лишний часик постоим,
И камбалу оставим виноватой,
И сделаем мы даже ручкой им!
И – волны океанского разлива,
Чем встретил нас Авачинский залив!
И небо, потемневшее, как слива,
И море, что темнее всяких слив!
И белые над волнами барашки,
И яхта, что втыкает в них свой нос,
По нашей коже бегают мурашки
Размером с длинных полосатых ос.
Кому там били в борт морские волны?
Я вам скажу, что это ерунда:
Конец придёт решительный и полный
Как только лишь ударит в борт вода.
Нос на волну – вот главный из законов
На яхте, в жизни или на войне!
И фото этой яхты как икону,
Пожалуйста, вы подарите мне!
Нос на волну – а дальше будь, что будет,
Хоть Тихая, хоть Тихий океан!
Нос на волну всегда держали люди
Из тех, что покорили много стран.
А нос по ветру – это не про этих,
И против ветра – тоже не про них,
Наш капитан* за всех за нас в ответе,
А так никто и не допишет стих!
Калан нас в бухте Гротовой приветил,
Что захотел на яхту поглазеть,
Им интересно всё на этом свете,
Лишь только бы не жаберная сеть.
И браконьеров тоже мы встречали:
Куда без них – опасен человек!
Но только не прибавилось печали,
Как и волос седых на голове.
Морские ветры дуют прямо в душу,
И продувают всю её насквозь,
И я свою измученную тушу
Готов любой тянуть заставить воз!
*Капитан яхты «Рэдианс» Андрей Семиколенных
умер в Петропавловске-Камчатском 12 мая 2020 г.
Быстрое лето —
как быстрая пуля,
Быстро мы лето с тобою спугнули,
Шли торопливо, бежали вприпрыжку
Нам же казалось, что быстро не слишком!
Так бы любовь мы свою проглядели,
Чтоб не любовь оказалась на деле,
А лишь мгновенье
меж правдой и ложью,
Тем, что смахнули мы неосторожно.
Этих мгновений немного по жизни,
Нежных, подвластных
движеньям капризным,
Что как камчатское лето проходят,
Что вспоминаем мы долгие годы.
Долгие годы без яркого света,
Пусть пожелают вам долгие лета,
Пусть пожелают вам яркую осень —
Быстрое лето не снимет вопросов!
Быстрое лето камчатских сезонов
Мне приплетать сюда мало резона,
Если случилась любовь на Камчатке,
То не становится менее сладкой!
И не становится более быстрой,
Как холостой,
невзаправдашний выстрел.
Быстрое лето с судьбой разминулось,
Скрипнуло, будто бы спинка у стула,
Только не стул это, а позвоночник
Ссыпался звёздами летнею ночью.
Это хребет у всего мирозданья —
Быстрое лето —
одно лишь названье!
Быстрое лето и долгое счастье —
Карты порой одинаковой масти.
О проекте
О подписке