В Норидже ровно пятьдесят две церкви и триста шестьдесят пять пабов.
– Да что ты?
– Так говорят. Это означает, что человек может в течение года каждый вечер напиваться в новом баре, а каждую неделю раскаиваться в этом у нового алтаря.
Ничто не способно внушить мужчине такого чувства собственной желанности, как полураскрытые губы с обожанием взирающих на него старшеклассниц. Зачем же еще хоть кто-нибудь полез бы в поэты?
– Еще того же, – сказал я бармену.– Позвольте, я заплачу… – произнес рядом со мной голос, женский.– Одна из прекраснейших в нашем языке фраз, – не поворачиваясь, сказал я.
Если вы человек порядочный, ну хотя бы наполовину, вас, вероятно, откуда-нибудь да выгоняли… из школы, из совета директоров, из спортивной команды, из комитета по присуждению премий, из клуба, из секты сатанистов-растлителей, из политической партии…
От утонченно выделанных пальцев на ногах до безупречно вырезанных цветов, венчавших локоны на голове, эта скульптура была непревзойденно лучшим из всех его творений. Более того, это совершенно точно было великолепнейшее произведение искусства в истории мироздания. Для Пигмалиона как для истинного художника это означало, что скульптура была красивее, чем любой человек, когда-либо живший на Земле, ибо Пигмалион знал, что искусство всегда превосходит лучшее, на что способна природа.
Дни и ночи напролет трудился Пигмалион в приступе творчества, буквально энтузиазма. Поколения художников в любых жанрах знают этот мучительный, задышливый восторг вдохновения, охвативший Пигмалиона. Ни единой мысли о еде и питье – да и вообще ни единой осознанной мысли – не навестило его ум, он лишь тюкал, стучал и напевал себе под нос.