1. Ребята, нас обманули! (перевод Натальи Стругач)

Опубликовано в журнале «Семь искусств», № 148, февраль 2020 года

Однажды я была смелой маленькой Красной Шапочкой. Мне было уже четыре с половиной года, у меня была кроваво-красная бархатная шапочка и корзинка, полная не очень свежих сладостей, завернутых в блестящую фольгу. «Мы были наряжены и готовы идти, – начинает рассказ моя мама. – Ты взяла с собой плюшевого жирафа и совсем не боялась волка. Ты боялась только докторов, которые делают уколы. Поэтому я сказала тебе, что мы идем на представление, а не в больницу. Беспокоиться тебе было не о чем». Маленькая Красная Шапочка отправлялась в Дом культуры на новогодний праздник, на «елку». И если она будет сидеть более или менее тихо и наслаждаться представлением, она получит особый подарок – шоколад «Птичье молоко», названный в честь того, что не существует. Поначалу маленькая Красная Шапочка делала все, о чем просила ее мама, и сидела относительно тихо. Занавес поднялся, и на сцене оказался Доктор в огромных очках и длинном белом халате. Его звали доктор Айболит. «Ай, будет больно!» «Помнишь доктора Айболита? Известного героя детских сказок? Он еще пел песенку, которая всем нравилась: “Это очень хорошо, что пока нам плохо!”» У доктора Айболита был огромный, размером с человека, шприц. В тот момент, когда ты увидела шприц, ты вскочила с места и побежала прямо на сцену.

«Ребята, нас обманули! – закричала ты, – это не представление, это больница!»

И тут начался ад кромешный. Дети стали плакать и побежали от своих родителей за тобой. «Это правда, это правда!» – крикнул один малыш. «Маленькая Красная Шапочка очень смелая, она всегда говорит правду». «Ты же знаешь, что я в этой организации только год работала, – говорит мама, – там находились все мои сотрудники, и мне было стыдно за тебя. Ты сорвала весь праздник». Рассказ мамы о похождениях маленькой Красной Шапочки всегда греет мне душу.

«Нет, не “очень хорошо” то, что мы делаем плохо, доктор. Эй, это больно и может стать еще хуже! И почему у тебя такие большие очки? И такая острая игла? Эй, ребята, валим с этого нудного спектакля, заберем “Птичье молоко” без разрешения и побежим на улицу играть в шпионов».

Я прервала сказку потому, что и правда в нее верила. Не так, как верят взрослые. Они используют сказки, чтобы заставить нас сделать что-нибудь неприятное в так называемой реальной жизни: «Потом Иван-дурак пошел в темный лес и остановился на перекрестке. Нет, он не должен был убить дракона, у него была более сложная задача: “пойти туда, не знаю куда, найти то, не знаю что”».

«И в этот момент ты очень широко открывала рот, – со смехом говорит моя мама, – так, что мы могли в него что-нибудь впихнуть». Еда была невкусной: какой-нибудь салат из баклажанов или рыбий жир. Моя мама пережила голод, поэтому она очень беспокоилась, что я плохо ела. Но это не оправдание. По отношению к сказке этот трюк был нечестным. Сказки были созданы не для того, чтобы обманывать или успокаивать непослушных детей. В других странах они были прекрасны сами по себе, они не были жалким притворством мира взрослых. Для нас они имели особый смысл, и мы соблюдали их законы лучше, чем правила взрослой жизни. Во время праздника в Доме культуры я не чувствовала себя зрителем на спектакле, я была маленькой Красной Шапочкой – во плоти и крови. Что с того, что я не была кудрявой блондинкой с пустыми голубыми глазами, как та самая хорошая-прехорошая девочка на картинке в моей книжке «Сказки братьев Гримм». «Почему твои глаза такие большие и черные, маленькая Красная Шапочка? – обычно дразнили меня дети в садике. – Почему они такие темные и грязные? Тебе надо вымыть их хорошим мылом». Я не плакала, чтобы доставить им удовольствие и промыть глаза слезами. Я была черноглазой Красной Шапочкой, которая выглядит по-другому, персонажем вне сюжета, но полным сил.

Рассказчик в русских сказках всегда оправдывался: «Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Короче, одну-две вещи он мог и не переварить. А если рассказчик – женщина определенного возраста, с едва видимыми усиками, весь ее рот мог быть испачкан непереваренными остатками сказочного пира.

Мамины истории перетекают в воспоминания моего детства, но что-то остается недосказанным и непереваренным. Лесная дорога, которую выбрала Красная Шапочка, до сих пор овладевает моими мечтами. Она огибает озеро с мутной водой и ведет в узкий коридор коммунальной квартиры, затем вниз темным проходом к неизвестной станции. Она переходит плавно из сказки в сказку, не прерываясь нигде. И мелькает обрывок красной ткани по краю кадра, и есть узкий лаз.

Я надеюсь споткнуться, чтобы найти ключ на сцену, где и испугают, и удивят, и наградят шоколадом «Птичье молоко». Как у Ивана-дурака, у меня есть задание: пойти на страшный перекресток, покинутый драконами и ангелами, и найти дорогу «туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что». И я уже в пути. И я обещаю, что не буду пользоваться указателями или спасать златокудрую принцессу. Я обязательно загляну куда-нибудь еще.

Итак, почему маленькая Красная Шапочка так много значила в нашем детстве? История «девочка встречает волка» так же стара, как сюжет «девочка встречает мальчика». В средневековых сказках французских и итальянских крестьян маленькая девочка встречает в лесу оборотня и выдает ему все свои секреты. Он быстро съедает бабушку, одевается в ее одежду, просит девочку прилечь вместе с ним и приканчивает ее на десерт. Ученые много говорят о каннибализме, кровавых ритуалах, солнечных и лунных циклах и менструации. Одно ясно: история эта жестокая. Она не спасает от жестокости и не требует возмездия. Жестокость не спрятана за кулисами, она здесь, на первом плане. Еще не был создан современный культ детства, и маленьких крестьянских детей растили на страшных сказках без всякой пощады. В XVII веке французский писатель и придворный Шарль Перро создал для двора Людовика XIV более литературную версию этой истории: девочка получает модную красную шапочку, и волк становится галантным. Он оказывается менее брутальным, но не менее опасным, Дон Жуаном, соблазнителем. Возраст героини ограничивается рамками «раннего пубертата»; французская Красная Шапочка – это формирующаяся Лолита.

В известных сборниках сказок немецких авторов братьев Гримм есть много версий этой истории, всегда с белокурой целомудренной героиней.

В более поздних версиях маленькая девочка и ее бабушка перехитрили волка, потому что они уже прочитали сказку, они заманили зверя в дом при помощи запаха домашней колбасы и бесстрашно его поймали.

Братья Гримм были любимы русскими и советскими детьми, но после революции появилась и очень сильная местная литературная традиция. Детская литера тура в Советском Союзе стала спасительной нишей для многих писателей-экспериментаторов и тех художников, которые не могли публиковать свои работы. Итак, не зная этого, мы выросли на «эзоповых» историях инакомыслящих, но также на литературе, написанной с большим чувством юмора и игры. Корней Чуковский, поэт и друг многих великих поэтов от Хлебникова до Мандельштама, был автором сказки в стихах о докторе Айболите, добром докторе, который получил послание от обезьянки Чичи с просьбой отправиться на берег реки Лимпопо в Африку лечить ее больных сестер и братьев. В 1966 году появился хорошо известный фильм «Айболит-66», где были использованы поднимающиеся экраны, мимы, живые актеры и мультипликация, он был на переднем крае кинематографического эксперимента. Доктор Айболит не был суперменом, он просто очень любил животных, верил в доброту первого встречного и в медицинскую науку.

В хрущевскую эпоху десталинизации и оттепели история страха и соблазна обрела новый сюжетный поворот в экспериментальном мультфильме «Петя и Красная Шапочка» (1958). Советский смелый и озорной пионер Петя опаздывает в кино, мультфильм «Красная Шапочка» уже начался. Петя решает пробраться в кинотеатр через дырку в заборе и внезапно оказывается в самом фильме.

Петя читал сказку, он хочет предупредить иностранку, златокудрую Красную Шапочку, чтобы она была осторожной. Настоящий его противник не волк, а мультипликационный рассказчик.

В самом начале Петя встречает две ожившие звуковые колонки, комментаторов, которые «ведут» историю. «Кто они такие?» – спрашивает Петя у местного говорящего зайчика. «Они – комментаторы (дикторы по-русски, что звучит почти как “диктаторы”), они говорят то, что и так всем известно». Эти дикторы-диктаторы пытаются выгнать Петю из мультика, ведь он не проходил проверку. Он появился «без цензуры»! Петя так серьезно обижает одного из дикторов, что тот демонстративно сам себя выключает. Итак, в то время как маленькая Красная Шапочка остается дамой в беде, она находит нового помощника. Советский пионер 1960-х годов не хочет быть супергероем, он хочет быть автором новой истории.

Разумеется, в фильме нет жестокости. Он добрый и смешной. Когда советские эмигранты перед перестройкой приезжали в США, они были шокированы жестокостью американской массовой культуры. Дети из американских предместий часто видели больше жестокости на экранах, чем в реальной жизни, и они стали к ней нечувствительны. И напротив, советские дети были свидетелями физического насилия, алкоголизма, запугивания, но все это редко появлялось в кино или на телевидении. Насилие в советских массмедиа чаще оставалось за кадром, о нем редко говорили и вспоминали.

Волк в мультфильме «Петя и Красная Шапочка» существует не для того, чтобы пугать, а для того, чтобы над ним смеяться. Он просто серый волк, живущий по соседству. Образ врага в 1960-е дискредитируют и высмеивают. Вся культура страха сталинской эпохи поставлена под вопрос. Новая славная эпоха 1960-х направлена вперед, прошлое по большей части за кадром. И все равно маленькие дети одержимы таинственными сказками.

Давайте вернемся в Ленинград, в Дом культуры, в мое бодрое советское детство 1960-х. Был такой лозунг: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!» Мы почти не читали старые сказки: нас учили рисовать цветными карандашами ракеты и спутники нашего будущего. Нам говорили, что, когда мы вырастем, мы будем жить при коммунизме или хотя бы в космосе на Марсе, красной планете. Меланхоличная Луна была предназначена буржуазной Америке. «C’est si bon», «Это очень хорошо», – была в то время известная французская песенка, ее пел Ив Монтан в черной водолазке. Он приехал в СССР в конце 50-х и вернулся во Францию разочарованным. Но это уже не важно, его стихи прекрасно рифмовались с советским лозунгом: «Жить стало лучше, жить стало веселее».

Короткий переходный период между Сталиным и Брежневым был назван оттепелью. Кто-то надеялся, что наступит Ленинградская весна, почти как Пражская, но вместо этого подтаявший лед в советских лужах вновь замерз во время брежневского застоя.

Но это случилось позднее. В начале 1960-х годов мои родители были молоды и полны надежд. Им было чуть больше двадцати, они хотели наверстать все, что пропустили во время военного детства. Великая Отечественная война закончилась, Сталин умер, наступила политическая оттепель, появились мини-юбки и высокие прически; новые поэтические состязания, проходившие на стадионах, итальянские фильмы, где были красавицы с кошачьими глазами и дух свободы, надолго охватывавший зрителей.

Любовь витала в воздухе вместе с лирическими напевами, по-новому чувственными, и с нечаянными нотами меланхолии танго 1930-х. «Пожалуйста, прибавь к этому, что в нашей коммунальной ванной не было душа, не было туалетной бумаги, не было частной жизни, – говорит моя мама, – в повседневной жизни нас постоянно унижали. Всегда советуйся со мной, когда будешь писать об этом». Отлично, буду.

Почти сразу после моего рождения мама с папой наконец получили комнату с высоким потолком в коммунальной квартире, где жила еще одна семья, – абсолютно чужие и чуждые нам люди.

Наши окна выходили в темный ленинградский двор-колодец, но мама купила в Эстонии очень модные шторы, которые выглядели как рыбацкая сеть, на них можно было повесить пойманных морских гадов и морские звезды. Когда я смотрела через эти шторы на темные окна и разрушенные балконы на другой стороне дома, мир казался мне скорее волшебным, чем депрессивным. Наша комната была ярко освещена лампой с красным абажуром, сделанным то ли в Югославии, то ли в Чехословакии; она была похожа на дружелюбный НЛО или подарок из далекого космоса.

Когда мой папа мыл посуду на коммунальной кухне, он обычно пел бодрую песню: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Эта песня называлась «Марш авиаторов»^[2]. Ее создатели – два еврея, но она использовалась как нацистской, так и сталинской пропагандой. Советская версия звучала так:

 
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
 

Если мы внимательно присмотримся к словам этой песни, то поймем, что бодрые гуманоиды-авиаторы не так уж безопасны для полета. Пламенное сердце, конечно, необходимо для революционного энтузиазма, но в сердце самого аэроплана огонь крайне нежелателен. Смешанные метафоры небезопасны.

Как случилось, что миллионы советских людей пели эту песню с 1930-х годов и никто так и не обратил внимания на этот внутренний саботаж? Именно потому, что напевали ее миллионы.

Предполагалось, что эта советская сказка будет декламироваться вдохновленной марширующей толпой, а не читаться с листа. Честно говоря, когда мой папа пел эту песню в одиночестве на коммунальной кухне, он был счастлив, что сталинские времена, когда она была написана, прошли и он теперь может смеяться вместе с песней. Последнее, чего мы хотели, – это чтобы сказка стала былью.