Уютное местечко

Соколов со спутником уже через три минуты подошли к любимому месту досуга мужской части местного населения – «Золотому шатру». Сыщики спускались в подвал по крутой, выложенной из крупных белых плит лестнице. К ним тут же подскочил лакей в белоснежной рубахе, перевязанной красным пояском, согнулся дугой:

– Рады зреть в нашем заведении! Позвольте вас усадить в тихое место возле африканской пальмы.

Большой, парадный зал открывался лишь к обеду. Другой зал, тоже, впрочем, вместительный, еще не был заполнен. Лишь слева возле буфета сидели в университетских тужурках студенты да какие-то пролетарии степенно хлебали щи.

Соколов обратился к лакею:

– Говоришь, африканская пальма? А у тебя, услужающий, случайно, не произрастает баобаб? Ах, нет? Какое безобразие! Вышел приказ генерал-губернатора: в каждом трактирном заведении непременно иметь баобаб. Понял? Чтоб к следующему разу был. Принеси пиво – светлое «Пльзенское» Трехгорного завода, раков да скажи хозяину: пусть сам сюда незамедлительно явится, – приказал Соколов.

Лакей побледнел:

– Виноват! Простите Христа ради… Исправимся. Будет к другому разу баба.

– Делай, что приказано!

Через минуту в кружки было налито «Пльзенское», на стойке появились крупные, источавшие аппетитный аромат раки. Едва гений сыска и король филеров пригубили замечательный напиток, как прибежал содержатель – Иван Гусев.

Это был человек лет сорока пяти, с коротко подстриженными бородой и усами, переходившими в баки, в повадках полный важности, словно он был губернским прокурором. Трактирщик сразу же узнал гения сыска и с восторгом взирал на знаменитого гостя. Не зря по всей России его героический облик на открытках торговали за пять копеек.

– Такая нам честь, право… – Гусев повернулся к лакею: – Васька, к пиву за счет заведения лангусты, икры разной масти, семги и остального – по полному содержанию… Бегом действуй!

Лакей понесся исполнять приказ.

Гусев обратился к гостям:

– Позвольте за удобный столик-с…

Зверский аппетит

– Ну, Гусев, как твое заведение, процветает?

Трактирщик вопросительно глядел на Соколова:

– Какой там процветает! Сами временно живы, вот и слава Господу!

– Ты-то жив, а как посетители – от твоей кормежки ноги не протянули?

Гусев аж задохнулся:

– Как, как же можно! У нас кухня, может, на всю Белокаменную знаменитая, Егорову не уступим. Вот, Аполлинарий Николаевич, покушайте, сами извольте убедиться!

– Стало быть, и хорошие посетители заходят, коли кухня первосортная?

– Обязательно, ваше сиятельство! Порой замечательные личности изволят навещать.

Соколов хитро прищурился:

– Ну уж прямо замечательные…

– Так точно! Вот, к примеру сказать, полковник Гершау. Живет он по соседству и нам честь оказывает, заглядывает и кухню хвалит.

– Загулы устраивает?

– Этого сказать не могу. Теперь супруга его куда-то уехала, так господин полковник по холостяцкой жизни забирает ужин домой – уже какой вечер кряду. Вкусно любит покушать! А мы стараемся…

– Счета большие?

Гусев умными глазами поглядел в лицо Соколова, тихо спросил:

– Вы, господин Соколов, понимаю, по делу?

– Правильно понимаешь, Иван Степанович. Какие у полковника заказы?

– Как раз на нынешний вечер лежит. Сей миг принесу.

Гусев, как всякий российский торговец, смертельно боялся полиции. Он дрожащей рукой протянул счет:

– Вот, позвольте любопытствовать! Господин полковник составил заказ на сегодняшний вечер: салаты – «Садко» из крабов и «Фантазия» мясной, семга двинская, севрюжка копченая, поросенок с хреном, осетрина заливная, солянка из осетрины – кастрюля малая, солянка сборная мясная – кастрюля малая, белуга паровая под белым соусом, котлеты телячьи, бифштекс с кровью натуральный, крутоны моэль с мозгами, на сладкое – яблоки бенье в кляре. Для запивания – бутылка смирновской водки «Сухарничек» и бутылка массандровского кагора урожая 1899 года. Всего на двадцать один рубль без копеек.

– Как ты полагаешь, один человек может все это съесть за присест?

– Это не то что человек, хищное животное в одиночестве не осилит – лопнет-с!

– Вот и я так думаю! – Пожал трактирщику руку. – О нашем разговоре молчок!

– Обязательно – ни-ни!

* * *

Соколов, радуясь счастливому ходу дел, вышел на залитую солнцем улицу. По Москве-реке плыла груженная дровами баржа. Бабы, подоткнув подолы и оголив бесстыдно ляжки, полоскали белье. Мужики сетью тянули рыбу. Мальчишки с веселым визгом катались на плоту.

Сыщик строго посмотрел на Гусакова:

– Как же так, Николай Иванович? Ты говорил, что никто к Гершау в дом не заходит. А на деле он пиры закатывает, а?

– Провалиться на сем месте, в ворота не въезжают, в калитку ни единая душа не ступала! – обиженно пробормотал король филеров. – У нас, – он поднял ладонь, – муха не проскользнет.

У Соколова созрел план. Он добродушно произнес:

– Коли так, можешь своих орлов с точки снимать!

– Вот за это спасибо, Аполлинарий Николаевич! – И Гусаков полетел под чердачное окно богадельни – дать сигнал отбоя «орлам», уставшим от неусыпного бдения.

Гений сыска неспешным шагом направился к дому Гершау, пошел вокруг его дощатого забора. С задней стороны увидал подозрительно сломанные ветви боярышника. Сыщик потянул доску, она легко отошла. Соколов рассмеялся:

– Вот где разгадка!

Заглянул внутрь – садовое запустение и ни единой души.

Сыщик направился к Яузской площади. Впереди несколько мужичков неброского вида спускались в трактир «Золотой шатер». Возглавлял их Коля Гусаков.

Соколов улыбнулся, подумал: «Филеры загул устроят, и то, повод приятный – завершение сидения на точке. Хорошие ребята!»

Глава VI
Обнаженная беглянка

Тайное проникновение

Соколов из ближайшей аптеки позвонил в «Метрополь» Распутину:

– Я сейчас приеду. Наблюдают за тобой, так что выйди тайком по черной лестнице, жди под аркой в проезде Третьяковых.

Минут через десять Соколов подкатил к месту встречи. Распутин появился шумный, размахивающий руками, одетый в немыслимого покроя длиннополое пальто. Облапил Соколова:

– Молодец, граф, не обманул, приехал!

– Долг платежом красен! Едем к Гершау. Его Эмилия, кажется, и впрямь скрывается от тебя в собственном доме.

Распутин расплылся в улыбке:

– А я что говорил? Меня не обманешь! Ну бесстыдница! Ну я ее сегодня раскатаю… – Мечтательно потер ладони. Распутин плюхнулся на кожаное сиденье, пнул сапогом извозчика: – Гони к Котельнической набережной, к Мазуринской богадельне. – И Соколову: – Коли найдем коварную, угощаю тебя в «Яре» с выносом в гробу живой русалки, с поливанием ее персей шампанским и осыпанием кредитками. Слово сдержу, чтоб мне сдохнуть!

* * *

Извозчик потянулся вверх на Лубянскую гору, оттуда, мимо водопоя, свернул вправо к Солянке. Недалеко от слияния Яузы с Москвой-рекой Распутин показал на роскошный дворец с порталом, храмовым куполом с золотым крестом, высокими прямоугольными окнами и за высокой изящной оградой:

– Эй, кобылий распорядитель, видишь Мазуринскую богадельню? Встань на противной стороне! Вот тут…

Метрах в пятидесяти, за сплошным дощатым забором, виднелась оцинкованная крыша. Распутин заговорщицким тоном произнес:

– Ну, пойдем, что ли, помолясь? А ты, погоняла, жди нас.

– Сколько времени ждать?

– Сколько нужно – пока не придем! На, держи задаток – целковик…

Распутин широким шагом направился было к воротам. Соколов окликнул его:

– Куда тебя несет, Гриша? Через парадный вход нас не ждут, оркестр не играет, даже дворника в новом переднике не выставили. Больше того: на калитке тяжелый замок висит. Впрочем, у меня с собой есть уистити…

– Что это?

– Отмычка. Ей пользуются воры, а иногда и сыщики. Топай, Гриша, сюда, к берегу реки. Вот кусты боярышника. Так, доску откидываем, пролезай, святой отец. Ну брюхо ты себе откормил! Ходишь что купчиха на сносях. Давай нажму, вот, пролез! И я за тобой…

Чердачная тайна

Они оказались в пустынном, заброшенном саду. Кругом царили одиночество и могильная тишина. Пустая конюшня, старая почерневшая баня близ берега, закрытый на замок колодец, амбар – все обветшало, стало серым, заросло бурьяном, было предано разрушению и тлену.

И лишь большой жилой дом весело смотрел чистыми стеклами, гравиевая дорожка была ухожена, крепкие ворота задвинуты массивным брусом.

Распутин первым добежал до дверей. Крикнул:

– Тут никого нет, замок висячий!

Соколов цыкнул:

– Чего орешь, блаженный? Заглянем в дом, коли пришли.

Сыщик подергал замок и петли. Вытащил уистити – что-то вроде трехлопастной вилки, минуту-другую покрутил – замок был у сыщика в руке.

Они вошли в дом. Тишину нарушало лишь громкое тиканье больших напольных часов, стоявших в гостиной, да сладко мурлыкал жирный кот.

Распутин огляделся:

– Дух жилой, вон посудины винные стоят, а вот и полбутылки кагора… Самый раз, дай-кось освежусь!

– Я тебе освежусь! Поставь на место. Последний раз говорю: не шуми! А то опущу в погреб до пришествия хозяина…

В просторной гостиной все было тщательно прибрано. Персидский шелковый ковер, устилавший пол, тщательно вычищен. В шкафу горкой сияла посуда.

Соколов удивился:

– Гершау какой аккуратный! Не всякие женские руки сумеют такой блеск навести, а к нему служанки убираться сколько дней не ходят!

В кресле-качалке был брошенный плед. На пледе лежал в красном переплете увесистый том. Соколов взял его в руки. Это были роскошно изданные Маврикием Вольфом детские рассказы Чарской.

Сыщик вновь удивился:

– Полковник читает Чарскую? Невероятно! Это ведь для детей и барышень. С кем время проводит наш несчастный полковник, с кем утешается?

Соколов распахнул громадный платяной шкаф. Он был полон женских нарядов.

– Похоже, что Эмилия не бежала… – задумчиво сказал сыщик.

– Почему так думаешь? – удивился Распутин.

– Да потому, что женщина никогда такие роскошные одежды не бросит, с собой возьмет. Надо тщательно дом осмотреть.

– Подымемся на чердак, может, там спряталась?

– На чердак обязательно полюбуемся. – Под Соколовым прогнулись деревянные ступени. – Только для какой надобности на чердачной двери замок висит, а? Очень удивительно! Так делает хозяин, когда не желает, чтобы домашние туда лазили. Стало быть, что-то скрывает от постороннего взгляда.

Распутин вошел в азарт:

– Граф, да оторви ты замок!

– Зачем чужое имущество портить? Мы его нежно – уистити. Вот, милости прошу, Григорий Ефимович, проходи.

* * *

На чердаке царил идеальный порядок, все с немецкой аккуратностью прибрано. В высокое застекленное окно широкой струей лился солнечный свет.

Сыщик внимательно огляделся.

Вдоль крыши стояли старинные сундуки. Соколов стал открывать крышки. Сундуки были набиты старинными французскими книгами в роскошных кожаных переплетах, семейными бумагами, пересыпанной порошком от моли одеждой ушедших эпох – фраками, бальными платьями, роскошными женскими шляпами, шелковыми с рюшками чепцами и прочим, что десятилетиями оседало в каждой приличной семье.

Наметанный взгляд сыщика остановился на странном предмете: чучеле какой-то большой птицы, стоявшей на небольшом шкафу, набитом русскими журналами времен Тургенева и молодого Толстого. Соколов подошел поближе, пригляделся и широко улыбнулся:

– Прекрасная птичка – королевский гриф. Поистине великолепное оперение. Взгляни, Гриша, передняя часть спины и крылья – красновато-белые, а хвост – погребально-черный. Водится в девственных лесах Южной Америки. Питается падалью. Но зачем этот экземпляр залетел на шкаф? И почему чучело любят брать в руки?

Распутин удивился:

– Почему, граф, ты так думаешь – берут в руки?

– На шкафу пыль лежит пластом, а возле птицы отчетливо видны следы пальцев – чучело часто снимают.

– Зачем?

– Это мы сей миг узнаем!

Соколов осторожно поставил птицу на сундук возле окна. Сказал:

– Недавно расследовалось дело о похищении казначеем Московского воспитательного дома Мельницким трехсот тысяч рублей. Начальник сыска Кошко перерыл весь дом казначея – ни-че-го! Встретил Кошко меня, говорит: «Знаю, что казначей – вор, но не могу деньги найти!» – «Сделай повторный обыск!» – «Какой смысл?» – «Прямой! Я с тобой пойду».

Распутин глядел в рот Соколова:

– И что?

– Кошко с радостью согласился. Пришли, хозяин спокойный, как вековой дуб в тихую погоду. Полицейские все переворачивают вверх дном, понятые скучают. Ни-чего-шеньки! А я гляжу – чучело белой цапли в детской комнате стоит. Взял в руки – тяжелое. Кинул взгляд на хозяина – он побледнел, кадык у него по шее носится, как хорек в птичнике. Распорол я шов на брюхе цапли – там деньги кипой, золотые монеты. Вот так-то, святой старец Григорий!

Распутин от удивления разинул розовую пасть:

– Надо же, прохвост лукавый этот казначей! Думаешь, граф, Генрих в этой птице капитал спрятал?

– Сейчас узнаем!