Глава 5
Что делать и кто виноват?

Март настолько поглотил меня собой, что я казалась себе рыбкой, плавающей в мутной зеленой воде. И плохо, и воняет, и очень одиноко, а все остальные смотрят на меня сквозь толстое стекло. Проводят по нему пальцами, постукивают, строят рожи. И ничего, ничего не делают, никак не помогают. И даже не слышно ни одного звука. Только тишина и бульканье мыслей в голове. Жизнь текла вокруг, не задевая меня и не проникая в мое тело. Вот вроде бы события в наружном мире начали сменяться. Марго, например, однажды решила, что на самом деле она – лесбиянка.

– Я больше ничего не желаю слышать про борьбу полов. Эти выродки сломали жизнь Ларке, и я не позволю сотворить то же самое со мной. Лучше я буду одна.

– Да, но ты ведь не собираешься быть одна. Ты же говоришь, что теперь будешь спать с какой-нибудь мужеподобной девушкой, которая будет требовать от тебя бог весть каких ласк. Ты уверена, что на все это готова? – спрашивала Дашка Зайницкая.

Я смотрела на них и не понимала, как можно говорить о такой ерунде. Алина вляпалась в очередной роман. Они познакомилась в магазине. Он играл на игровых автоматах и выиграл. Теперь он живет у Алины дома и все деньги просаживает на одноруких бандитах около «Улицы Подбельского». Алина страдает, хочет его выгнать, а я не могу, никак не могу не то что посочувствовать, просто понять, о чем она говорит. Я слушаю только себя. Я хочу найти внутри себя ответы на два извечных вопроса. Больше всего меня интересует ответ на вопрос «кто виноват?». Просто мне еще больно и сложно решать вопрос «что делать?». Паша все еще приходит после работы в наш съемный дом, и я пытаюсь с ним говорить.

– Почему ты уверен, что у нас ничего не получится? Как так вышло, что ты всю жизнь искал меня, нашел, а теперь бросаешь при самых пустячных проблемах?

– Ничего себе – пустяк. И потом, я не собираюсь тебя бросать. Мне нравится спать, обнимая тебя. У меня в кошельке до сих пор твоя фотография.

– Что ж тогда? – удивлялась я. Надежда на хеппи-энд не оставляла меня.

– Я просто жду.

– Чего?

– Твоего решения. Я сказал тебе, что не собираюсь снова попадаться в ловушку. Я останусь с тобой, только если ты примешь правильное решение. – Павел смотрел мне в глаза ничем не замутненным честным взглядом. Он и вправду верил, что поставил меня перед закономерным и справедливым выбором.

– Какое же тут может быть правильное решение! – удивлялась я.

– Я должен иметь право решать, хочу я ребенка или нет. Такой шаг мы можем себе позволить, только когда будем готовы.

– Как готовы?

– У нас будут деньги, нормальная работа, человеческие отношения.

– Я починю твой сарай в деревне, – взрывалась я.

– Вот видишь! И чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты вел себя как настоящий любящий мужчина. И не заставлял меня делать аборт. Я беременна сейчас! Прямо сейчас, а не в следующей пятилетке, когда мы с тобой сможем наконец договориться о том, кто, куда и как тратит жалкие бумажки!

– Не ори! Я так и знал, что ты будешь меня шантажировать! Я не собираюсь волочь ярмо всю жизнь только потому, что ты не оставляешь мне выбора. Ты уже все решила, я так понимаю?

– Нет, – опускала я голову. Слезы смешивались с какой-то непонятной тошнотой и головокружением. Ребенок перестраивал мой организм, я знала, я чувствовала. По утрам у меня кололо в груди, она набухла и увеличивалась в размерах.

– Нет? А когда ты решишь? Какой у тебя срок?

Павел смотрел в окно, а не на меня. Эти разговоры мы вели уже месяц. Они шли по кругу и никогда ни к чему не приводили. Но не сегодня. Сегодня я все решила. Сегодня ему, а не мне придется делать свой выбор.

– Срок десять недель, мне сказал врач. С беременностью все в порядке, и он советует ее оставить.

– Значит, шантаж продолжается? Тогда прости заранее, я тебя предупреждал.

– Значит, ты уверен, что тебе не нужен ребенок от меня? – спокойным голосом уточнила я. Полнейшая безнадега и уныние овладели мной.

– Я уверен, что сейчас он мне не нужен. Вот когда мы с тобой приживемся, встанем на ноги…

– Я спросила про этого, конкретного ребенка, который сейчас у меня в животе. Он тебе не нужен?

– Нет. Прекрати на меня давить.

– Я не давлю. Просто понимаешь, Паша, тогда и ты мне не нужен. Ты поставил мне свои условия, я ставлю тебе свои. Ты можешь обвинять меня в чем угодно, ты можешь считать это шантажом. Я назову это актом надежды. Я считаю, что у нас есть последний шанс создать семью – этот ребенок. Пока он есть, мы с тобой им накрепко связаны. Если я его убью, нас с тобой ничего больше не будет связывать.

– Я так и знал. – Паша театрально вскинул голову и руки. Красиво вскинул, синхронно, отметила я про себя автоматически.

– Я ничего не знала, ничего не планировала. И уж точно не собиралась привязывать тебя к себе ребенком. Просто так получилось. И теперь решай, хочешь ты сохранить нашу семью или нет.

– Ты все сказала?

– Все, – кивнула я и села на стул. Взяла чашку с чаем, отпила. Обожгла губы, подула, снова отпила.

– Я не готов к тому, чтобы ты рожала этого ребенка. Я тебе не верю, – тихо, но твердо повторил Павел.

– Я так и думала. В таком случае я сделаю аборт.

– Это правильное решение, – облегченно вздохнул он.

– Да, я тоже так считаю. Я не готова и не считаю это справедливым – стать матерью-одиночкой. Но и тебя, Паша, я больше видеть не желаю. Все. Собирайся, уходи.

– Сегодня? – растерянно спросил он, и я вдруг увидела, что все это время он не меня боялся потерять, а эту квартиру. И что ему просто некуда идти.

Я рассмеялась:

– Нет. Не сегодня. Через неделю кончится март. Я не заплачу за следующий месяц, делай что хочешь. Плати и оставайся тут или съезжай. А я уеду сегодня. И, пожалуйста, никогда мне не звони.

– Не буду, – с видимым облегчением согласился Павел. И прибавил: – Все-таки жаль, что так у нас вышло.

– Жаль, – кивнула я и пошла собирать вещи.

Паша был сама любезность. Он помог мне упаковаться, отнес вещи в машину. Он пожелал мне счастья. Я чувствовала, как меня снова начинает тошнить. На заправке около Дмитровского шоссе я залила полный бак бензина, набрала с мобильника номер квартирной хозяйки и сообщила ей, что не буду продлевать контракт.

– Ключи вам передаст Павел. Звоните ему, а я уже съехала.

– Хорошо, – ответил мне равнодушный голос. Хозяйка сожалела, что придется искать новых квартирантов. Более ни о чем.

Дома меня встретила мама. Она с пониманием посмотрела на меня и помогла перенести вещи.

– Что-нибудь покушаешь, доченька? Компотику налить? – спросила она, заглядывая мне в глаза.

– Я устала, – честно сказала я.

– Тогда иди поспи. Если захочешь, после поговорим. – Она прикрыла дверь в мою комнату.

Я откинулась на родной кровати и закрыла глаза. Из-под ресниц потекли слезы. Потом волнами начала накатывать ярость, я провалилась в какое-то забытье, в котором выла и кусала подушку, била по ней, кричала, орала, снова выла… Кажется, вбежала мать, позвала отца. В комнате резко запахло корвалолом и валерианой. Мне что-то давали пить, я пила, хлюпая носом и заплескивая лекарственное содержимое чашки. Потом уснула. То есть я не поняла, что уснула, просто реальность рядом со мной стала рассеиваться, темнеть, потом скукоживаться и обламываться какими-то непонятными черными провалами. Я не понимала, где я, и не понимала, что заснула. Было такое ощущение, что меня украли инопланетяне или мама сдуру дала мне вместо успокоительного какого-то галлюциногенного средства. Я подумала, что, когда спрошу ее об этом, она ответит:

– Доченька, в твоем состоянии это первейшее дело. А как же еще ты теперь сможешь смотреть на мир?

– А почему, мам? – переспросила я. Ее голос и вправду зазвучал у меня над головой.

– Ну как же. Ведь это так страшно.

– Что страшно?

– Делать свой выбор. Выбор. Ты же должна сделать свой выбор. – Мамин голос то приближался, то удалялся, словно она раскачивалась на качелях и смотрела на меня откуда-то очень свысока.

– Какой выбор? – переспросила я.

Там, во сне, я не думала про ребенка, не помнила, будто вообще никогда о нем не знала. Мама рассмеялась беззаботным заливистым смехом. И я вдруг подумала, что это и не мама вовсе, и если я сейчас обернусь, то увижу другое лицо. Я обернулась, и мое сердце замерло от ужаса, так как оказалось, что сзади никого нет, а я стою на криво выпиленной деревянной доске. Доска гудит, покачиваясь вверх-вниз, а вокруг всюду бушует небо. Буря с тучами, молнией и ветром сотрясает все пространство вокруг меня и гудит, как эпицентр жуткого цунами.

Я зажмурилась и снова закричала:

– Какой выбор?! – Я надеялась, что, получив ответ, смогу остановить надвигающуюся на меня стихию.

– Знамо дело, обычный. Между жизнью и смертью, – ответил из-за спины теперь уже мужской голос, похожий на голос Аганесова.

– А какой выбор правильный? – спросила я.

– Твой, – произнес он.

Я оглянулась вокруг, пытаясь понять, куда же мне все-таки пойти. Стоять на висящей над пропастью доске было страшно. Я сделала шаг в сторону и чуть не свалилась. Физически я почувствовала, как кровь в этот момент прилила к голове. Я закричала и отпрянула назад.

– Я иду не туда?

– Почему? – полюбопытствовал кто-то из-за спины.

– Но я же сейчас упаду! – возмутилась я.

– Ты упадешь в любом случае. Дело не в этом. Не это – твой вопрос.

– Как это? Я совсем не хочу падать. Я не хочу в пропасть!

– Никто не хочет, что же делать? Ведь ты-то уже в нее летишь, – произнес с сочувствием голос, и я вдруг поняла, что он прав, что доска подо мной – фикция, ведь она ни за что не держится и летит вниз вместе со мной.

Я дернулась всем телом и вдруг проснулась.

– Ты так кричала. Тебе что-то приснилось? – Надо мной склонилось заботливое лицо мамы.

– Мне надо сделать выбор, – автоматически повторила я, – но это бесполезно. Я все равно уже упала. Ты понимаешь, мам, я уже упала.

– Прекрати. У тебя, кажется, жар.

Она погладила меня по волосам, я окончательно проснулась, проверила свои ощущения в теле. Тело подтвердило, что оно болеет, что у него жар.

– Может, дашь мне аспирина? – попросила я.

– В твоем положении нельзя никаких лекарств, – заискивающе посмотрела на меня мама. – Ты и так пила валериану, но это еще куда ни шло…

– Откуда ты… – Я приподнялась на локтях и вперила в нее изучающий взгляд.

– Марго сказала. Я ей тут позвонила на днях, ты ходила такая странная, подавленная. Я просто попыталась узнать, что с тобой.

– Вот трепло, – взвилась я.

– Детка, но я же твоя мать. Что ж мне было делать, если ты молчала?

– Мам, я молчала, чтобы не расстраивать тебя. Ты ведь хочешь внуков.

– А ты решила… – Мама замолчала, глаза ее наполнились слезами.

Я честно заплакала вместе с ней, но в душе была спокойна. Вся истерика вышла наружу вместе с моими воплями, а сон довершил дело. Я поняла: теперь, что бы я ни предприняла, мне не избежать расплаты. Я уже упала. А вещие сны лишь помогают нам понять, что происходит, не более.

Наутро я договорилась на работе, что мне дадут больничный, и осталась дома. Аганесов с беспокойством допросил меня о самочувствии и предложил подвезти каких-нибудь продуктов.

– Спасибо, у меня все есть. Просто не увольняй меня за прогулы, – улыбнулась я и принялась болеть.

Температура к утру спала, она была, по-видимому, реакцией на стресс. Я лежала с прекрасными ощущениями в теле и наслаждалась привычной обстановкой моей комнаты, видом из окна на Сокольнический парк и парными котлетками. Мама, молчаливая и собранная, как партизан перед расстрелом, делала вид, что ничего не происходит. Ей это давалось с трудом. Она заботливо подкладывала мне добавку, а к обеду не удержалась и брякнула:

– Я бы с ним сидела. Подумаешь, без мужа. Сейчас это сплошь и рядом.

– Мама, я не хочу рожать от него. Ты сама говорила, что он плохой человек.

– Какая теперь разница, – вздохнула мама, но больше тему не поднимала.

Папа ходил вокруг меня на цыпочках и делал вид, будто я страшно хрупкая хрустальная ваза. Трогательно и тепло было видеть их лица, но даже их забота не могла стереть того отпечатка, который во мне оставили последние события.

– Я делала аборт. Даже дважды. Ничего страшного, хотя приятного мало. Если хочешь, могу посоветовать врача, – сказала Алина, заехав ко мне после работы.

– А это больно? – переспросила я.

– Нет, если под наркозом. Просто потом как обычные месячные. А у тебя какой срок?

– Десять недель… – я задумалась, – или одиннадцать.

– Надо спешить. Аборты делают только до двенадцатой недели.

– А почему? – удивилась я.

– Ну, просто потом там уже полностью сформировавшийся человек. А это вроде как негуманно.

– А сейчас? – уперлась я. – Сейчас гуманно?

– Ты лучше не думай об этом. Думай, что ты чем-то больна и тебе нужна небольшая операция. А то трудно будет решиться, – посоветовала Алина.

Я подошла к окну и принялась думать, что я чем-то больна.

– А вдруг я умру? Было такое в мировой практике абортов?

– Ну, в мировой – наверное. А у нас – никогда. Даже и не фантазируй, все будет хорошо, – пообещала она и, написав на листке телефон знакомого гинеколога, убежала.

Я отстраненно посмотрела на сиротливый огрызок бумажки в коридоре и оставила его лежать там. Так и не смогла взять его в руки.

– К тебе приехать? – спросила Даша.

– Да, – ответила я. Не могу сказать, что без Дашки я пропала бы, но оставаться одной мне совсем не хотелось.

Она влетела в квартиру, расточая улыбки и аромат духов.

– Ты похожа на солнышко, – улыбнулась я.

– А ты на тучку.

– Ага, на злючку, – передразнила я. – Чаю хочешь?

– А коньяку нет? Жаль. Тогда чаю. – Дарья скинула платок, туфли и прочапала в кухню.

– Ты голодна? – Я открыла холодильник и уставилась в него.

– Что ты там хочешь найти? – полюбопытствовала Зайницкая.

– Наверное, ответы, – вздохнула я и захлопнула холодильник.

– А что, ты их до сих пор не нашла? – притворно удивилась Дашка. – Это же так просто!

– Да что ты? – злобно бросила я.

– А что? Чик – и ты на небесах. Я звонила Алинке, она сказала, что уже и телефон врача тебе дала. А ты взяла. Какие вопросы?

– Вредничаешь?

– Нет. Если ты все решила, то не разыгрывай из себя святую невинность.

– Я ничего не решила. Но ты так говоришь, словно советуешь мне оставить ребенка.

– Я ничего не советую. Но если ты хочешь знать мое мнение, я за то, чтобы ты послушала, что говорит твое сердце.

– Мое сердце плачет. – Я меланхолично наматывала на палец нитку скатерти.

– Тем более. Ты ведь давно хотела ребенка. И что? Вот он у тебя может быть, а ты даже не даешь себе права об этом подумать, потому что, видите ли, тебя оставил мужик.

– Я не хочу растить ребенка без отца. Каково ему будет? – отбивалась я.

– Каково ему будет, если его вообще не будет, – вот какой вопрос себе задай.

– Но я не могу его родить!

– Почему? – уставилась на меня Дарья.

– Ты так легко рассуждаешь. А сама родила и отдала ребенка маме, потому что у тебя не было средств его растить. Ты подумай, не было СРЕДСТВ. Смешно! У тебя есть и муж, и деньги. А все равно решение воспитывать ребенка, по сути, приняла твоя мать! А от меня ты требуешь, чтобы я рожала, рискуя карьерой. И при этом не имея поддержки со стороны отца! – Я разволновалась и снова стала плакать.

Дашка бросилась меня успокаивать.

– Ну, Ларочка, миленькая. Успокойся, решай как хочешь. Я же не говорю, что ты обязательно должна рожать. Просто мне бы хотелось, чтобы ты рассмотрела все варианты.

– Ты думаешь, у меня не было таких мыслей? – всхлипнула я. – Но это невозможно! Я не желаю иметь рядом с собой ребенка, который будет каждую минуту напоминать о Паше.

– Ты права, – грустно согласилась со мной Даша, и мы еще долго болтали, обнявшись, о том, как несправедлива и горька жизнь.

– А ты знаешь, – бросила она, уходя, – мне кто-то из знакомых в посольстве сказал такую вещь, что на самом деле мир справедлив. И ничего не происходит просто так.

– Не ново, – хмыкнула я.

– Да не в этом дело. Он сказал, что, очень может быть, мы сами создаем тот мир, в котором живем. И создаем его в точном соответствии со своими желаниями и стремлениями.

– И что? – спросила я.

– А то. Интересные тогда у нас всех стремления и желания. Не считаешь?

Я кивнула и засмеялась. Действительно, в самом страшном сне мне не мечталось оказаться в таком диком положении.

Через два дня я сидела с Алиной в приемной ее знакомого доктора. Была пятница, я пришла сюда после работы, отпросилась на пару часов, так как пропустить опять весь день было бы свинством. Работы на меня навалили кучу; я целый день строчила исковые заявления, жалобы и ходатайства, полностью погрузившись в текущий момент, и чуть не забыла, что должна ехать на аборт. Доктор, знакомый Алины, пожилой человек с усталым грустным голосом, пригласил меня на четыре часа, так как раньше у него все расписано и осмотреть он меня не может. Если все будет в порядке, он прооперирует меня завтра утром, в субботу. В порядке исключения, только из уважения к моим проблемам на работе и из любви к деньгам.