Парень, похоже, начинал понимать, во что он вляпался. Сбыт наркотиков в особо крупном размере – это от восьми до двенадцати лет лишения свободы. А за что ему это? Почему именно он? Почему моими руками?

Антон курил на улице. Было уже темно и прохладно. Ко входу в здание Управления быстрым шагом подошла женщина с короткими растрепанными волосами. Она тяжело дышала. Антон узнал в ней мать задержанного. Когда Илью увозили, она была дома: кричала, возмущалась, требовала каких-то постановлений. Сейчас, обращаясь к Антону, женщина спросила:

– Не подскажите, как мне найти моего сына? Его сюда должны были привезти.

– Ваш сын – Федин? – коротко спросил он.

– Да, Федин Илья. Я могу с ним поговорить? Я совершенно ничего не поняла. За что его задержали? При чем тут наркотики?

– Поговорить вам не дадут, не положено. Он ведь уже неделю совершеннолетний. Информацию можете получить у дежурного.

Антон отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но когда женщина протянула руку к двери, он окликнул ее:

– Простите… Советую вам как можно быстрее нанять адвоката. Он должен убедить сына стоять на том, что наркотик ему подкинули. Если провести экспертизу, она подтвердит, что проданное им вещество не то же самое, что у него изъяли при досмотре. А еще лучше, если вашему адвокату удастся получить материалы дел в отношении Котовского, Быстрова и Сидорова. Там все как под копирку, и вещество везде одинаковое. Еще раз простите.

– Ой, подождите. Я ведь ничего не запомню. Дайте запишу хотя бы фамилии, – женщина стала судорожно рыться в своей сумке.

Антон развернулся и пошел в сторону шоссе. Ему не хотелось возвращаться в отдел. Он знал все, что там происходит и будет происходить в ближайшее время. Он поймал такси и поехал к Маше.

Она, одетая в коротенькую детскую пижаму, открыла дверь – такая милая, сонная, домашняя. Войдя в квартиру, Антон отключил телефон, не раздеваясь, повалился на кровать и сразу заснул.

Рано утром его разбудила взволнованная Маша. Она успела поговорить с Борисом, обнаружив в своем телефоне несколько пропущенных от него вызовов. Борис разыскивал Антона.

Антон притянул Машу к себе и поцеловал.

– Нет, ты мне ответь, – попросила, отстраняясь, Маша, – ты что там натворил? Почему мне звонит Борис? Твой телефон недоступен. Они тебя с вечера не могут найти. Ты какие-то бумаги должен написать или подписать…

Антон вспомнил, как он, не прощаясь, уехал с работы, и спросил:

– Маш, как ты думаешь, что страшнее: знать, что ты подлец, но быть на хорошем счету на службе, или жить по совести, но остаться без работы?

– О чем ты? Я не поняла вопроса… Да что случилось-то? Ты можешь все толком объяснить?

Антон молчал. Он не знал, как сказать этой девочке, не видевшей грязи и знавшей о его работе только то, что он борется с преступниками, что не такой уж он и хороший парень, как показывают в кино. Да и зачем ей это объяснять? Зачем ей знать, как на самом деле устроена эта система? Он сказал:

– Не волнуйся, Машунь. Все в порядке. Я сейчас позвоню Борису и все решу. А со службы я уволюсь. Буду твоим личным водителем и телохранителем.

Когда Антон подъехал к зданию Службы правопорядка, на парковке его уже ждал Борис. Он был вне себя. И его можно было понять: Антон не подписал документы по Федину и наболтал лишнего его матери.

– Здравия желаю. Прибыл подать рапорт об увольнении, – сразу заявил Антон, не дожидаясь всего того, что ему предстояло услышать от Бориса.

– В смысле? – не понял Борис. – Ты бухой, что ли?

– Абсолютно трезвый, – отрезал Антон.

– Тогда с чего вдруг рапорт? Это тактика такая, да? Чтобы от предъяв откосить?

– Нет, Борь, я серьезно. Знаешь, мне что-то так противно, прямо вот тошно. Больше не могу. И не хочу.

– Ну постой, не гони! У нас служебная проверка по Бизнесмену, конец квартала, геморрой на геморрое, и тут ты еще со своим увольнением! – Борис был в ярости: – Давай пройдемся?

Они пошли в сторону пруда.

– Объясни, что противно, что не можешь?! – начал Борис.

– Знаешь, Борь, вот все противно. Все то, чем мы в последнее время занимаемся: ловим реального наркоторговца, его отпускают, а мы огребаем по полной за хреново подготовленную операцию. А потом притаскиваем в отдел пацана, покурившего из интереса на дне рождения, закрываем его за сбыт наркоты в особо крупном размере и получаем свою квартальную премию. Я вчера вдруг понял, что в этой системе я лишний. А когда еще про Кирилла вспоминаю, так вообще себя дерьмом чувствую. Ты предлагаешь молчать, проглотить очередное стотысячное оскорбление и прессовать дальше подростков по липовым наводкам. А я не вижу в такой работе смысла. Это даже не говно убирать. Это хуже! Это – говно жрать! Каждый день на завтрак, обед и ужин. Вот, смотри, сначала мы не того мужика посмели в оперативную разработку взять, потом показатели по отделу не выполнили, а в довершении – жизнь нормальному парню сломаем. Я больше не хочу, честно! Пойми!

Борис еще какое-то время пытался объяснять, что так устроена система, что ее нельзя переделать, что своим уходом Антон ничего не изменит, что они делают много действительно полезного и нужного для общества, и все в таком духе.

Антон возразил только одно:

– Я же не призываю тебя последовать за мной! И я не собираюсь бороться с этой системой! Я просто хочу уйти и больше не принимать в этом участия.

Борис, поняв, что его доводы не действуют, зашел с другой стороны:

– Ну, ты же должен понимать, что твой уход сейчас совсем не ко времени. К тебе есть вопросы, у тебя куча информации… Они тебя так просто не отпустят…

– Да брось. Не убивать же меня! – Антон постарался улыбнуться.

Конечно, Борис был прав, и Антон все это прекрасно понимал. И был готов. Свой выбор он сделал еще вчера.

Перед входом в здание Борис придержал Антона и шепнул:

– Ты хотя бы причину своего ухода не объясняй никому. Ложись в больничку, получи заключение о профнепригодности. Зачем тебе лишний шум?

* * *

Советом Бориса уйти по состоянию здоровья Антон не воспользовался, а подал рапорт об увольнении. Это послужило формальным основанием для проведения в отношении него проверки. При сдаче дел обнаружилось, что некоторые составленные им документы имеют признаки фальсификации. Возбудили дело о служебном подлоге и злоупотреблении должностными полномочиями. Полковник советовал признать вину и по-тихому получить условный срок. Антон понимал, что, если он будет защищать себя, ему придется рассказать многое о том, как устроена работа, а это может зацепить ребят из отдела. Самое главное, он четко осознавал, что его правда никому не нужна и она никак не повлияет на результат по его делу, который был предрешен еще с момента инициирования служебной проверки. Машина будет ехать дальше, маховик будет крутиться. Тогда зачем?

Он признал вину. Суд приговорил его к четырем годам лишения свободы, не найдя оснований для условного осуждения.

Антон отбыл в колонии весь срок. Он не просил об условно-досрочном освобождении. Ему не к кому было возвращаться: Маша вышла замуж и на воле его больше никто не ждал.

Машу, которая сделала ему нестерпимо больно, Антон не осуждал. Нет, сначала, конечно, он ее возненавидел, мысленно осыпал оскорблениями и упреками. Как только представлял ее с другим мужчиной, к горлу подкатывал комок, становилось тяжело дышать, давило в груди. Как-то, стоя под холодным душем, он просто присел на корточки и, схватившись за голову, завыл от злости. Он злился на Машу и выл громко, по-звериному. Услышав производимый им дикий и одновременно молящий звук, Антон, разозлившись уже на себя и на свою слабость, рывком вскочил и стал со всей силы бить кулаками в шершавую стену. Разбил костяшки, выступила кровь. Он подставил саднящие окровавленные руки под воду. Вода на сером кафеле на полу сначала окрасилась розовым цветом, а уже через минуту, поглощаемая ржавой решеткой, стала прозрачной. Вот так утекла от него Машуня, его любимая девочка.

Со временем злость иссякла. Рассудок раз за разом задавал один и тот же вопрос: а что еще должна была сделать молодая красивая девушка, для которой жизнь представлялась увлекательным приключением, полным драйва и позитива? Антон смог принять сделанный Машей выбор. В конце концов, пусть она будет счастлива. О том, что ей хорошо, он понял из Машиного последнего письма, написанного как-то сбивчиво, сквозь стыд, с просьбой о прощении. Он отпустил ее.

Находясь на зоне, Антон получал новости из газет и по телевизору. Конечно, он был знаком с Концепцией безопасности, принятой на всенародном референдуме, и каждый день слышал убедительные рассказы о необходимости чрезвычайных мер. Поскольку жизнь Антона была полностью подчинена режиму исправительного учреждения, он не сильно задумывался о том, как вводимые на воле ограничения сказываются на обычной жизни граждан. Сама мысль оказаться вне зоны была для него благостной и желанной.

«Там, безусловно, несравненно лучше!» – думал Антон, и именно с таким ощущением он покинул колонию.

Освободившись, Антон переехал за город в дачный домик родителей, устроился работать в автосервис, не искал встреч и не пытался восстановить старые знакомства. Единственным человеком из прошлой жизни, с которым Антон поддерживал отношения, была жена Кирилла. Сослуживец не перенес операцию и умер в больнице, так и не придя в сознание после ранения. Женщина одна воспитывала сына и, как показалось Антону, даже по прошествии нескольких лет не смогла смириться с утратой.

За время отсутствия Антона многое изменилось и в Городе, и в Государстве в целом. Первое, что вызвало удивление, – это бесчисленное количество видеокамер, которыми были напичканы улицы, площади, дома и их подворотни, подъезды и лестничные пролеты, транспорт, магазины и кинотеатры, парикмахерские и прачечные, вокзалы и общественные туалеты. Антона сначала не покидало ощущение, что он не уехал с зоны, а был переведен в другую, с более мягким режимом содержания.

«Сколько же это должно стоить, если все камеры действительно работают? – размышлял Антон. – А если они работают и собирают информацию, то где все это хранится, как и кем обслуживается?»

В первый же день прибытия по месту жительства Антону надлежало явиться в отдел Службы правопорядка и зарегистрироваться. На месте старой обшарпанной постройки стояло современное здание, по периметру забора тянулась колючая проволока. Антон внутренне улыбнулся: «Ну, слава богу, а то я уж начал сомневаться, сюда ли мне». У стражей правопорядка была не только новая форма, но и, как показалось Антону, новые инструкции. Стены первого этажа были увешаны информацией для граждан, повсюду стояли комнатные цветы в вазонах. В окошке дежурной части девушка в форме вежливо попросила подождать сотрудника, который в ближайшее время спустится.

Антон осмотрелся. Яркий свет, чистый пол, работающая рамка-металлоискатель, мягкие кресла для ожидающих, кулер с водой и одноразовыми стаканчиками, пара столиков с чистой бумагой и авторучками, на стенах плакаты: «Граждане! Будьте бдительны!», «Ваша безопасность – наша забота!»

Антон присвистнул: «Ничё себе! Все гораздо лучше, чем я ожидал».

Часовая беседа с сотрудником, который занимался надзором за отклонившимися от нормальной жизни элементами, притупила восторг Антона.

Методы не поменялись: предлагают сотрудничать с органами, держать руку на пульсе, вовремя сигнализировать, не допускать ничего, что могло бы хоть как-то дискредитировать исправленного Государством члена общества. Сколько раз раньше он сам говорил такие или похожие слова тем, кто был на крючке и кого можно было использовать…