Цитаты из книги «Останется при мне»

Троих мужчин я уже знал: Дэйв Стоун был родом из Техаса, прошел через Гарвард, лицом напоминал Рональда Колмана[12], разговаривал негромко и казался мне одним из тех преподавателей помоложе, с кем можно дружить; Эд Эббот, тоже вполне приятный человек из университета Джорджии, преподавал у нас на временной основе, дописывая диссертацию; и наконец, Марвин Эрлих – этот был из йельских: мешковатый твидовый пиджак и высоко подтянутые брюки с короткими штанинами. День или два назад, набивая трубку и засыпая мой стол табачными крошками, он

оставить след в мире? Наши самые жаркие споры всегда были о том, как внести вклад. О вознаграждении мы не беспокоились. Мы были молоды и серьезны. Мы никогда не обманывались на свой счет, не думали, что у нас есть политические таланты к переустройству общества, к установлению социальной справедливости. Деньги сверх базового минимума не были для нас целью, достойной уважения. Кое-кто из нас даже подозревал, что деньги приносят человеку вред, – отсюда склонность Чарити к безыскусной, простой жизни. Но все мы надеялись, каждый по своим способностям, определить для себя и показать другим некий образ достойной жизни.

что переросло объединявшее нас стремление усовершенствовать себя, раскрыть свои возможности

Пусть Время прибирает все к рукам. Лишь то, с чем сквозь Таможни смог пробраться, Останется при мне. Я не отдам Того, с чем без излишних деклараций К Надежным переправился Местам. Роберт Фрост

Хаос – закон природы, порядок – мечта человека”,

почему бы тебе не отвернуться от того, на чем сосредоточены многие нынешние авторы, и не написать про подлинно порядочного, доброго, хорошего человека, который живет нормальной жизнью в нормальной среде, интересуется тем, чем интересуется большинство, – семьей, детьми, образованием

Это не снобизм: я нисколько не стыдился отца. Ничто в пыльном Альбукерке не побуждало меня к завистливым сравнениям. Просто я ждал от жизни большего, чем предлагал Альбукерке. Для меня это само собой разумелось. И все, кто что-нибудь для меня значил – родители, школьные учителя, университетские преподаватели, Салли, когда мы познакомились в Беркли, и, если уж на то пошло, Ланги с первых же наших встреч в Мадисоне, – все предполагали то же самое. Я был на пути куда-то.

Тебе невыносимо видеть в другом человеке такую же грандиозную веру в себя, – продолжает Салли. – Я думаю, она-то и делает вас обоих теми, кто вы есть. Но она не должна делать вас высокомерными по отношению к тем, кто ее лишен. У бедного Сида веры в себя вовсе нет, хотя она ему очень пригодилась бы. Может быть, все дело в его отце, в банкире-пресвитерианине тех еще времен. Может быть, в женитьбе на такой волевой женщине. Как бы то ни было, постарайся понять, до чего ему все это тяжело: знать, что она будет убита, если он не добьется, чего она хочет. – Мне казалось, я говорил именно это. – Нет, ты говорил заносчивым тоном, с презрением к ним обоим. А тут печалиться надо.

Если взять пирог с кремом, приколотить к стене и он начинает разваливаться, бесполезно вбивать новые гвозди.

Чехов говорил, что, написав рассказ, надо вычеркивать его начало и конец: тут наибольший соблазн соврать.