До церкви, где, по традициям деревни, Галю должны были обвенчать с ее суженым на веки вечные, надо было идти около сорока минут. Мы с Пашей смотрелись неплохо, так как не были обременены ни горячительным, ни закусками. Хуже всего пришлось невесте. Ей надо было изображать неземное счастье, прогуливаясь легким шагом по тридцатиградусной жаре в туфлях на десятисантиметровом каблуке, в фате и полиэстеровом платье с таким длинным шлейфом, что приходилось его поднимать.

– Бедняжка, – покачала я головой, наблюдая за невестой.

– Да уж, – согласился со мной Пашка, и мы не сговариваясь прыснули.

– Ш-ш-ш… – зашипели родственники.

В церкви было прохладно, что радовало, и тесно, что огорчало. Я практически ничего не видела. Только вдыхала ладан, крестилась вместе со всеми и ждала, когда же все закончится.

– Хочешь, я тебя к себе на плечи посажу? – шепнул мне на ухо Павел.

– Зачем? – затупила я.

– Чтобы не пропустить шоу. А то у тебя места на галерке.

Я расхохоталась в голос и тут же заткнула в себя этот смех. Я так и представила, как сижу у Пашки на плечах, машу флажком с какой-нибудь церковной символикой и кричу: «Горько-горько!»

– Нет, спасибо, – чинно ответила я. – Лучше расскажи, что там происходит.

– Изволь, – улыбнулся он и начал зверски меня смешить, в лицах изображая таинство венчания: невесту, жениха (похожего на агнца, которого принесут в жертву) и батюшку, доброго неторопливого старика, с удовольствием отрабатывающего все положенные молитвы.

К концу обряда я думала, что нас с Пашкой выведут вон, как школьников, за аморальное поведение. Но все обошлось, и к вечеру мы оказались за праздничным столом, на котором самогон закусывали селедкой и пирогами. Прямо как на моем дне рождения.

Невеста была похожа на линялую тряпку, так она устала. У нее не было сил даже целоваться. А у жениха не было не только сил, но и желания. И самого жениха, в общем-то, тоже не было. По старой русской традиции, он напился и спал в углу на стульчике. Никого это не удивляло. Включая невесту. Меня это тоже не удивляло.

Я поражалась, как два удивительно похожих, таких удивительно подходящих друг другу человека могли потеряться и не общаться все эти годы. Чем дальше, тем становилось очевиднее, что мы с ним понимаем друг друга с полуслова. Мы с Пашей.

– Расскажи о своей работе, – сказал мне Паша, когда мы отсидели положенные часы празднества и собрались уйти.

Старейшины рода напились и перестали интересоваться, с какими отметками мы окончили «восьмилетку». Школу тут называли только так, и никто не желал знать, что я отучилась все одиннадцать.

– И в институте училась? Надо же! А почему ты не замужем? – спрашивали меня все подряд, словно в институте только и делают, что подбирают женихов.

– Пока не спешу. Занимаюсь карьерой, – отвечала я.

– А деток чего не заведешь?

В конце концов от этих вопросов я стала покрываться пятнами. Так и слышала, как на следующий день в деревне будут говорить, что «в этой пигалице, видать, скрытый дефект. Вот никто замуж и не берет, несмотря на автомобиль. А может, вообще чем-то больна».

– Хочешь погулять? – спросил Паша.

Я обрадованно кивнула, посмотрела через стол на орущую толпу родни и быстренько пробралась к двери.

– Куда пойдем? – спросила я, чувствуя странные приливы удовольствия при взгляде на Павла.

– Куда скажешь. Хочешь, пошли к реке.

– Будем купаться? – встрепенулась я. Совсем не подумав о жаре, я не взяла купальник, о чем теперь очень пожалела.

– Я бы с удовольствием. Только я без плавок. Ты не упадешь в обморок при виде голого мужчины? – спросил Павел и посмотрел на меня так, что я тут же чуть не упала в этот самый обморок. Посмотрел на меня взглядом, в котором читалось, что между нами возможно все.

– А ты как, переносишь темнеющие на фоне вечерней воды контуры голого женского тела? – с вызовом спросила я.

Павел кивнул и поцеловал меня.

– А как же…

– Молчи, – сказал он, и я замолчала.

Действительно, бог с ней, с женой. Я же не замуж за него иду, а так, целуюсь, и все. Я объяснилась со своей совестью, мельком подумала про студента Сережу и отдалась процессу. Ночь, алкогольные пары, взаимная приязнь сделали свое дело, и мы целовались, как сумасшедшие, на берегу реки. Комары, байдарочники и местная молодежь сделали свое и не дали нам довершить наше грехопадение.

– Вот черт, я так давно тебя не видел, а эти уроды не дадут поговорить по-человечески, – злился Паша.

– Поговорить? – улыбалась я, с удовольствием отметив, что у меня от этих «разговоров» начинают болеть губы.

– Я даже не представляю, как мог без тебя жить все это время.

– Я тоже, – сказала я, но про себя призналась, что о Пашке все это время не вспоминала вовсе.

– Что же нам делать? – спросил он.

Я подумала было предложить ему на выбор любой из местных мотелей, но оказалось, что Пашка имел в виду не это.

– Мы с женой удивительно плохо живем, – сказал он и замолчал.

Я тоже молчала и думала о том, сколько мужчин рассказывают эту сказку случайно встретившейся молодой красивой женщине, чтобы примирить ее с существованием жены. Интересно, что дальше? Он живет с ней из чувства долга? Она чем-то больна, и он не может вот так ее оставить? Или все это только ради ребенка? Кстати, у него есть ребенок?

– У тебя есть дети?

– Да, – кивнул Паша, и дальнейшая версия стала проясняться. – Ты все не так поняла.

– А как я поняла? – поинтересовалась я.

А если у меня есть возможность провести приятную ночь в обществе приятного мне (женатого) мужчины, то почему я должна эту возможность упускать, заботясь о благополучной семейной жизни какой-то неизвестной мне женщины?

– На самом деле, моя жена ни в грош меня не ставит. С самого начала.

– Почему? – Я решилась наконец-то просто поинтересоваться проблемами старого друга детства.

– Не знаю. Я ее никогда не любил, может, поэтому. Сколько мы живем, она мне как будто мстит за это.

– А зачем же…

– Затем. Так, легкий роман. Она – интересная женщина, врач, умеет себя подать. Я ей нравился, и она решила заполучить меня любой ценой.

– Идиотизм.

– Не говори. В общем, она забеременела.

– Понятно, – протянула я. Мелкий юридический черт внутри меня зашептал: «Ну, что я говорил! Ради ребенка!» Я заткнула черта и посильнее прижалась к Пашиной груди.

– Я был против, говорил ей, что это безумие, что я к этому не готов. Но она ничего не слушала.

– Родила?

– Да, – угрюмо кивнул он.

– Кого?

– Дочку. Ксению. Самое ужасное, что я ее люблю, очень люблю. И никак не могу бросить.

– Ясное дело. Но ведь так тоже невозможно, – решила я ему подыграть.

– Теперь это совершенно очевидно.

– Почему? – внутри меня все замерло в предвкушении.

– Потому что я встретил тебя.

Павел снова посмотрел мне в глаза, и я увидела в них такую боль, что мне стало страшно за себя и за него. И так как-то жутковато и сладко от предвкушения сильного чувства, которого у меня давным-давно не было. И черт с ней, с женой! В конце концов, еще раз повторю, как молитву: я ведь не собираюсь рушить семью. Тем более если Пашкина жена сама его так привязала без любви.

– А сколько лет дочке? – перевела я тему, стараясь потянуть и эту ночь, и этот миг жизни, нежданно-негаданно свалившийся на мою голову.

– Двенадцать лет.

– Красивая?

– В мать, – с горечью добавил Павел.

– Что-то не так?

– Не так. Она ее воспитала в нелюбви ко мне. Теперь дочь точно так же меня не замечает. Слова доброго не скажет и смотрит на меня глазами своей матери. Мне так больно, что я… – Он опустил лицо в ладони и застыл.

Я не знала, что мне делать. Тихонько гладила его по волосам, так же как в детстве, и молчала.

– Извини, я не хотел срываться.

– Ничего, – тоном заботливой мамочки прощебетала я.

– Сегодня, когда я увидел тебя, я понял, что всегда тебя искал во всех женщинах моей жизни. Во всех лицах я хотел видеть только твое. Всегда, когда я кого-то обнимал, я обнимал тебя. И вот я тебя встретил, и ты еще прекраснее, сильнее и чище, чем я представлял себе. И я бы хотел бросить к твоим ногам весь мир, но не могу. Не могу по собственной дури.

– Ну что ты, – вырвалось у меня.

Павел вскочил и стоял, такой нелепый и такой милый. Эдакий неуклюжий карандаш. Длиннющий и худющий, с красивым лицом. Он чуть подслеповато щурил глаза, пытаясь разглядеть меня в сумраке, взъерошенный и возбужденный.

– Прости. Оказалось, что мне нечего тебе предложить.

– Мне ничего и не нужно, – успокоила я его. – Сегодня, когда я увидела тебя, мне тоже показалось, будто я нашла что-то очень родное и близкое, что и не надеялась никогда найти.

– Лара, ты не понимаешь, – глухо прорычал Пашка. – Что ты со мной делаешь! Я потеряю остатки разума.

– И пусть, – усмехнулась я.

В общем, остатки разума мы, конечно же, потеряли. И теряли их все оставшиеся два дня. Мы теряли их в лесу, звонко отгоняя от самых нежных наших мест комаров. Мы совершенно потеряли разум, а также последний стыд в старой сторожке, о которой вспомнили случайно и которая, на удачу, еще не развалилась со времен нашего детства. А когда пришло время прощаться, нам было ни капельки не совестно. Только с родственниками было немного странно общаться.

– Приезжай еще, Ларочка! – попросила баба Шура и вдруг расплакалась, когда я стояла у «Пежо».

Я тоже расплакалась, так как состояние мое было в высшей степени сентиментально.

– Благословляю, – крестила она меня вслед.

А я, как только повернула на шоссе, сначала судорожно перебрала в уме все самые запомнившиеся мне сцены. Особенно тщательно вспомнила прощальную, когда уже утоливший так называемый любовный голод Павел нежно целовал меня куда придется и шептал:

– Ты так прекрасна, что у меня кружится голова. Вот ты сегодня уезжаешь, а я не верю.

– Я тоже не верю, – говорила я, и мне было жутко хорошо.

– Я никогда не смогу тебя забыть, поэтому не буду даже и пытаться.

– В смысле? Зачем тебе меня забывать? – спросила я.

– Ты не увиливай. Я надеюсь, ты понимаешь, что это был не просто пьяный секс на чужой свадьбе?

– Понимаю, – согласилась я. Действительно, что угодно, но не пьяный секс.

– Немедленно оставь мне свой номер телефона.

– Какого? – скокетничала я.

– Всех. Мобильных, домашних, спутниковых, рабочих. И адреса всех квартир, хаз, малин, явок и прочих мест, где я могу тебя застать. – Глаза Павла смеялись.

– Так, начнем. Кремль, Куршавель, Волен… Что там еще. – Мои глаза, видимо, смеялись тоже.

– Что у тебя с лицом? – вдруг вклинился в мои воспоминания мамин голос. Я тряхнула головой и посмотрела на нее. Она сидела на соседнем, пассажирском сиденье и смотрела на меня так озабоченно, словно сейчас примется измерять мне температуру.

– А что? – глупо переспросила я.

– У тебя с Пашей что-то было или нам показалось?

– Ну надо же! – восхитилась я. – Это кому, «нам»?

– Мне и бабе Шуре.

– А, понятно. Старая сплетница в строю, – разозлилась я.

– Не обижайся, просто нам показалось.

– А если не показалось, что теперь?

– Но он женат!

– А я не замужем, – выпалила я и с вызовом уставилась на мать.

– Доченька, даже если бы Паша был свободен, я не была бы рада.

– Интересно, почему?

– Он мне не нравится.

– ПОЧЕМУ? – заорала я, не контролируя себя.

– Он не сделает тебя счастливой. Я это чувствую.

– Тогда понятно, – расслабилась я.

В конце концов, ей никогда не нравились мои мальчишки. Дай ей волю, она отдаст меня за выпускника духовной семинарии. Я не вижу в этом ничего плохого, но, согласитесь, не очень подходящая пара – батюшка и адвокат с бульдожьей хваткой и кощеевой алчностью. И вообще, может быть, Паша мне не позвонит. Тогда и проблем не будет, успокоила я себя. И сразу стало так легко! Мы просто хорошие старые знакомые, просто провели вместе прекрасный уик-энд.