Исчезнувшие жены

Начальник Московского охранного отделения Мартынов, увидав Соколова, расцвел от удовольствия. Он заворковал:

– Как я рад, Аполлинарий Николаевич, что отозвались на мою просьбу. Присаживайтесь сюда, на угловой диванчик. Вы небось и позавтракать не успели?

– С вами позавтракаешь! – протянул Соколов. – Брюхо к позвоночнику прилипнет.

Мартынов с воодушевлением продолжал:

– Во-первых, поздравляю, мой дорогой, вы вновь зачислены в наше ведомство. Теперь будем сотрудничать – плодотворно. Благо жизнь нам сюрпризы подбрасывает.

Соколов вставил:

– И в основном неприятные!

– Всякое случается! – уклончиво ответил начальник охранки. – Начну с плохого: сейчас в Москве все еще болтается Распутин. Это истинное наказание! Вчера опять закатил дебош. Теперь уже в «Метрополе». Скандалил, бил посуду, а банкиру Гринбергу вылил на голову соус «пикант».

Соколов иронически усмехнулся:

– Ведь не расплавленный чугун! Оттащи святого старца в участок.

– Полно вам, граф, шутить! – Мартынов аж захлебнулся. – Если сегодня я прикажу забрать Распутина в участок, завтра меня отправят охранять каторжников на Сахалине.

Соколов был невозмутим. Он одобрительно взмахнул рукой:

– Замечательно! Тебя, Мартынов, назначат старшим смотрителем, скажем, в каторжную богадельню в селении Дербинском. Это сахалинское Монте-Карло. Богадельня населена народцем замечательным – нищими, шулерами, ростовщиками. Начальство туда не заглядывает. Тебя научат метать наверняка. Не жизнь, разлюли малина!

Мартынов болезненно поморщился.

– Вам хорошо, граф, изгаляться! – С мольбою посмотрел на собеседника. – И причиной того, что Распутин не уезжает восвояси, в Питер, являетесь вы, Аполлинарий Николаевич.

– Ну?

– Так точно! Распутин мне заявил: «Пока не отыщете мою Эмилию, я из Москвы – ни шагу!» Ее муж, полковник Гершау, тоже покоя не дает: «Человек не иголка, почему мою жену отыскать не хотите?» А что нам делать, на куски разрываться? Мне ведь приказано и за самим Распутиным вести наружное наблюдение. Наряд филеров для прослежки Распутина назначай, рапорты наверх пиши и отправляй, да еще ресторанные и прочие безобразия безропотно терпи.

Соколов иронично покачал головой:

– Бедный командир! А теперь я еще на твою голову свалился. Нет, тебе точно на Сахалин пора отъезжать – там жизнь спокойней.

Мартынов набрал полные легкие воздуха, наклонился к Соколову и с погребальной торжественностью произнес:

– Сейчас, Аполлинарий Николаевич, вам будет не до шуток. – После паузы выпалил: – Пропала еще одна полковничья жена – Зинаида Дитрих.

Немецкая точность

Соколову показалось, что он ослышался.

– Зинаида? Как пропала? Когда?

– На другой день после той ночи, когда вы, Аполлинарий Николаевич, Горький, Распутин и компания гуляли вместе с ней в «Яре».

– Что Дитрих рассказывает?

– Говорит, что вместе доехали до дому. Переночевали. Утром он отбыл на службу рано, Зинаида спала. Вечером супруги уже не было – как в воду канула. Ни записки, ни слова.

– Сбежала с любовником?

– Все может статься. Плохо, что Дитрих – человек влиятельный, пред царицыны очи усердием Распутина допущенный. Повсюду жалуется. И у меня заявление оставил, и докучает начальнику сыска Маршалку. Тот рыщет по всей Первопрестольной, все вверх дном перевернул, но найти пропажу не может.

Соколов усмехнулся:

– Если каждую неделю у нас будут исчезать жены, то скоро все полковники вдовцами станут.

Мартынов просяще посмотрел на Соколова:

– Зинаиду Дитрих мы сами будем искать, а вот Эмилию… Граф, сделайте все возможное, найдите ее. Иначе этот ужасный Распутин своими безобразиями меня в гроб загонит.

– Положим, Александр Павлович, в гроб тебя загнать не так-то просто! Но найти всех беглянок мы обязаны. За минувшие годы мы знали единственный случай пропажи значительного лица…

Мартынов печально сложил руки:

– Да, когда террористы похитили прокурора Александрова. И вся та история закончилась самым страшным образом – прокурора бесчеловечно заживо сожгли. Но женщины, женщины!..

– За домом Эмилии наблюдения тщательно ведутся?

– Так точно, круглосуточно! Старшим назначен ваш любимец Гусаков. Вот, пожалуйста, филерские рапортички – утренние и вечерние.

Соколов взял «форму Б»: «Сводка наблюдений по гор. Москве, за домом № 15 по Котельнической набережной, принадлежащим потомственной почетной гражданке Фекле Поляковой и сдающимся внайм полковнику управления московского генерал-губернатора Гершау Генриху Васильевичу. Наблюдение начато 28 марта 1915 года». И дальше шли столбцы «Кто посетил», «Когда: дата и точное время прибытия и убытия», «Место жительства посетившего (по прослежке), присвоенная ему кличка».

(Поясню последние слова. Всякому фигуранту присваивалась кличка. Вот некоторые, почерпнутые мною из архивов: Очкарик, Худой, Лисичка, Рубашка, Хромой, Курносая, Мерин, Борода, Студент, Француз, Тросточка и пр.)

Соколов задумчиво почесал подбородок:

– Тэк-с, что тут в резюме за четыре дня? «Ежедневно в 9.45 к дому фигуранта Гершау, кличка Зубастый, подается казенный извозчик № 188. Извозчик приносит в дом четыре ведра воды из колонки, находящейся напротив, возле Мазуринской богадельни…» – Соколов удивился: – Да что ж, у него колодца нет, что ли?

– Выяснили у кухарки Плотицыной: колодец есть, но нынешней весной вода в нем испортилась. Но это к делу не относится. Читайте дальше.

– «Ровно в 10 утра Зубастый садится в коляску и убывает в сторону Яузских ворот». Ясно, это на службу – полчаса самый раз доехать до Тверской площади. Далее: «В течение круглых суток никто не входит и не выходит из дома Зубастого, дым из труб не идет и никаких признаков жизни в доме не заметно». – Соколов пробежал сводку до конца, посмотрел на Мартынова:

– Прибывал домой, как «Северный экспресс», ежедневно точно в шесть сорок пять. Немецкая точность! – Сыщик задумчиво почесал подбородок. – А почему такая разница: до службы – полчаса, обратно – сорок пять минут? Возвращается ведь той же дорогой?

Мартынов недовольно поморщился:

– Какие-то пятнадцать минут… Разве это имеет значение, граф?

– А как же? В службе сыщика порой сломанная спичка или волосок, обнаруженный на месте преступления, помогают дело раскрыть.

Мартынов лениво потянулся:

– Перед нами не ставили задачу тотального слежения. Филерам было четко приказано: следить за домом Гершау, и все. Филеры должны выяснить, не скрывается ли в доме его супруга Эмилия. Не больше!

Соколов расхохотался:

– Случай замечательный! Ищем жену в доме мужа.

– Именно так! И это очень глупо. Но все расходы по прослежке несет Распутин, и Джунковский приказал выполнить это желание старца. Фигурант, как вы убедились, все последние вечера проводил в доме, кроме службы, никуда не выезжал, ни с кем не встречался. Теперь даже ужин привозит в корзине, потому что готовить в доме некому.

Плетеная корзина

Соколов заинтересовался:

– Ужин берет? Ты же говорил, что он кухарку держит?

Мартынов сказал:

– Горничная Шведова и стряпуха Плотицына нами допрошены под расписку о неразглашении. Они показали, что после бегства супруги Гершау так расстроился, что с той поры отказался от прислуги. Он заявил им: «Вам нечего в доме делать, пока не вернется в дом Эмилия». Но жалованье выдал за две недели вперед. Так что горничная и повариха теперь не бывают в его доме, но вполне счастливы.

– В каком заведении ужин берет?

– Не знаю.

– Итак, Гершау живет в печали и анахоретом?

– Именно! – с готовностью подтвердил Мартынов. – За дни наблюдений его не посетила ни одна душа. Но самое грустное – не оправдались наши надежды: Эмилии нет в доме, не прячется она от Распутина, иначе обязательно себя проявила бы. Беседовали с тамошним дворником, он ничего сказать не умеет. Впрочем, Гершау уже сдает дела, будет переезжать в Петроград – на место новой службы, в Генеральный штаб. Думаю, через неделю его в Москве не будет. И Распутин, слава богу, за ним выметется.

Соколов задумчиво походил по кабинету. Вдруг он заглянул в лицо начальника охранки:

– Ты, Александр Павлович, обратил внимание на пустяк: согласно рапортичкам, корзину в дом не извозчик, как принято, вносит, а сам полковник? Почему? Генрих Гершау не толстовец, не из-за любви к бедному труженику вожжей он на себя берет этот неприличный в его положении труд.

Мартынов молчал.

Соколов продолжал:

– А я тебе скажу: не хочет пускать в дом посторонних. Другое: что в корзине – конкретно?

– Разве это важно? Не динамит ведь…

Соколов вдруг вперился в начальника охранки своим знаменитым, наводившим ужас взглядом:

– Мартынов, я намерен провести в доме Гершау литерное мероприятие номер один.

Начальник сыска решительно замахал руками:

– Вы хотите негласно забраться в дом и тайком сделать обыск? Нет, не рассчитывайте на литер! Ведь полковник Гершау – это не рвань с Хитрова рынка. Это высокопоставленный и заслуженный чиновник! Я категорически против.

Соколов фыркнул:

– Боже мой, какие мы стеснительные. Ну прямо институтка, с которой гусар исподнее стащил. Хорошо, это дело я сам доведу до конца. – Засмеялся: – Сделай обыск и прослежку – любого посадишь в тюремную тележку. Адью!

Соколов выскочил на площадь, в два пальца оглушительно и с художественными переливами свистнул:

– Фьють, эй, командир кобылы, давай сюда! Гони, паразит, к Котельникам.

Мазуринская богадельня

Соколов прибыл к точке, откуда велось наблюдение за домом Гершау – к Мазуринской богадельне. Это был настоящий дворец с богатым порталом, четырьмя могучими колоннами, роскошной отделкой фасада, сооруженный в 1887 году.

Потомственный дворянин и купец Николай Алексеевич Мазурин был богобоязненным и добрым. Искренне любя ближних и дальних своих, он в свое время пожертвовал на берегу Москвы-реки участок земли и полмиллиона рублей на устройство и содержание дома призрения имени семьи Мазуриных. Дом был рассчитан на сто человек, «происходящих из московского купеческого и мещанского сословий, чисто русского происхождения, православного вероисповедания».

Теперь богадельня послужила и еще одному доброму делу – целям сыска.

Соколову требовалось увидать старшего филера. На сей случай были предусмотрены условные знаки, которые, за их полную кажущуюся несуразность, сыщики с юмором прозвали «три зеленых свистка».

Соколов, когда дефилировал мимо окон, за которыми засели с биноклем наблюдатели, вдруг остановился, снял макинтош, стряхнул с него невидимую пыль и снова надел. Это и был условный знак, обозначавший «Пусть старший следует за мной!».

Сыщик свернул в безлюдный проулок к Москве-реке.

* * *

В проулке было тихо, пустынно, пахло рекой и рыбой.

Через минуту сыщик услыхал за спиной частые шаги. Соколов чуть повернул голову и боковым зрением, отлично развитым у сыщиков и филеров, увидал широко известного в узких полицейских кругах наружника Гусакова-младшего. Сын знаменитого топтуна, Гусаков получил почетное прозвище «король филеров».

Он имел счастливую внешность – самую заурядную, позволявшую сливаться с толпой. К тому же он был, как писало начальство в служебном формуляре, «нравственно благонадежный, честный, сообразительный и удивительно терпеливый, обладающий крепкими ногами и острым зрением». И все это было истинной правдой, к которой можно было бы добавить, что Гусаков любил свою службу до самозабвения.

Одним словом, этот человек полностью соответствовал параграфу второму секретной инструкции МВД «По организации филерского наблюдения».

Соколов обнял старого знакомца, с которым переловил немало преступников разного калибра, спросил о жизни, о том о сем и уже серьезным тоном осведомился:

– Коля, почему не выяснил, где фигурант закупает для дома провизию?

Гусаков расплылся от удовольствия. Не скрывая гордости, подкрутил усики, живо ответил: