– Да у тебя всегда эта дверь плохо закрывается, – оправдывалась Марго, уже второй раз сильно стукая дверью. – Может, пойдем посмотрим?

– Пойдем, – согласилась я, – и тоже вылезла из машины.

Толпа глазеющих все увеличивалась. Возле места взрывов туда-сюда носились люди в белых халатах, оперативники, пожарные.

Хотелось верить, что вместо происшедшей на наших глазах трагедии на самом деле здесь снимали какой-то дорогущий блокбастер. Но, увы, это было не так. Только что мимо нас санитары пронесли на носилках какого-то человека с обожженным лицом. Он сильно стонал…

Поежившись, я стала разглядывать ходящих из стороны в сторону службистов. Вдруг среди полицейских, сдерживающих волны журналистов с фотоаппаратами и видеокамерами, я заметила знакомую крупногабаритную фигуру.

Подталкивая Маргошу в бок, я сказала:

– Смотри-ка, и Батон* здесь! Откуда он-то появился?!

Марго, тут же начав поправлять прическу, ответила притворно-равнодушным голосом:

– Погоди еще, сейчас и городские знаменитости прискачут! Видишь, сколько всех понаехало, и все еще прибывают… Значит, большие «шишки» были в машинах, раз такая суета кругом.

Я набрала мобильный номер приехавшего вместе со следственной бригадой следователя прокуратуры Олега Соловьева. Он рявкнул в трубку:

– Ну, говори, только быстро, мне некогда.

– Да чего уж тут говорить? Мы и так все видим. Можешь подойти поближе к посту

ДПС? Я тебя встречу.

– Ну, ёперный театр, вы опять тут как тут, – удивленно хмыкнул Олег, – и как это я сразу не догадался… ладно уж, сейчас подойду.

Мы наблюдали, как он с трудом протискивается сквозь толпу зевак. Я окликнула его и замахала рукой. Соловьев, увидев нас с Маргошей, широко улыбнулся, а, подойдя ближе, произнес:

– И откуда вы только взялись тут, роковые вы мои?!

– Вообще-то мы на дачу ехали, – я не знала, стоит ли обижаться на его шутку. – Олег, выпусти нас, пожалуйста, отсюда, а то мы уже целый час тут паримся, родители волнуются.

– А Димке ты звонила? – проявил мужскую солидарность Батон, – конечно же, нет, – сам себе ответил он, увидев мой виноватый взгляд. Потом, сдвинув брови, почесал затылок:

– Ну и как мне вас сквозь такую толпу пропустить, да еще «побыстрее»? Сама видишь, что творится.

– Да очень просто, – ответила я, – помнишь, как в «Золотом теленке» Остап Бендер спасал Паниковского? «Кто свидетель?» – вопрос простой, но через минуту никого вокруг не будет. А мы потом с тобой поговорим, – добавила заискивающе я.

Потом, видя, что Олег все еще сомневается, перешла в наступление, – разгоняй давай толпу и выпускай нас, а то мы тут все расплавимся, как медузы, выброшенные на жаркий берег. И потом, – добавила я резонно, – вам же работать легче станет,

_______________

* Батон – дружеское прозвище, приклеившееся к Олегу Соловьеву еще с армейских лет, когда он служил вместе с мужем Яны Быстровой в «горячих точках». См. книги «Долг шантажом красен», «Умереть дважды», «Танцуют все!».

когда народу поменьше будет.

Олег еще раз почесал затылок. Видимо, прав был классик, сказавший, что этот жест помогает русским людям сосредоточиться. Наконец, Олег сказал: «Ладно, идите в машину, сейчас попробую что-нибудь сделать».

Потом он подошел к стоящему до сих пор посреди шоссе здоровенному автоинспектору и о чем-то стал с ним беседовать. Минут пять ушло на переговоры. Олег даже кому-то звонил по мобильному. Наконец, о чудо! «дядя Степа» с жезлом подправил портупею и стал размахивать своей волшебной полосатой палочкой, пропуская по одной машины в сторону пригорода.

Среди автомобилистов поднялось необычайное волнение. Все тут же заняли свои места за рулем и включили моторы. Двигались мы очень медленно, поскольку приходилось объезжать место взрывов, и из четырех полос «сливаться» в одну. Но, как говаривал известный «разрушитель» коммунизма, «Процесс пошел». И уже минут через двадцать мы вырвались за кольцевую автодорогу.

Глава 3. Коршуново

В результате всех перипетий, происшедших с нами на выезде из Москвы, на дачу вместо десяти утра мы, измученные и ошалевшие от жары, приехали лишь в час дня.

Мой видавший виды «Жигуленок» раскалился до такого состояния, что на его крыше можно было бы запросто сделать омлет с сыром или разогреть пиццу. Было бы желание… и продукты!

В советско-российской машине кондиционер не предусмотрен…Как говорится, и так сойдет… Поэтому мы с Маргошей, подъехав к деревне «Коршуново», где жили безвылазно вот уже более двадцати лет мои пенсионеры-родители, были похожи на двух мокрых куриц. Во всяком случае, мне даже показалось, что Маргоша издает какие-то странные звуки, похожие на квохтанье этой домашней птицы, столь сильно подверженной в последний год всевозможным гриппозным состояниям.

Деревня «Коршуново» затаилась среди лугов, полей и лесов. Она – последняя в цепочке деревенек, за ней расположилась глухая многокилометровая чаща. Еще несколько лет назад «Коршуново» было одним из самых глухих местечек Подмосковья. Дороги туда от шоссе практически не было – сплошные тракторные колеи, и в любой дождь выбраться из деревни становилось абсолютно бесперспективным занятием.

Машины медленно ползли «на цепях»: водители прикрепляли какие-то здоровенные цепи на задние колеса, чтобы они хоть как-то крутились в густой, непролазной жиже. И частенько без помощи тракториста, бравшего на буксир застрявших за «поллитру», обойтись было просто невозможно.

К тому же неглубокая лесная речка-«переплюйка», окружавшая «Коршуново» со всех сторон, после дождей разливалась вширь, и машины, и так вынужденные переезжать ее каждый раз, буквально переплывали ее (благо, что тогда еще иномарок с компьютерами в России почти что не было).

Но зато и красота кругом была необыкновенная! Над деревней летали в большом количестве пернатые хищники, заливались жаворонки и соловьи, к домам, не боясь ничего и никого, подходили лоси, лисы, зайцы, а по ночам на деревенских картофельных полях, сыто похрюкивая, трапезничали кабаны.

Сейчас до первых домов «Коршуново» бежит-извивается асфальтовая дорога, а через речку-«переплюйку» проложен мост… Но цивилизация, принеся облегчение автомобилистам, погубила первозданную красоту природы. Лесные обитатели перестали посещать деревню, а грибы и ягоды практически исчезли… Но воздух по-прежнему свеж и чист. Или это нам так кажется по сравнению с московским смогом?

Открыв настежь окна машины, мы полной грудью вдыхали кислород и наслаждались запахами цветов и свежескошенной травы. Вдалеке уже маячила фигура отца, который, открыв ворота гаража, приветливо махал нам рукой. С трудом преодолев узкое пространство между воротами, я осторожно въехала в гараж. Это удалось мне не сразу, поскольку папа встал прямо перед машиной и попытался отрегулировать движение, загораживая собой въезд.

Когда я попросила папу немного отойти от машины, чтобы я могла беспрепятственно въехать в гараж, папа, как всегда, почему-то обиделся, махнул на меня рукой и, громко сказав «тьфу», удалился.

Обрадовавшись, что наконец, смогу запарковать машину, я влетела в ворота и, не рассчитав сил, задела передним бампером поставленную кем-то в гараж огромную жестяную бочку (слава богу, бочка была пустая, поэтому бампер лишь слегка помялся, а бочка угрюмо ухнула с бетонной плиты вниз).

Чертыхнувшись, я, вылезла из машины. Решив не выяснять сейчас, кому пришла в голову дурацкая идея поставить в гараж бочку, я начала выгружать почти расплавившиеся продукты из багажника.

Мама, в надвинутой на глаза соломенной шляпке «а*ля мисс Марпл», с завидным энтузиазмом ковырялась в цветочных клумбах, не забывая, правда, при этом изредка поглядывать в сторону соседей с обеих сторон. И поскольку у соседей справа как раз шло выяснение отношений «на повышенных тонах», то мама по вполне понятной причине вышла встречать нас несколько позже отца.

К тому же сегодня был какой-то особенный, «посадочный» день, поэтому маме нужно было пересадить то ли «подофиллум», то ли «цимицифугу», то ли лептосифон и именно до часа дня. Мама же, забывая о годах, и, как всегда, пытаясь сделать двумя руками сразу несколько дел, не успевала, а посему нервничала.

Я расстроилась из-за того, что мама в ее почтенном возрасте коптится целый день на солнце. И, конечно, не удержалась и сказала, что в такую жарищу надо сидеть дома, а не «грядки бороздить». И сразу же горько пожалела об этом.

Папа, все это время тихо стоявший в сторонке и, видимо, мечтающий об обеде с утра, который, разумеется, мама не успела приготовить из-за «срочных полевых работ», грозно сдвинул брови.

И уже через три секунды мы с Маргошей, и так ошалевшие от жары, слушали длинную патетическую речь папы о «выживании пенсионеров в нечеловеческих условиях» (то есть на даче). Подоспевшая с мини-грабельками наперевес мама с багровым от жары лицом, на котором сверкали сердито сощуренные глаза, необыкновенно вовремя включилась и повела «вторую партию», добавив, что обед нам придется готовить с Маргошей самим, поскольку у нее, в отличие от нас, бездельниц, еще масса дел.

К этому времени папа, выпустивший накопившийся за неделю «пар», успокоился и стал помогать нам выгружать вещи из машины. При этом, он, забыв, что только что «плевался в нас огнем», довольно миролюбиво и с надеждой во взоре спросил:

– А обед-то, надеюсь, скоро будет?

– Скоро, – ответила я, – строго по расписанию. – А чем вы тут без меня питались?

– Падалью, – мрачно изрек папа, улыбнулся и пошел гулять с одним из наших псов в поле.

Псы-рыцари, как зовет их мама, пришли к нам ниоткуда лет пятнадцать назад, да и остались. Все эти годы они нещадно эксплуатировали доброту отца и гоняли его на прогулку ежедневно раз по пять каждый, хотя огороженная территория вокруг нашей дачи насчитывала не менее тридцати соток.

Идея о том, чтобы отпускать их гулять без поводка в поле была заранее обречена на провал. Первый из них – рыжий «овчар-малинуа» Мухтар, необыкновенно умный и внешне похожий на огромную лису, обязательно бы убежал, не оглядываясь, к внукам и правнукам в соседние и дальние деревни. И папа бы, как обычно, разъезжал бы на машине по деревням и «спасал» своего любимца от охотников, могущих принять издали его за лису.

Второй кобель – эрдельтерьер Граф со склочным характером, который за те пятнадцать лет, что харчевался у нас, так и не успел обзавестись потомством, немедленно бы рванул в неизвестном направлении искать себе «жену».

И поскольку оба пса были от старости глухи, словно два пня, то отцу приходилось таскаться с ними, словно коза на веревке по полю. От постоянных «стометровок» его спасали лишь проливные дожди, в которые наши кобельки наотрез отказывались слезать со своих мягких кресел и мочить лапки. Но папахен не унывал и, стаскивая их с крыльца на мокрую траву, приговаривал: «Иначе заржавею».

Вот и сейчас, в предобеденное время папа пошел выполнять свои «хозяйские» обязанности – выгуливать по очереди двух строптивцев.

– Маргоша, – вздохнула я, – давай обед приготовим экстренным методом. Пока папа гуляет с кобельками. Я надеюсь, ты не расстроилась и не будешь обращать внимания на стариковское ворчание?

Маргоша улыбнулась и вздохнула:

– Давай сначала доживем до их возраста, а потом начнем обижаться.

– Вот и молодец, – одобрила я ее мысль, – тем более, что родители уже все забыли и успокоились. Просто они соскучились по мне, вот и высказали все, что скопили за неделю. – Так что мы будем готовить на обед?

– Слушай, – крикнула Маргоша, – мы ведь привезли квас, давай-ка закинем его в холодильник, чтобы он остыл и не был похож на вскипевшую бражку. А сами пока приготовим «крошево».

Решив разделиться на команды, мы приступили к работе. Маргоше было поручено сварить картошку и яйца, а я помыла и нарезала зелень и овощи.

Окрошка в такую жару – первое дело. Мы рьяно взялись за него, и уже через полчаса, когда мама накрыла газеткой от солнца какой-то очередной «цветик-семицветик» с практически непроизносимым названием, а папа, вернувшийся с прогулки, принялся грызть недозрелое яблоко, случайно упавшее с одной из яблонь, мы позвали родителей к столу.

За обедом мы расслабились и, перебивая друг друга, начали делиться новостями. Мама сообщила нам, кто с кем поссорился в деревне, кто отдал богу душу, а кто купил новую машину. Папа делал попытки перевести разговор на политические темы. При этом голос его принимал металлический оттенок, а глаза пронзали кого-то невидимого (наверное, депутатов), словно острое копье с отравленным наконечником.

Когда мы уплетали уже по второй тарелке, из моей сумки раздался вальс Штрауса. Вспомнив, что я так и не позвонила Димке, я выскочила из-за стола, и, испуганно схватив трубку, робко пропищала:

– Але! Димуля, не волнуйся, мы уже на месте.

В ответ раздался напряженный баритон мужа:

– Почему так долго не звонила?! Почему заставляешь волноваться?!!

– Да я пыталась…

– Знаю я, как ты «пыталась». Во сколько вы выехали?

И рассерженный супруг продолжал:

– Сама с ума сошла и меня скоро сведешь со своими расследованиями. Во что вы там в очередной раз вляпаться успели?

– Да пока ни во что…С чего ты взял?

– Знаю я тебя, – не поверил муж. – Если бы не вляпались, то ты уже давно бы позвонила, что доехала до дачи. Я, между прочим, с утра жду от тебя вестей, а их все нет и нет… А звонить сам тебе тоже не стал – вдруг ты за рулем? В общем, если бы Олег мне не позвонил, я и не знал бы, что и думать.

– Ой, Димуль, прости, столько событий… Мы до сих пор в шоке.

– Ну вот, а говоришь, что не вляпались! Знаю, знаю, мне Соловьев уже все рассказал. Ждите нас вечером в гости.

– С Олегом? – обрадовалась я.

– Да, приедем, поговорим. Думаю, что и папа твой будет рад тому, что мы разбавим ваш женский коллектив.

После обеда, мы, умиротворенные и уставшие, включая псов-рыцарей, предались сладостной дреме в деревянной избе, все еще сохранявшей ночную прохладу.

Маргоша, перенервничав в дороге из-за жары и теракта, сладко посапывала на диванчике, прикрывшись тонким клетчатым пледом. В соседней комнате отдыхали уставшие за первую половину душного и знойного дня родители, со своих кресел на террасе выводили рулады собаки.

Мне же со сном в этот день определенно не везло: хотя на даче в любую погоду невероятно здорово спится, в голову постоянно лезли тревожные мысли. Я строила предположения о том, что за загадочная личность этот «черный мотоциклист», и за что он взорвал две депутатские машины.

Особенно меня удивляло невероятное мастерство террориста: «точечным ударам» по депутатам мог бы позавидовать любой «аль-каидовец». Ведь ни один охранник при взрывах не был убит, лишь несколько человек оказались ранены. Сегодня на шоссе погибли только два человека – и оба депутаты. Такое никак не хотело укладываться в моей голове.

Дом уже весь погрузился в сон. Собаки откровенно храпели, им вторила Маргоша. Слушая беспрестанное тиканье сразу нескольких «ходиков» и будильников, которыми был заставлен весь дом, я постепенно тоже начала задремывать. Временами мне даже казалось, что я нахожусь в поезде: «тик-так», «тик-«так», «тик-тик», «тук-тук», «тики-тики», «таки-таки», «ть-ть-ть».

Но, как только сон стал наконец-то одолевать меня, глаза закрылись сами собой, а по коже прокатились приятные мурашки – предвестники крепкого сна, как я услышала совсем рядом возню и недовольное порыкивание: стервозный эрдельтерьер по кличке Граф (он же Графула, Модест и Гранфло) решил, что уже выспался и ему пора немного размяться на лужайке перед домом. Поэтому он сильно начал трясти ушами, а когда понял, что его метод побудки не срабатывает, то несколько раз нервно и довольно звонко пролаял, не слезая при этом с кресла.

Я спешно соскочила с кровати и, чтобы «стервоточец» (как его зовет папа) не успел перебудить весь дом, показала Графуле кулак, нацепила на него ошейник и вновь вышла с ним на улицу. Когда же Графула (он же Гыня, он же Гуго Обернштейн, он же Гога, он же Бонфинь), стремительно и филигранно оросив любимую мамину экзотическую пятнистую тигридию, понял, что я собираюсь вернуться домой, он встал у крыльца, словно бычок-трехлеток, низко опустив голову и широко расставив передние лапы. Всем своим видом Графин показывал мне, что лично он домой идти не собирается, несмотря на палящий зной.

Поняв, что придется принимать контрмеры, я взяла ножницы, которыми крестьяне стригут овец, и стала подстригать густую шерсть эрделя. Гыня, поняв, что «доигрался», заметно приуныл и уже минут через пятнадцать стал тяжело дышать и тянуть меня в дом. Решив, что достригу его вечером, я смилостивилась, и мы вернулись в прохладную деревянную избу, еще не успевшую забрать все тепло из жаркого воздуха.

На всякий случай показав еще раз кулак Гыне, я снова возлегла на кровать, но сон окончательно покинул меня. Между тем в голове опять стали крутиться мысли, как в передаче «Что? Где? Когда». А перед глазами вновь и вновь представало Минское шоссе и страшные взрывы на нем…

Вечером, когда я, перевыполнив норму всех хозяйственных дел за день, сидела на крылечке и любовалась вечерним солнцем, ко мне присоединились Маргоша и Граф.

В Коршуново закат особенный – в Москве такого никогда не увидишь – то ли смог, то ли местность другая. Пестрота и затейливость солнечной палитры вызвала бы зависть у любого художника.

Словно волшебный персидский ковер, величественное небо каждый вечер постоянно меняет свои краски и оживает: по нему в торжественном параде проплывают замысловатые сказочные фигуры – крокодилы, рыбы, птицы, драконы, собаки, люди…

Словами невозможно передать тот необъяснимый восторг, каждый раз охватывающий меня в последние минуты заката светила. Мне хочется кричать, чтобы все люди Земли в эти часы услышали бы меня и прибыли бы в Коршуново на спектакль-шоу "Заход солнца». Тогда они, возможно, стали бы хоть немного добрее, чище помыслами, а некоторые, может быть, даже задумались бы над некоторыми своими неблаговидными поступками…