Вулканы – пролетарии Земли
И выпускные клапаны планеты,
Как ты и я всё время на мели,
И с похмела немножечко при этом.
И курят «Беломор», любую дрянь,
От «Примы» до уже забытой «Шипки»,
И просыпаются как ты в любую рань,
И допускают разные ошибки.
Сейсмографы ломают, что ни день,
Срамят псевдонаучные прогнозы,
То на века уходят будто в тень,
То создают какие-то угрозы.
Чадят, конечно, что греха таить,
Смердят вонючим серо-водородом,
А не смердя попробуй-ка прожить,
Родили если этаким уродом!
Вулканы – как камчатские бичи,
Их столько, что не сразу сосчитаешь,
И все как будто из одной печи —
Одни потухли, а другие – тают.
Но дунет ветер и раздастся треск,
Воспламенится и холодный уголь,
И искрами покроет всё окрест,
И всем окрестным будет очень туго.
Я сам, признаюсь, тот же самый бич,
Вулкан камчатский, хоть и из потухших,
Не избежавший общей здесь судьбы,
Подслеповатой и тугой на ухо.
Но вы напрасно плюнули на нас,
Мы зашипим совсем не так, как печка,
Огонь в груди вулкана не погас,
И он совсем не бедная овечка.
Мой тип – Везувий, есть и пострашней,
У пролетария всегда своя «Аврора»,
И холостые пушки ли на ней
Узнаете вы после приговора.
Пока дымим, трясём, порой, слегка
Окрестности своей родной Камчатки,
Она на вашем горле как рука,
И если что – бегите без оглядки!
Я последний рыбак на планете,
Где и рыбы почти уже нет,
И её современные дети
Если ловят, то только во сне.
Или есть ещё способ похуже —
В ресторане огромным сачком,
Чтоб зажарили рыбу на ужин
С только-только потухшим зрачком.
А я помню огромные тралы
И огни промысловых судов,
Их сегодня почти что не стало
У причалов морских городов.
Только сивучи кучей скучают
Там, где раньше стоял СРТ,
И лениво зевают на чаек
В первозданной своей красоте.
Им и памятник нынче построят,
Ну а наши уже не нужны,
И не мы уже нынче герои
У забывшей героев страны.
Мы кого-то кормили, спасали,
Рисковали своим кораблём
И сидели на нерпичьем сале,
Чтоб от нас откупились рублём.
Мы рубли эти в мячик скатали
И гоняли в футбол в кабаке,
Люди из нержавеющей стали,
С якорями на каждой руке.
Мы любимых во сне лишь видали,
Да и то разве в море заснёшь,
Растворяясь в сиреневой дали,
И любовь превращается в ложь.
Мы с ума в этом море сходили
И срывались за борт с лееров,
Различая застывшие в иле
Силуэты других сейнеров.
Я последний рыбак на Камчатке,
Как последний на свете лосось,
Напоследок, быть может, печатку
Мне в ломбард отнести довелось.
Попрощаетесь с диким лососем,
Как с последним своим рыбаком,
И останетесь с вечным вопросом:
Для чего мы на свете живём?
Для чего были жертвы и штормы?
Для чего прерывали ремонт?
Для чего шили чёрную форму
С вензелями рыбацких погон?
Неужели всё было напрасно?
Неужели погибли мы зря?
На востоке путиною красной
Рыбака провожает заря.
Если даже синие метели
Не сломали голубую ель,
Жди на смену этой канители
Чёрную камчатскую метель.
Синий цвет – Москвы и переулков,
Чёрный – от Урала на восток,
Там и свет другой и голос гулкий,
Из цветов – лишь каменный цветок.
Синие московские метели
Видятся отсюда дивным сном,
День, когда сюда вы прилетели,
Будет самым чёрным вашим днём.
Материк теперь вам станет сказкой
Летом и особенно зимой,
Будете отсюда строить глазки —
Будто бы глухой или немой.
Чёрные камчатские метели
Вам теперь заменят кругозор,
Здесь не отмечают дни недели
И не держат это за позор.
Что останется в сухом остатке —
Кроме водки и сухих пайков?
Разве только вера, что Камчатка —
Место отпущения грехов.
Отрыдали кукушкины слёзки,
Отшумели камчатские дни,
Промелькнув тёмно-синей полоской,
Океан растворился вдали.
Шереметьево мутные лужи
Пассажиры штурмуют гурьбой,
Каждый третий разбит и простужен
И унижен проклятой судьбой.
По соседству в другом терминале
Разодетые франты снуют,
Им такси то и дело сигналят
И увозят в привычный уют.
Ну а мы по привычке шнурками
Через плечи связав башмаки
По воде пробегаем рывками,
Будто бы партизаны в маки.
Позади нас остались вулканы
И шторма, и циклоны внахлёст,
А в Москве нам камчатские раны
Снова дождь зализать не даёт.
Может быть запропавшее солнце
Завтра снова обрадует глаз,
Будто мячик у Хаби Алонсо
Перепрыгнув обратно Кавказ.
Мы бы сами за ним полетели,
Только Сочи не в планах пока,
Ждать у моря погоды недели,
Впрочем, нам уже не привыкать.
Ждать судьбы повороты крутые,
Как просветы в тумане и мгле,
И считать, что лучи золотые —
Всё что есть у тебя на земле.
Для меня здесь последняя осень —
На Камчатке – последний сезон.
Покраснели от горя лососи —
Им от счастья краснеть не резон!
Что за радость нырять в водопады
И грести плавниками песок,
Чтобы у браконьерской засады
Испускать окровавленный сок?
Что за радость сквозь плотные сети
Продираться опять и опять,
А лососи как малые дети
Позволяют себя обижать!
Мы для них лишь животные просто,
Что питаются красной икрой,
И, наверно, огромного роста
Из воды мы им мнимся порой.
Мы же – карлики, но с острогами,
И с сетями, что те пауки,
Нерестилища топчем ногами —
Нам укладки беречь не с руки!
А лососи от горя издохнут —
Им на это смотреть не дано,
Лишь экологи тяжкие вздохи
Испускают напрасно давно.
Бежал бродяга с Сахалина,
Не каторжанин, а медведь.
За лето похудел, детина,
На четверть или же на треть.
Лосося выловили, гады,
Горбуша вовсе не пришла,
Зима в преддверье листопада
На листья наложила лак.
Грибы в глухих углах медвежьих
Остались, и брусники чуть,
И мухоморы… Только съешь их
И сразу же потянет в путь.
В Сибирь, а лучше – на Камчатку,
Где, может быть, лососи есть,
Окажется и там не сладко —
То зверь отважится на месть.
Пойдёт в посёлки, на турбазы,
Пойдёт в большие города,
По девять экземпляров сразу
Там видели их иногда.
Скажи, Амур, скажи Камчатка,
Скажи, чудесный Сахалин,
Как вы дожили до упадка
Своих лохматых животин?
Падёж медведю обеспечен —
Ему в берлогу не с чем лечь,
Не будет зверь бесчеловечен
Без человека на Земле.
Улетаю. Опять улетаю.
И опять как всегда насовсем.
Вот такое желание в мае
Возникает почти что у всех
Здесь живущих – на краешке света,
И у целой Земли на краю,
Почему, отчего – нет ответа,
Надоесть может даже в раю.
Да и здесь и не рай, если честно,
А всё больше похоже на ад,
Впрочем, тут обсуждать неуместно,
Как нельзя осуждать снегопад
Или дождь, или слякоть и сырость,
И негожую розу ветров —
Со времён сотворения мира
Человек выбирал себе кров.
Так вот выбрал и я, не жалея,
Но весной становлюсь на крыло,
Небосвод на востоке алея
Будет томно-прекрасен назло.
Прилечу, видно, в зимнюю стужу,
Когда нечего будет смотреть,
Сберегу тем бессмертную душу,
Пусть не всю, так хотя бы на треть.
Над тобою проклятие дедово
Как нависший домокловый меч?
Поезжай на такси в Домодедово
В ожиданье волнительных встреч.
Если нет ни второго, ни третьего
С кем ты мог бы бутылку распить,
Поезжай на такси в Шереметьево,
Вон из так надоевшей избы.
Раз любовь обернулася мукою,
Разве мукой должна быть любовь?
На такси отправляйся во Внуково,
Только раз на такси не слабо.
Ну а если слабо – на автобусе,
На маршрутке и даже пешком,
Там отыщется место на глобусе,
Где гулять можно и босиком.
Где все девушки милые, стройные,
А погода как в книжном раю,
Где с гражданскими кончили войнами,
И гражданские где не в строю.
А пророчества если не сбудутся,
И не только во снах, наяву,
Не мечись между прошлым и будущим,
Возвращайся обратно в Москву!
Навесьте мост на Берингов пролив,
А на худой конец тоннель постройте,
Хватайтесь за руки прибрежных ив,
И пусть встречают где-нибудь в Детройте.
Навесьте мост на Обь или Амур,
На Енисей, на Лену или Каму,
Глядишь, и жизнь начнётся по уму —
Без нашего сегодняшнего сраму.
А после и на остров Сахалин,
И на Хоккайдо, так и быть, навесьте,
И поезд будто журавлиный клин
Помчится на восток с благою вестью.
А там, глядишь, и через Гибралтар,
И через Нил, и через Амазонку
Поедут по планете млад и стар,
За счастьем ускользающим вдогонку…
Пусть побегут весенние ручьи,
И дети пусть на них мосты навесят,
И станут сразу берега ничьи,
И общими все города и веси!
И пусть какой-то местный хулиган
Своей калошей этот мост разрушит,
Мы – дети изо всех окрестных стран —
Уже свои сюда вложили души!
И восстановим, нам не привыкать,
Холодная вода пусть сводит пальцы,
Пусть говорят, что наша жизнь как гать
И мы в болоте этом постояльцы.
Нам, может, оттого нужны мосты,
Как никому на целом белом свете,
Что помыслы прозрачны и чисты,
Как те ручьи, в которых мокнут дети.
Я северный олень камчатской тундры,
И наст порвал мне камус на ногах.
Пухляк на кровь ложится вместо пудры,
И кровь блестит икрою в ястыках.
Домашним пусть собаки это слижут,
Мне только волки разве что друзья,
Идут по следу и они всё ближе,
А след – кровавый и спастись нельзя.
Согжоя жизнь короткая, как песня.
Зато в кораль меня не заманить,
Жить на свободе много интересней,
Пусть даже жизнь и тонкая, как нить.
Разбрасывая ястыки по снегу,
Ползу, будто горбуша в рунный ход,
Как будто бы в конце наступит нега,
Но знаю, будет всё наоборот.
Хотя для неги всё вокруг готово:
Апрель камчатский заявил права.
И станет тесно в речках нерестовых,
И пусть природа не для всех права.
Как для лосося, что уйдёт по гальке,
Исполнив свой последний в жизни долг,
И тундра снимет этот путь на кальку,
Чтоб приложить к следам усталых ног.
Метеорит взорвался над Камчаткой,
А может быть какой-то НЛО,
Я из окна с утра смотрю с украдкой,
Чтобы взрывной волною не смело.
Вчера здесь долбануло изверженье,
Покрыло пеплом Командоры все,
И я сижу в таком изнеможенье,
Как будто бы полгода на овсе.
А я два года на одном лососе,
На крабах, разных прочих гребешках,
Запутался в одно простом вопросе:
Сижу я здесь на совесть или страх?
Мой мозг усвоил все морепродукты,
Промылся минеральною водой,
Наверное, пора туда, где фрукты,
Туда, где я слонялся молодой.
Ну что за жизнь: извечные скитанья,
То чересчур спокойно, то трясёт,
Застой перемежается восстаньем,
И в результате надоело всё.
Приятель из Берлина зло смеётся:
После Камчатки делать будешь что?
А что там делал перед смертью Моцарт?
И сравнивал ли жизнь свою с мечтой?
Навряд ли, просто взял, наверно, скрипку,
И что-то необычное сыграл,
В предсмертной маске выдавил улыбку,
Как символ победившего добра.
О проекте
О подписке