Потеря

Вот говорят, что совпадения не случайны. Но случайность случайности рознь.

Если я выхожу в Томске на улицу Ленина и вдруг встречаю своего соседа или бывшего одноклассника – тут ничего удивительного нет. Потому что все в Томске ходят по улице Ленина, город-то маленький. Странно было бы, если бы я прошла всю улицу и никого из знакомых не встретила. Вот тогда бы я забеспокоилась. Может, в городе грипп свирепствует, а я тут прогуливаюсь как ни в чём не бывало?

Но вот приехать в Питер и встретить на Фонтанке Андрюшу Филатова – это, знаете, было чрезвычайным для меня происшествием.

Была у нас в Томске такая компания одно время: Лёня, Наталка, Андрюша и я. Я была влюблена в Лёню, Лёня был влюблён в Наталку, при этом с Наталкой мы тоже друг друга крепко любили и никак не хотели поругаться. Андрюша ни в кого влюблён не был.

Мы обыкновенно собирались в парке у пединститута, садились на бревно и начинали что-нибудь распивать. Чаще всего портвейн или разбавленный спирт. Я мученически глядела на Лёню, Наталка делала мне какие-то знаки, а Андрюша всех этих сюжетов не замечал, или ему было всё равно. Он чаще всего улыбался и глядел куда-то поверх голов. А потом неожиданно вскакивал и говорил: «А хотите, я вам своё стихотворение прочитаю?»

И мы слушали стихотворение. Лёня говорил: «Молодец, Андрюша, садись, пять». «Нет, что, плохое стихотворение?» – закипал Андрюша. Творчество у нас было больным вопросом. Лёня выступал лидером группы, а Андрей – его флейтистом. При этом флейтист и сам потихоньку сочинял песни, но Лёню перегнать ему пока не удавалось.

Лёня говорил: «Танюша, ну отчего бы вам не дружить с Андрюшей? Как было бы славно! Мы с Наташей, вы с Андрюшей». Но Филатов продолжал улыбаться, и совсем нельзя было сказать, что он про всё это думает. Я, кажется, тоже ничего определённого не смогла бы сказать на эту тему.

И вот с тех пор прошло года три, жизнь нас всех, как говорится, раскидала. Мы уже не собирались на бревне, Наталка и Лёня поженились, Андрюша окончил училище по классу флейты, а я бросила филфак и уехала поступать в Муху во второй раз. Творчество продолжало оставаться больным вопросом.

Я сдала экзамены и в растерянности брела по Фонтанке, помахивая пустой папкой. Результаты огласят только после выходных. С ума можно сойти за это время от неизвестности.

И тут я обомлела. Навстречу шёл Андрюша Филатов собственной персоной, без флейты, с какой-то горбатой сумкой на плече и рядом с незнакомым кудрявым парнишкой.

– Филатов! – завопила я и выронила папку. Она с шорохом уехала по асфальту. – Ты что здесь делаешь?

– Танюша! А ты?

За криками и объятьями мы долго не могли выяснить, что же мы действительно тут оба делаем. Оказалось, в то самое время, как я поступала в Муху, Андрюша поступал в Театральную академию на Моховой. Это в пяти минутах ходьбы от Мухи! То есть мы неделю-другую шагали одними и теми же маршрутами, а повстречались только сейчас.

– Это Антоша, – представил Филатов своего товарища. – Я из Томска, он из Омска.

Оба они засмеялись. Видимо, с этим были связаны какие-то новые театральные шутки.

– А мы по крышам идём гулять. Айда с нами, – предложил Антоша.

Ну ещё бы! Сердце моё выпрыгивало от восторга.

Мы отправились на Петроградку. Мне никогда уже не вспомнить этого пути, не отыскать ту крышу. Но у меня сохранилась фотография: я в оранжевом свитере стою между светленьким Филатовым и кудрявым Антошей. Антоша увлекался фотографией и сделал этот кадр на автоспуске. Позади наших фигур видны купол Исакия и шпиль Петропавловки. Я всегда гляжу на этот фото и думаю: я тут юная и прекрасная. Забралась на крышу покорять Петербург. Невинная как голубь. Я уже поступила в Муху, но ещё не знаю об этом. И я совсем не догадываюсь, как окончится этот день.

Мы немножко выпили, закусили бутербродами с кабачковой икрой и спустились вниз. Становилось сумеречно. Не знаю, откуда Андрюша прознал про эту крышу, но путь к ней лежал через чьё-то жилище. Дверь нам открывал угрюмый худой человек. Жилище это имело скошенный потолок, было душным и не очень богатым. Над газовой плитой сушилось стираное белье. Что это было – мастерская или незаконно занятый чердак, – я так и не поняла.

Мы простились с угрюмым человеком и поспешили к мостам. Нам нужно было успеть выйти с Петроградки, потому что наши временные пристанища располагались «на материке». Тогда я ещё не знала, что «материк» – тоже остров.

Кстати о наших пристанищах. Андрюша жил то у одних знакомых, то у других. Не знаю, почему он не выбрал общежитие, может, оно было не в центре. Наше-то и впрямь находилось в зажопинских выселках, я там уже квартировала с Алёной в прошлом году и больше не хотела. Я напросилась к Алёне и Сане на улицу Марата.

Алёна и Саня тоже поступали в Муху второй раз. Но, в отличие от меня, они после неудачного первого не отправились учиться в какие-то другие заведения типа моего филфака, а прилежно весь год посещали мухинские подготовительные курсы и снимали эту квартиру на Марата. Одно окно выходило в Радищевский двор. Там на доме висит табличка, которая сообщает, что в этом доме жил Радищев и здесь напечатал в собственной типографии книгу «Путешествие из Петербурга в Москву». Под окном у нас постоянно галдели туристы и экскурсоводы. Но это под окном. Вход у нас был с другого двора и тоже примечательный. Отдельный. Открываешь ключом дверь подъезда, поднимаешься по ступенькам и обнаруживаешь ещё одну дверь – в квартиру. Такой персональный подъезд, на одного.

Комнат было две. В одной жили Алёна и Саня, в другой поселилась ещё одна абитуриентка. Но она привезла с собой маму. А я расположилась в кухне, на диванчике, коротком и узком даже для моей малогабаритной фигуры. Надо мной нависала газовая колонка, из которой периодически вылетали искры. Спала я в таком положении тревожно.

Мы разделили плату за месяц поровну между всеми и жили не бесплатно. Хозяйками выступали Алёна и Саня. Но каждый высказывал свои пожелания насчёт общего быта и общего расписания, поэтому режим в итоге получился довольно строгий. Во-первых, никого не водить. Во-вторых, спать ложиться в двенадцать. Если позже – то лучше не приходить вовсе.

Меня это в общем не очень устраивало, но выбирать не приходилось.

После крыши мы дождались развода мостов, заняв заранее место на набережной. Я впервые всё это видела своими глазами. Странное чувство у меня было, когда я держалась за парапет и перегибалась, пытаясь рассмотреть происходящее. Я совершенно чётко вдруг ощутила, как далеко от любящей мамы и от заботливой сестры. Как далеко я от школы, от универа и от всех наставников. Мне захотелось остаться тут, на набережной, как бы там ни было, и делать всё что захочу. Даже если не поступлю, я буду ездить сюда каждый год, маниакально добиваясь права жить в этом городе. Интересно, а Андрюша поступит?

Андрюша мне в этот вечер улыбался как-то иначе. А может, мне только показалось.

Чувство вседозволенности охватило меня, чувство бесконтрольности и авантюризма. Я не знала, куда приложить свою энергию.

– Андрюша, дай мне сигарету.

– Ты же не куришь, – удивился он.

– Сейчас закурю.

Я старательно затянулась, но не закашлялась, как рассказывают иные, а опустила локти на парапет и стала смотреть в воду. Мне казалось, что я и сама несколько разжижена и сейчас просто стеку в мутноватую Неву.

– Ты в порядке? – спросил Андрюша.

– Я в порядке, – ответила я.

И он накинул мне на плечи свою куртку.

Когда стало уже совсем зябко, ребята довели меня до дома. Мы выпили всё вино, которое у нас оставалось, и порядком утомились. На часах было что-то около пяти. Перед персональным подъездом я вдруг заартачилась.

– Не пойду, – твердила я. – Там все спят. Подожду, когда станет не так рано.

– Ну и что, ты собираешься тут сидеть и мёрзнуть? – злились ребята.

– Да, буду сидеть. Не хочу, чтобы на меня там вся компания гавкала.

– Ну и черт с тобой, – обессилено сказал Андрюша. – Сиди. Но если что, пеняй на себя. Мы тебя проводили.

«Ну и сам ты иди к чёрту», – подумала я и села на крылечко. Засекла время и приготовилась ждать. Но постепенно голова клонилась, искала опоры… и наконец я привалилась к стене и заснула как убитая.

Проснулась я около восьми часов, совсем закоченев. Вскочила, дрожа от холода, позвонила в дверь и проскользнула мимо сонной Алёны под газовую колонку. И проспала до обеда.

Придя в себя, я решила позвонить Филатову. Клочок бумаги с его номером был в сумке. Я потянулась за сумкой, куда обычно её ставила – справа от диванчика, под колонкой. Рука застыла в воздухе. Сумки там не оказалось. Я как-то сразу поняла, что её нет ни в коридоре, ни в комнатах, ни в персональном подъезде. Я поняла, что, рванув от холода, просто оставила сумку на крылечке. И на крылечке её тоже уже давно и след простыл.

– Девочки… – проговорила я. – Кажется, я потеряла сумку.

Алёна с Саней уставились на меня как на безумную. Мама абитуриентки схватилась за сердце.

Что было в сумке. Расчёска, зеркальце, записная книжка. Карандаш и стирательная резинка. Кошелёк. Но денег немного, рублей двести, ерунда. Деньги я хранила дома.

Но в сумке был паспорт! Паспорт гражданина РФ! А мне через неделю надо было уезжать! А никакого билета не было и в помине. И даже если бы он был, кто бы меня пустил в поезд без паспорта?

Я схватилась за голову.

Нет, не так уж было страшно застрять в Питере до тех пор, пока мне не выдадут временную справку или что-то вроде этого. Страшнее всего было позвонить маме и сказать: «Мама. Я потеряла паспорт». Или так: «Мама, я напилась и потеряла паспорт». Или: «Мама, я накурилась сигарет, напилась, заснула у подъезда и потеряла паспорт. А перед этим мы ходили по крышам». Крыши маму добьют, безо всякого сомнения.

Девочки кудахтали возле меня и советовали написать объявление. Или сходить в милицию. Я написала пачку объявлений (Прошу вернуть за вознаграждение…), расклеила на Марата и пошла к милиционерам. Ближайший пункт я отыскала в метро. В милиции мне сказали, что сегодня уже поздно и лучше приходить в понедельник. Записали мне адрес нужного отделения.

Я вернулась домой и в отчаянии приросла к дивану. И провела остаток дня в таких размышлениях: звонить маме или не звонить? звонить или не звонить? может, паспорт отыщется? зачем раньше времени волновать? Конечно, паспорт отыщется, его принесут за вознаграждение. Не растворился же он в воздухе. И мама ни о чём не узнает.

Девчонки ушли гулять, я одна сидела в темноте и тишине и думала о том, какая я неблагодарная дочь. В первый год, когда я поехала в Питер, у меня выцыганили на Апрашке двадцать тысяч рублей, немалые деньги даже по нынешним временам. Когда поехала второй раз, я потеряла паспорт. Скорее всего, после всего этого мама скажет: «Рановато тебе, Танечка, жить самостоятельной жизнью. Головы-то на плечах пока нет. Горе ты моё луковое». И оставит меня в Томске под присмотром.

Тишину взорвал телефонный звонок. Неужели мама?

Но это оказался Филатов.

– А мне тут квартирка перепала. Приходи в гости.

– А я сумку потеряла. С паспортом.

Андрюша присвистнул.

Потом объяснил, как дойти до переулка Джамбула.

Я спустилась и стала на ощупь запирать персональный подъезд. В арке было уже достаточно темно. И вот тут-то появились эти люди.

Они словно из-под земли выросли. Вот их не было – и вот уже меня окружила толпа. Человек двадцать. Это были… дети. Дети и подростки. Все разного роста и возраста. Одеты ужасно: кто-то грязно, у кого-то пальтецо с чужого плеча. У многих на глаза надвинута кепка. Ребята распространяли вокруг себя устойчивый запах клея «Момент».

Вперёд выступил главарь всей этой шатии-братии и спросил с вызовом:

– Это вы, значит, потеряли паспорт?

Несколько минут я смотрела на этого человека и не могла сказать, кто это – мальчик или девочка. Я глядела на коротко стриженные вихры и думала: «Мальчик». Прислушивалась к звеневшему голоску и думала: «Девочка». По лицу я не могла определить ни пол, ни возраст существа.

– Ребята, – взмолилась я, прижимая руки к груди, – если вы знаете, кто взял сумку, попросите его… мне ничего не надо… только паспорт… за вознаграждение… я в другом городе живу… я билет не могу купить…

Ещё чуть-чуть, и я бы, наверное, разревелась от жалости к себе. Меня не покидало чувство бредового сна. Толпа малолетних токсикоманов в трёх шагах от Невского проспекта? Может, здесь снимается кино? Сейчас кто-нибудь крикнет «Стоп! Снято»? Эти дети сбросят свои отрепья, из-за угла выйдет режиссёр и поздравит меня с неожиданным дебютом?..

Исчезли они так же, как и появились. Как какой-нибудь маленький народец, слились с темнотой, ушли куда-то в стены. Ничего не спросили больше. Ничего не предложили. Ничего не потребовали.

Я ошарашенно побрела к переулку Джамбула.

По дороге я купила какого-то алкоголя и сигареты «Лаки страйк». Я помнила, что они нравятся Андрюше. Я вообще любила запоминать чужие пристрастия, а потом делать подарки «в тему». Если Филатов заговаривал об Ирвине Уэлше, через месяц я тащила ему видеокассету с «Кислотным домом». Если он читал нам с Наталкой весь вечер лекцию о Шнитке, спустя какое-то время я тащила ему альбом Шнитке. И каждый раз Андрюша удивлялся, как я угадала. Он ничему не придавал значения и ничего не запоминал. Я помнила всё и придавала значение каждой мелочи.

Квартира на Джамбула принадлежала некой Еве. Филатову ключи передал Миша Орлов, его знакомец. Я тогда ещё ни о Мише, ни о Еве ничего не знала. Это была анонимная для меня квартира, но необычайно уютная. Мебель там была старенькая, видно, что принесённая с помойки. Но заботливыми руками её очистили и покрасили в пастельные тона. На полу лежал полосатый матрас с небрежно накинутым одеялом. На стене красовался плакат с Че Геварой. Кассеты, разбросанные вокруг сломанного магнитофона, нам понравились. Андрюша пожарил картошки и починил магнитофон. Сначала мы слушали Высоцкого, а потом Джима Моррисона. Я ничего не делала, сидела на табурете, нервно раскачивалась из стороны в сторону и скорбела по сумке.

– Да найдётся твоя сумка, не переживай. Всюду люди.

– Ну как, они придут и сознаются – да, это я взял?

– Да хоть в почтовый ящик могут бросить твой паспорт. Ты же адрес указала?

– Указала, – вздохнула я.

– Вот и успокойся. Оставайся сегодня со мной.

У меня по спине пробежал холодок. Но ведь так в лоб не спросишь: «А что ты задумал, Андрюша?» Нет, вроде буднично так расправляет простыни. Мат рас в комнате один, логично забраться на него вдвоём. Что такого?

Такое началось сразу же, как мы укрылись одним одеялом. Я просто сразу поняла, как глупо лежать спиной к горячему телу. Как это неестественно. Андрюша развернул меня к себе лицом и поцеловал.

Я действительно была невинна, но вовсе не как голубь. То и дело я предпринимала попытки лишиться невинности – с одним своим школьным товарищем. Мы старательно раздевались и старательно целовались, но всё остальное у нас никак не выходило. Точнее, не входило. Потому что мои мышцы сжимались намертво и я никак не хотела впускать в себя посторонние предметы. Честно говоря, тысячу раз видела все эти анатомические картинки, как там у женщины всё устроено. Но поверить, что в моем теле есть ещё какая-то скрытая до поры до времени полость – я не могла. И не верила. Потому, наверное, ничего и не получалось.

Из-за этих неудач девственность стала меня тяготить. Я не ждала от первого акта удовольствия. Я начиталась книжек, где говорилось, что не всё так сразу бывает у девиц. А ещё вспоминался совет, что в первый раз лучше отдаться человеку, который не станет потом твоим мужем. Вроде того, что память о такой неприятности вечно будет отравлять совместную жизнь.

Мы лежали с Андрюшей в абсолютной темноте, шторы были плотно задёрнуты. Мне казалось, что мы где-то на дне колодца, в изолированном мире, в каком-то убежище. И опять меня накрыло чувство бесконтрольности и желание творить черт знает что. Только теперь мы уже оба поняли, как можно эту энергию применить.

Энергии нам понадобилось немало.

Сначала всё было очень волнительно и мило. Мы целовались и даже улыбались в темноте. Потом Андрюша приступил к решительным действиям. Я старательно разводила ноги в стороны, но мышцы мои по-прежнему не подавались, и скоро мне стало казаться, что мы набили друг другу синяки да шишки этими поступательными движениями.

– У тебя были девственницы до меня? – спросила я. Мне хотелось, чтобы я для него была тоже в чем-то первой. Уникальной какой-то.

У Андрюши, оказывается, были до меня девственницы. Но со мной он по-прежнему не мог справиться.

– Сейчас мы пойдём в ванную, нальём воды и будем ласкать друг друга, – сказал Андрюша.

Я покорно пошла в ванную. Пока мы набирали воду под треск газовой колонки, нам уже всего расхотелось: и воды, и ванны, и ласкать друг друга. Нам уже хотелось спать. Но, видимо, Андрюша не привык бросать начатое.

Мы вернулись на матрас и опять сплелись. В какое-то мгновение всё это мне стало казаться глупым и неромантичным.

– Ну всё, больше не могу, хватит.

И тут он мне сказал:

– Да я уже в тебе, дурочка.

Я засмеялась.

Потом я могла ещё о чём-то беспокоиться, поэтому спросила Андрюшу:

– Тебе было хорошо со мной?

– А то, – пробормотал он и тут же отрубился.

Я осталась одна лежать на дне тёмного колодца и размышлять о своём новом статусе. Черт, да ещё эта сумка…

Утром нам надо было спешить убраться до прихода хозяйки. Полусонный Андрюша побрёл к каким-то следующим знакомцам, а я отправилась на Марата.

Легла на диванчик и задремала. Сон мой был разорван звонком в дверь нашего персонального подъезда.

Я пулей вылетела к дверям с колотящимся сердцем.

На пороге стояла дворничиха.

– Это вы, что ль, сумку-то потеряли?

– Я! Это я! – У меня перехватило дыхание.

– Вот, – сказала она, – нашла в подвале. Пустая валялась, всё вычистили.

– Всё?

– Паспорт вот только…

– Паспорт! Господи! – завопила я. – Как мне вас благодарить?

Я схватила сумку и метнулась в дом за деньгами.

Но когда я вернулась, дворничихи на пороге не оказалось.

Я благодарила всех богов. Через день я опять благодарила всех богов, потому что узнала результаты экзаменов: я поступила.

Андрюша не поступил и уехал учиться в Ярославль. Иногда мы встречались то в Москве, то в Питере. Он всё так же улыбался, глядя поверх голов. И я не знала, вспоминал ли он хоть иногда эту историю. Может быть, вспоминал. Время от времени звонил мне ночью и говорил: «Хочешь, я прочитаю тебе своё стихотворение?» И я слушала.