– Как ты не понимаешь, что наши силы направлены на борьбу с теми, кто на самом деле опаснее любых, самых ловких и жестоких преступников? Кто вредит тайно и при желании может уничтожить множество невинных людей, не выходя из своего дома? В чье существование не принято верить, что им только на руку? Я должен рассказать тебе о нас, чтобы ты все поняла. Мы преследуем магов, но только тех, кто служит темным силам, тех, кто постоянно вредит людям, потому что одержим желанием богатства, власти, получения высокого места в магической иерархии. Такие колдуны подлежат уничтожению. Но только после настоящего расследования и суда. Судьбу мага решают наши руководители – мудрые и справедливые люди.

Ада была потрясена. Она никогда не думала, что услышит что-нибудь подобное не в мистическом фильме, а в реальной жизни. Хуже всего было то, что теперь и она оказалась в руках этих ненормальных.

– Вы просто инквизиция какая-то, – проговорила она.

Павел опустил голову и сказал:

– Мы на самом деле потомки тех, кто в свое время основал священное судилище.

Увидев в глазах Ады ужас, он поспешно продолжил:

– Все в жизни человечества появляется тогда, когда создаются все условия для его появления. Ты наверняка слышала нечто подобное на лекциях по философии. Инквизиция возникла в те смутные или, как говорят у нас, «темные» времена, когда каждый второй крестьянин в Европе был готов продать душу дьяволу за лишнего быка. Учение церкви людьми не понималось, они лишь формально выполняли ее обряды. Наследники язычников, они не осознавали смысла Священного Писания. Не стоит нам теперь осуждать их – жизнь была трудна, и несчастным хотелось облегчить ее любым путем. Души людей не были полны божественным светом, а значит, образовавшуюся пустоту могло захватить зло.

– И поэтому миллионы людей в западной Европе зверски мучили, пытали и сжигали на кострах?

Лицо Павла словно осветилось отблеском жертвенного огня. Ему, видимо, было трудно говорить об этом, но он продолжал:

– Люди способны извратить любую, самую прекрасную идею. Очень скоро истинная борьба со злом стала для одних нечестных исполнителей миссии способом наживаться на имуществе осужденных, для других – сведением счетов – редко кто упустит возможность оговорить соседа, а для третьих, самых отвратительных – удовлетворения наиболее ужасных, поистине омерзительных плотских потребностей. Но не будем говорить об этом.

– Конечно, не будем, – притворно сочувственно закивала Ада.

Павел перевел дух:

– Но всегда оставались те, кто честно исполнял свой долг. Гражданские чиновники, следившие за соблюдением закона и справедливости. Когда средневековый кошмар неправедных судов закончился, эти люди продолжали свое дело. Они старались быть справедливыми и милосердными и стали искать самых могущественных черных колдунов и ведьм, чтобы, пусть даже ценой собственной жизни, остановить их злодеяния. Сын всегда продолжал дело отца, и в течение столетий потомки этих храбрых людей расселились по всему миру.

– И теперь вы гоняетесь за беззащитными женщинами, да еще воображаете себя героями? За любым фанатизмом всегда стоят красивые слова о пользе для всего человечества. Многие уже пытались оправдать массовые убийства одних людей тем, что так было лучше для всех остальных, но они заслужили лишь вечный позор и проклятия. Ты тоже этого хочешь?

Павел молчал. Аде даже стало немного его жалко. Она видела, с каким трудом он подбирает слова:

– Мы совершаем доброе дело. Поверь мне. И зря ты нападаешь лично на меня. Я должен защищать тебя. Среди нас меня называют Адвокатом. Я встречаюсь и беседую с теми, кого находят люди Петра, и пытаюсь почувствовать, на темной или светлой стороне они находятся.

Аде стало интересно. Ее отношение к этому человеку изменилось. Нет, чего греха таить, вообще-то она стала симпатизировать ему с первого его слова.

– А как ты можешь это почувствовать? – спросила девушка.

– Я не могу тебе этого сказать, – уклонился от ответа Павел. – Но те, кто выносит решение, прислушиваются к моему мнению. И часто оно перевешивает мнение моего брата Петра.

– Вот как? И какое же у вас братство? Черное, белое, оранжевое?

Павел широко улыбнулся:

– Нет, ты не поняла. Мы не считаем себя братьями, но нас объединяет общее дело. На протяжении многих веков. А Петр – мой, как теперь говорят, биологический брат, у нас общие родители, если проще.

Девушка была поражена:

– Но вы совсем не похожи!

– Все так говорят. Поэтому он выбрал призвание воина и обвинителя, а я – защитника.

Они и не заметили, что их уже довольно давно слушает невысокий пожилой человек в теплом драповом пальто и мохеровом шарфе на шее. Теперь он вплотную подошел к клетке, в которой они сидели, и громко, чтобы привлечь внимание беседующих, произнес:

– И он прекрасно с этим справляется, можете не беспокоиться.

Павел тут же вскочил и почтительно склонил голову. Ада заметила, что за спиной пришедшего стоит Петр и выражение лица у него отнюдь не такое же благодушное.

– Можно и мне присесть? – спросил мужчина, входя в клетку, и Павел услужливо пододвинул к нему ящик.

– Не развалится? – весело поинтересовался гость, усаживаясь. – Вижу, Павел уже успел прочесть краткую лекцию, но вам, наверное, теперь интересно, кто же это еще пожаловал? Я один из трех Триумвиров – нашего Высшего Совета, если Павел упоминал о нас.

– Триумвиров? – переспросила Ада. – Странное название. Сразу вспоминается Древний Рим.

– Названия для нас совершенно не важны, – добродушно заверил ее мужчина. – Поскольку мы давно не имеем отношения ни к одной из религий, то и наименования у нас чисто светские. Вообще же наша, если хотите, организация, не имеет точного названия – мы не орден, не комиссия и, уж тем более, не группировка. Мы просто люди, выполняющие одно и то же дело.

Он попытался усесться на ящике поудобнее, а Ада выжидающе смотрела на него, как, впрочем, и Петр с Павлом.

– Петр пригласил меня сюда для предварительного знакомства с вами, – продолжил гость, – чтобы я мог составить свое собственное мнение. Я довольно долго слушал ваш разговор и теперь мало что могу добавить. Даже если вы нам и не признаетесь, в глубине души вы все-таки верите, что все, что мы рассказали о вашем отце, правда. Пройдет время, и вы не сможете не признать этого. Ясно мне и то, что вы еще не только не применяли, но и даже ни разу не почувствовали свою силу. Это значит, что наши люди поторопились, привезя вас сюда. К сожалению, печальный опыт общения с вашим отцом вызывает у нас серьезные опасения на ваш счет.

– Я что, действительно так опасна? – Ада знала, что перебивать старших нехорошо, но не смогла удержаться.

Лицо говорившего посерьезнело, но он предпочел не отвечать:

– Думаю, что нам следует серьезно извиниться перед вами и отпустить. Но мы будем вынуждены следить за вами до тех пор, пока не убедимся, что вы никому не угрожаете. Если же…

– Меня снова привезут сюда и устроят судилище? – с вызовом спросила девушка. У нее даже щеки покраснели от злости, а голос едва не срывался.

Триумвир внимательно посмотрел ей в лицо и ответил:

– Не сюда. Мы никогда не бываем в одном месте дважды. Если вы захотите нас разыскать, у вас ничего не получится.

Он с видимым усилием встал с ящика, который на сей раз заскрипел особенно противно:

– Еще раз просим у вас прощения. Вас сейчас же отвезут домой.

– Платон Сергеевич, можно вас на минутку? – резко спросил Петр, не отводя от Ады ненавидящих глаз.

– Да, конечно, – Триумвир на прощание улыбнулся Аде и вышел.

Петр быстро поднял валявшийся на полу замок, мгновенно вставил его в петли и повернул ключ. У Ады перехватило дыхание. Ну, вот и все. Фарс окончен. Сейчас наступит развязка.

– Что вы делаете? – почти закричал Петр, когда они втроем вышли на улицу.

На пустыре совершенно стемнело, и казалось, что во всем районе нет ни одной живой души.

Павел в ужасе зашипел на брата, но триумвир только улыбнулся:

– Не уверен, что должен отчитываться, но из уважения к твоим заслугам, Петр, скажу. Как и говорили мы с Бернардом Григорьевичем, нельзя было брать ее сейчас. Она не опасна. Вы только выдали нас прежде времени.

– Скоро она станет таким же чудовищем, как и ее отец, и тогда мы будем бессильны! – Петр уже кричал. Он ничуть не боялся привлечь внимание. – Ее тем более нельзя отпускать, раз она теперь все знает! Скоро она научится пользоваться своей силой, и тогда…

– Она все знает из-за вашей ошибки, – резко сказал Платон Сергеевич. – Мы и раньше отпускали их. Пока она не причинила никому вреда, мы не можем трогать ее. Это дискредитирует нас всех и навсегда. Мы и так зря согласились на это знакомство.

Его почти угрожающий жест заставил Петра промолчать, а триумвир повернулся к Павлу и спросил:

– Павел, я уже понял твою точку зрения – она совпадает с моей. А что ты ЧУВСТВУЕШЬ?

Павел опустил глаза, боясь встретиться с направленным на него ожидающим взглядом, и негромко сказал:

– Я еще ничего не успел почувствовать. Но она не совершала зла.

– Видите, видите?! – снова взвился Петр. – На нее даже хлороформ слабо подействовал – быстро оклемалась! В первый раз такое вижу! А как она себя вела? Почти не боялась, хоть и была на волосок от гибели. Немногие из них способны на такое – только самые сильные и наглые!

– Но на это способны и обычные люди, не лишенные мужества, – заметил Платон Сергеевич. И если эта девушка не испугалась, когда ты размахивал перед ней пистолетом, это делает ей честь. А вот тебе – нет.

Пристыженный Петр замолчал. Триумвир сделал паузу и сказал:

– Выпустите ее и отвезите домой. Павел поедет с вами.

– Вы не доверяете мне?

– Я всегда доверял тебе, Петр. И надеюсь, так будет и впредь, – мягко ответил Платон Сергеевич.

Когда раздраженный Петр скрылся за дверью, Триумвир покачал головой и печально заметил:

– Давно я не видел его таким.

– Вы ведь понимаете, что для него значит это дело, – примирительно сказал Павел. – Все его друзья погибли, пытаясь нейтрализовать ее отца – Дитриуса.

– Но ведь столько лет прошло…

– Для него сейчас все ожило вновь. Вы знаете, он честный человек, просто…

– Я знаю, – перебил Платон Сергеевич. – И в его словах есть истина. Я сам мучаюсь вопросом: не совершаем ли мы очередную ошибку. Что, если он прав?

Зрачки Павла расширились, он даже слегка отшатнулся:

– Но… мы не можем…

– Ты повторяешь мои слова, – успокоил его триумвир. – Я рад, что наши принципы укоренились в твоем сознании так же глубоко, как и в моем. Ваш с Петром отец был славным бойцом, но я горжусь, что воспитал тебя достойным Адвокатом.

– Я тоже горжусь, что вы сравниваете меня с собой, – просто ответил Павел.

Услышав, что кто-то идет, Ада встала и гордо выпрямилась: если пришел ее час, она не даст этим извергам торжествовать над ней еще и моральную победу.

К ее удивлению, подошедший Петр молча отпер замок и коротко бросил ей:

– Идем.

Она вышла. Мужчина пропустил ее вперед и пошел сзади, на расстоянии трех шагов.

Ноги едва слушались девушку. Ей казалось, что ее ведут на расстрел. Поэтому она резко остановилась на месте, когда Петр сказал:

– Сейчас ты поедешь домой. Но не радуйся. Мы, и я лично, будем следить за тобой. Не надейся, что про тебя забудут. Чуть что – мы снова тебя поймаем, и не надейся, что опять выкрутишься.

Ада развернулась, и они оказались лицом к лицу, их дыхания едва не смешивались.

– Что «чуть что»? – громко спросила девушка. Ей надоели эти угрозы.

Петр только злобно посмотрел на нее. Он был похож на медведя на цепи, который не может никак дотянуться до снующей мимо него потенциальной добычи.

– Думаю, ты не такая дура, чтобы побежать в полицию, – сквозь зубы процедил он. – Хотя можешь бежать – все равно тебе никто не поверит. Все твои рассказы посчитают бредом чокнутой девчонки. Особенно если будешь говорить правду. Да и в этом месте мы больше никогда не появимся. Как следует запомни номер машины – мы как раз собираемся избавиться от нее после того, как доставим ваше злодейство домой.

Ада не нашла, что ответить. Она повернулась и пошла к выходу.

Триумвир уже уехал. На пустыре стоял только один автомобиль – ужасно старая иномарка, на которой ее, видимо, и привезли сюда. Она поняла это по той же продавленной мягкости сиденья.

Петр сел за руль, а Павел уже сидел впереди. За всю дорогу никто из них не произнес ни слова. Ада все время напряженно смотрела в окно: не везут ли ее к ближайшему парку или свалке, чтобы там все-таки пристрелить и бросить? Но машина скоро выехала на оживленные улицы: они на самом деле ехали к ее дому.

Ада решила не рисковать и не пыталась привлечь внимание прохожих или выскочить из автомобиля. Что-то говорило ей, что на этот раз пронесло, и она вскоре окажется дома.

Так и вышло. Петр без всякой опаски остановился недалеко от жилища Ады и сказал лишь одно слово:

– Иди.

Она вылезла из машины, захватив свою сумку, валявшуюся в салоне, и пошла, не оглядываясь. Сделав десять шагов, девушка услышала, что машина отъехала. Больше не сдерживаясь, Ада побежала вперед, со страшным грохотом хлопнула дверью подъезда и, не дожидаясь лифта, едва не сбив с ног вынимающего из ящика почту соседа, бросилась по лестнице вверх.

После того, как она полчаса простояла под обжигающе-горячим душем, стараясь не думать ни о чем и раствориться в плещущих звуках воды, Ада вошла в гостиную, раньше служившую ей спальней, и бессильно опустилась на старый диван. Мать сегодня опять была в ночной или отправилась к своему приятелю, – она что-то говорила вчера утром, но дочь ничего не помнила. Во всяком случае, сегодня ее не будет, и Ада чувствовала облегчение. Странно, но после всего пережитого она совсем не боялась оставаться одна. Наоборот, ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее сейчас.

После пяти минут в тишине ей стало холодно и неуютно. Комната, в которой она обитала с рождения, теперь казалась ей чужой. Ее тянуло в новую спальню – комнату отца. Только сейчас Ада задумалась о том, почему так быстро переехала туда. Наверное, ей должно быть не по себе там, где совсем недавно умер человек, но ничего подобного она не ощущала.

Девушка подумала, что как будто стремится побыстрее занять место своего отца. Он – могущественный, да еще и злой колдун? Когда Ада бежала по лестнице, то думала, что дома все покажется ей бредом, и она будет только радоваться своему немыслимому спасению. Но теперь Ада совсем не сомневалась, что ей сказали правду. Она поняла это, но еще не приняла. Ей нужно смириться. Так или иначе. А радость… Почему ее нет? Может быть, потому, что она ни от чего не спаслась?

Резким рывком встав с дивана, девушка бросилась в свою новую комнату. Подойдя к письменному столу, она изо всех сил дернула ручку сначала одного запертого ящика, потом другого. Конечно, они и не подумали открыться. В каком-то исступлении она начала переворачивать свои только что сложенные вещи в поисках ключа. Ничего не найдя, Ада стала шарить по всей квартире. Перебрала все ящики в стенке, просмотрела все банки на кухне, заглянула даже в бачок унитаза. Ключа нигде не было.

Усталая и растрепанная, Ада присела на табуретку и отдышалась. Отсюда открывался прекрасный вид на раскуроченную квартиру. Что это на нее нашло? Может, в этих ящиках какая-нибудь ерунда типа презервативов? Одноклассница как-то рассказывала, что ее родители хранят их запертыми на ключ. Хотя, если бы они лучше знали свою дочь, им стоило бы класть их ей в школьную сумку.

Ада улыбнулась. Наконец-то она пришла в себя. И вспомнила, что уже глубокая ночь, а у нее завтра доклад. Но сейчас это уже не казалось ей таким важным.

Ее взгляд упал на брошенную прямо на пол куртку. Когда она прибежала домой, то повесила ее мимо крючка. И тут ей в голову пришла гениальная мысль. Она поняла, где точно может быть ключ.

Отцовские вещи были на удивление чистыми и даже неплохо пахли – чем-то пряным и необычным. Правда, он почти не носил ничего из этого.

Аде было немного неприятно шарить по карманам, пусть даже эти вещи теперь никому и не принадлежат. Наконец в кургузом коричневом пиджаке моды 70-х годов ее пальцы нащупали холодный металл.

Достав ключ, она не стала складывать вещи обратно, а прямиком отправилась в комнату отца. На столе валялись перерытые ею конспекты и учебники. Надо точно вспомнить, какие завтра предметы, и выбрать из этой кучи жизненно необходимое.

С чувством совсем не радостного ожидания она повернула ключ в третьем сверху ящике. Он был почти пуст. Но в нем все же лежала одна единственная вещь – небольшой сверток из черной ткани. Ада развернула его. Внутри оказалась какая-то странная, видимо, самодельная конструкция – выпуклое стекло, наверное, от старых часов, стоящее на низких изогнутых черных ножках.

Ада осторожно, почти с опаской вынула предмет и повертела в руках. Интересно, что это такое? Луч света попал на стекло, и по стене запрыгал веселый солнечный зайчик. Изнутри оно было покрыто амальгамой, такой старой и облупившейся, что под ней там и сям проглядывала черная краска.

Ада еще раз пустила солнечный зайчик и вдруг почувствовала разочарование. Ей захотелось посмеяться над самой собой: а чего, собственно, она ожидала? Что хотела найти?

Девушка небрежно поставила устройство обратно. На столе все еще лежала черная тряпка. Ада взяла ее, чтобы тоже засунуть обратно в ящик и только тут заметила, что на плотной материи вышит большой белый треугольник. Она с безразличием бросила ткань на место и зачем-то снова повернула в замке ключ.

Потом вставила его в нижний ящик. Он не поддавался. Сколько она ни нажимала, как не вертела – ничего не получалось. По сути это было бессмысленно, ведь она сразу же поняла, что ключ сюда не подходит, но все же надеялась, что ей повезет. Правда, глупо…

Сколько же ей еще убирать! После всех сегодняшних потрясений это казалось ей самым ужасным. Ладно, матери завтра днем точно не будет, так что она успеет распихать все по углам. А сейчас ей пора спать. Она жутко устала. К тому же завтра доклад.

Все последующие дни Ада старалась не думать обо всем происшедшем. Однако, вопреки тому, что пишут в таких ситуациях в романах, все это не «казалось ей сном». Это было так реально, словно случилось пять минут назад. При желании она могла повторить каждое сказанное ей слово, вызвать в памяти любой направленный на нее взгляд. И это не уходило, как бы она ни старалась.

Первую пару дней она все время оглядывалась в надежде заметить слежку, но всякий раз ее взгляд натыкался на равнодушные лица прохожих, которые сами тут же начинали с подозрением ее рассматривать. Скоро она убедилась, что все равно не сможет ничего заметить. Новые охотники на ведьм, как она про себя называла похитивших ее людей, видимо, хорошо умели проворачивать свои темные дела, и светиться вовсе не входило в их намерения.