– Ну, гонец грустный. Слишком грустный и, по мне, бессмысленный.

– Правда? – удивленно говорит Алекс, будто это было неочевидно.

– А что, ты считаешь, что в этом был смысл? Она весь фильм тянула себя на дно, не принимала никакую помощь и сдалась – просто сдалась, так и не излечив свою душу. Мне казалось, фильмы должны учить чему-то, но точно не этому.

Алекс согласно кивает, хотя выражает явное несогласие, противореча самому себе. Я думала, только в самом начале нашего знакомства Алекс имеет множество тайн, а сейчас, кажется, их стало еще больше. И даже не знаю, может, и нет смысла их раскрывать?..

– И что ты чувствовала, когда видела героиню такой? – вновь задает хранитель странный вопрос.

Я задумываюсь – конечно же, боль.

– Ну, знаешь, даже несмотря на то что я не особо прониклась ею – мне было ее жаль. Сердце обливалось кровью, когда видишь, как она страдает, не в силах помочь себе и принять помощь. Еще меня убивало то, что она… Она ведь совсем еще не поняла того, чего понимают люди через десятки лет! Она такая молодая, а уже разочаровалась в мире! Было даже обидно, что она не попыталась. Она ведь не попыталась… – грустно заключаю я и в ожидании смотрю в зеленые глаза хранителя, который запускает пятерню в темные волосы. Он открывает мне дверь кинотеатра, и я выхожу на улицу.

В нос ударяет свежий запах весны – ведь она совсем скоро. Темнота хоть и пытается скрыть ясное небо и танцующие деревья, но я чувствую эту атмосферу весны, которая предвещает яркое утреннее солнце, обжигающее своими бодрыми лучами. Неужели оно еще больше будет слепить меня по утрам, пока я спешу на работу? Кажется, сейчас это даже радует.

Я улыбаюсь наступающей весне, глубоко вдохнув свежий воздух, который отрезвляет даже ясный ум. Алекс останавливается напротив меня. Я замечаю, как он скользит по мне взглядом, словно разглядывая – хотя вряд ли за все это время во мне что-то поменялось.

– Ну так что? И зачем же ты повел меня именно на этот фильм? – спрашиваю я, спрятав руки в карманы пальто. Уже вечер, поэтому температура немного ниже и руки начинают замерзать.

Хранитель делает небольшой шаг ко мне, словно боится, что нас услышат.

– Первое правило миссии «Марс», Венера, – начинает он, – которое я не могу обойти – побывать в шкуре хранителя, – ухмыляется тот, а я не понимаю, о чем он говорит. – Для не особо понимающих, смотря этот фильм, ты была на месте хранителя. Была в моей шкуре. Ты переживала те же эмоции, которые испытывает любой хранитель земных душ, опекая ту.

Я смотрю на него выпученным глазами, пытаясь понять, как это работает. Ведь если подумать, все логично, и вправду…

– Пойдем хотя бы прогуляемся, – говорит Алекс и тянет меня за локоть куда-то в темноту, а я поддаюсь ему, до сих пор пребывая в раздумьях. – В общем, ты просто должна понять, каково это – быть хранителем. Каково постоянно переживать за душу, словно это плод твоего труда. Каково чувствовать ее и понимать, словно себя. В конце концов, как это – переживать за душу как за себя, потом, потеряв ее, не сумев помочь. Просто пойми меня, чтобы понять других хранителей и продолжить операцию, которую ты сама придумала.

Боже, это часть безумного плана Алекса – я уже поняла, что они у нас разные. Даже не знаю, как реагировать на это, потому что это, черт возьми, тяжело. Если бы я была хранителем, не за что бы не смогла сидеть в стороне и наблюдать за душой, пока та ест себя изнутри. Пока та сама себя убивает. Это же нереально – постоянно наблюдать за душой, не имея возможности даже спросить, как дела… Хотя нет – после этого просто почистить память, но разве это лучше? Наверное, даже больней, ведь понимание того, что душа тебя никогда не вспомнит, – убивает. Просто убивает.

– И ты смотрел этот фильм? – спрашиваю я, наконец обретя голос. – Ведь изначально непонятно, что будет с героиней.

– Открою секрет, Венера, что режиссер – сам хранитель. Поэтому это так реалистично – наверняка он показал одну реинкарнацию той души. И я знал, что только такой фильм заставит тебя поверить, не знаю, вспомнить, почувствовать…

Мы обходим дерево, которое стоит непростительно неправильно – прямо посередине пути, словно у Бога дернулась рука, когда зеленой кистью он проводил по этому месту. Я чувствую руку Алекса сокрушительно близко – и это никому не мешает. Кажется, чем больше я чувствую его, тем больше понимаю. Хотя вряд ли смогу понять его жизнь.

– Почему именно такой депрессивный? Почему не на какой-нибудь более веселый, а? Тогда бы я ощутила приятные и светлые чувства хранителя.

Алекс цокает, словно то, что я сказала, невозможно.

– Негативные ощущения чувствуются острее, ближе – только они могут заставить плакать так, как ты не заплачешь от счастья. Только такие чувства могут вызывать самые искренние эмоции. Прости, что я заставил тебя плакать, но зато теперь ты понимаешь, как я себя чувствую. Как чувствуют себя хранители – они очень зависимы от своей души, как это и правильно.

Значит, Алекс хочет, чтобы мы были «на одной волне»? Браво, у него получилось, и, кажется, я даже не нуждаюсь в его извинениях, ведь мне нравится то, что мы становимся ближе. А мы однозначно становимся ближе.

В моей голове всплывает вопрос, который я боюсь задать все это время. Я боюсь, что заплачу. Что не сдержусь и издам отчаянный крик при воспоминании того времени. Но кажется, и Алекс не хочет говорить об этом. Хотя я уже знаю, что тот помнит те времена так же четко, как я. Но мы должны. Ведь это самый тяжелый, но и самый важный период моей биографии. Если бы не разрушенная в хлам Венера – не было бы навсегда влюбленной в мир Венеры Эстер.

– То есть ты… Ты так же ощущал себя, когда я плакала каждый вечер в убитой квартире с моей маленькой комнатой? – спрашиваю я, преодолев боль в сердце и горле, отчего делаю большой глоток напитка, который не допила в кинотеатре.

Вижу, как Алекс становится немного поникшим. Его плечи опускаются, как и взгляд, который минуту назад вожделенно бегал по мне. Отгадала. Он так же не хочет вспоминать то время. Интересно, он помнит, как сильно у меня сушилась кожа на щеках от постоянных слез?

– Даже хуже, Венера, – говорит он, заглянув мне в глаза, отчего я почти застываю, по привычке перебирая ногами вслед за хранителем. Он так смотрит на меня – с ушедшей болью, огромной любовью и нежностью, что можешь испытывать, наверное, только к самым родным. Кажется, на меня не смотрела так даже мама, которая любит меня всем сердцем. – Тогда я был готов умереть вместе с тобой, потому что даже не мог помочь тебе. Не мог, потому что это был твой путь, который нужно было просто пройти – я знал это, но все равно не мог смотреть на тебя… На твои полные боли слезы – это было испытанием и для меня. Но теперь ты здесь и все хорошо. Это лучший исход, – заключает он, улыбнувшись. Вновь той самой теплой улыбкой, которая согревает самое холодное сердце.

Я пытаюсь сдержать слезы. Слезы, которые так редко пускаю! Особенно от простых фраз, которые в устах Алекса становятся трогательной речью. Если бы я тогда знала, что за мной наблюдает мой Алекс, плакала бы еще сильней, чтобы он пришел. Сдался и пришел.

– И как ты только держался?.. Я бы на твоем месте забрала бы душу к себе.

– Я бы тоже так сделал, но прожив столько лет, изучая тебя – я знал, что если помешал бы тогда, то не было бы того, что есть у тебя сейчас. Нужно было просто время, которого у нас предостаточно.

– А казалось-то, что дальше – лишь пустота, – говорю я, натянув искреннюю улыбку освобождения и посмотрев наверх – прямо в небо, которому я молилась.

– Да, но иногда чем хуже – тем лучше, – говорит тот, резко притянув меня к себе, когда рядом проезжает велосипедист. – Ну, потому что любая неудача ведет к нечто большему – к великому в твоей жизни. После черной полосы всегда белая. Но кто сказал, что без черной была бы белая? – улыбается он. И вправду. Может, если бы не все плохое – не было бы ничего хорошего? Не зря ведь говорят – все к лучшему. – Так что в следующий раз не расстраивайся так, Венера, знай, что все еще будет.

Я улыбаюсь. И вправду – если бы не та чернющая полоса в моей жизни, я бы никогда не была тем человеком, кем являюсь сейчас. Только через ненависть я пришла к любви – к миру, себе и ко всему остальному. Без тех слез вряд ли бы я поняла значимость боли, которую необходимо проживать, а не прятать в себе. Да, я не люблю прошлую Венеру, но принимаю ее. В параллельной реальности я сейчас сижу на подоконнике, плачу, вытирая горячие слезы, и смотрю в темноту, совсем не подозревая, что где-то там плачет Алекс – я знаю, и его слезы были за окном. Но это уже неважно, потому что я здесь – в своих мечтах.

– Хорошо, я усвоила урок, мастер, – пытаюсь я разрядить обстановку. – И кажется, очень хорошо. Теперь я понимаю, как тебе тяжело – даже тяжелей, чем мне, когда я пытаюсь устоять перед пирогом Эмили.

Алекс прыскает от смеха – похоже, обстановка разряжена и теперь можно велить слезам больше не пытаться выпасть из моих блестящих глаз.

– Кстати, что это за кампания такая? Ты что, миллионер? – спрашиваю я и вспоминаю, в какой шикарной квартире однажды проснулась. Ах да, наверняка у него есть и шикарная машина, которой он почему-то даже хвастаться не хочет.

Хранитель поджимает губы и выдает:

– Так как моя главная задача не в том, чтобы обеспечить себя в этой жизни, я прихожу почти на все готовое.

– Как это? – удивляюсь я.

– Ну, понимаешь, наша задача это защищать душу, в моем случае твою. И если я буду пытаться устроить свою жизнь, то как я буду следить за тобой? Ни времени, ни сил – а физическое тело, как на зло, часто устает – хоть вампиром становись! – разводит тот руками, мимолетно посмотрев на меня, наверное, проверить мою неоднозначную реакцию. – Поэтому мы приходим сюда в готовое физическое тело, которое жило до нас, но по каким-то причинам не имеет своего хранителя.

Получается, он никогда не был ребенком? Никогда не рос вместе с ровесниками? И даже никогда не влюблялся?.. Становится жутко от понимания того, что это тело жило до души Алекса.

– И что становится с душой? – спрашиваю я. Мне становится даже жаль того мужчину, который был в теле Алекса до него… Он что, просто исчез, будто его никогда и не было?

– Ну, она как телепорт – переходит в другую жизнь, в которой ее найдет свой хранитель. А тело забирает другой хранитель, чтобы помогать своей земной душе, – поясняет тот, словно это облегчит мне задачу воспринять информацию из его уст.

Но как же? Разве не каждая душа ценна?

– А как же родные, близкие?.. Они же не забудут своего сына, брата или друга!

Хранитель вздыхает, согрев воздух вокруг своим горячим дыханием. Он дотрагивается до моей руки ладонью, которая ощущается словно лед. Так странно – от него исходит тепло, но руки будто онемели.

– Когда я перешел в это тело, у него было очень много родных и близких. Бедная душа, которая лишилась хранителя, подумал я… Я просто со всеми попрощался и пришел туда, где была ты. Всем близким этого… тела – я сказал, что навсегда улетел. Хотя иногда мне все равно приходится общаться с матушкой и некоторыми родственниками… Так что знай, если человек резко все бросил и переехал на другой конец света – это уже не он, – поясняет Алекс. – Приехав сюда, я первым делом нашел тебя, а потом все остальное. Конечно, не без помощи.

– Боже, это… – Не могу поверить, что все так просто. Просто взял – и исчез. Кажется, никто не достоин такой участи.

– Венера, успокойся! Да, я понимаю, что звучит жутко, но душа без хранителя – как без рук. Рано или поздно он бы все равно покинул этот бренный мир. А так зато у хранителей есть тела.

– И почему же тогда у душ пропадают хранители?

Похоже, этот вопрос оказывается сложней, чем все предыдущие, потому что Алекс задумывается, рукой направив меня в какой-то парк, где горят гирлянды, будто сейчас Рождество, и прогуливаются люди – кто-то смеется, кто-то пытается скрыть слезы, а кто-то просто любит. Здесь столько душ и каждая из них прекрасна – почему-то только сейчас я начинаю ценить это. От понимания того, что любая земная душа может просто взять и исчезнуть из-за отсутствия какого-то там хранителя, становится жутко. И никто не поймет этого, не вспомнит и даже не подумает о подобном.

После размышлений Алекс говорит, подняв левую бровь:

– Ну, бывают всякие ситуации, но чаще всего просто сам хранитель соблазняется земной жизнью и снова хочет стать человеком. Или же кто-то хочет могущества и перестает, так сказать, опекать душу. Кто-то просто отказывается, хотя я не понимаю, как это можно сделать, – отвечает тот, посмотрев на меня с такой теплотой – с той самой, которая раздается внутри уютным костром во время вечерних посиделок. Кажется, только его зеленые глаза, помнящие и понимающие всю мою боль и самые прекрасные моменты моей жизни, могут так влиять на мое сердце, которое когда-то перестанет биться.

Я киваю, стараясь запомнить эту информацию. Прямо-таки чувствую, как окунаюсь с головой в мир Алекса, который решил основательно меня подготовить к… К чему? К нашей операции, которая на самом деле нечто больше, чем просто операция? Может, только для меня это игра, правила которой я не особо знаю? Кажется, все не так просто, как и ожидалось, но я понимаю, что не время докапываться с подобными вопросами к Алексу. Не время и не место. Или же мне этого пока знать не следует. Пока…

Мы проходим по небольшой аллее, которая сопровождена голыми деревьями, на которые прикреплены мигающие желтым цветом гирлянды. Почему-то именно вечером, когда темнота забирает последние остатки света, город преображается, словно девушка, собравшаяся на самую крутую вечеринку или нарядившаяся на свидание с самым важным человеком в ее жизни. Сиэтл надевает черное платье, которое облегает самые красивые места, и высокие золотые каблуки, заставляющие всех смотреть только на них. Светлые гирлянды могли бы ослепить, если бы этот город не надел солнцезащитные очки. И, наверное, блеск на губах – финальная черта, заставляющая город блестеть. Сиять. И все это только один Сиэтл.

– Как же красиво… – шепотом произношу я, посмотрев наверх.

И над макушкой переливаются гирлянды, словно корона поднялась в небо. Хоть и прохладно, но мне так тепло от этой атмосферы, которую замечаю не каждый день. Царит завораживающая темнота, которая забрала небо, сдерживающее слезы. Я всегда была сентиментальной – какое-то время мне не нравилось это, но только сейчас понимаю, что именно эта черта позволяет восхищаться обычными вещами так, как никто другой. И это прекрасно.

Наверное, на протяжении минуты я забываю о рядом идущем Алексе, который, уверена, восхищается этим парком так же, как я – если не сильней. Слушая его, понимаю, как сильно он любит Землю, благословляет все земные души и наслаждается временем, проведенным в этом теле. Наверное, это совсем другие ощущения.

– Почему ты никогда не хотел стать снова человеком? – спрашиваю я, когда мы выходим из парка и просто идем вперед, словно там нас что-то ждет. Но мы просто идем – в неизвестность, которая интригует нас обоих. – Просто все бросить и подумать о себе?

– Конечно, я так могу, но кто я после этого? Как мне с этим жить? – обреченно говорит Алекс, по-прежнему не позволяя мне убрать руку, которая обнимает его плечо. А я даже не замечаю этого, рассматривая темноту сквозь хмурые лица.

– Но ведь ты не будешь этого помнить…

– Верно, Венера, но я не могу бросить тебя. Наверное, я смогу уйти только тогда, когда тебе не будет нужна моя помощь. – Снова тот теплый взгляд, от которого я таю, словно снеговик в суровой России весной.

Я усмехаюсь:

– Держу пари, это будет не скоро.

– Это будет тогда, когда придет время.

После мы просто разговариваем, вспоминая все на свете – от моего детства до привычек Алекса. Он наконец-то рассказывает о себе, будто барьер, ограничивающий его, рассыпался – и теперь передо мной не загадочный хранитель, а весельчак Алекс. Тот рассказывает о себе так непринужденно и забавно, что я совсем забываю о том, кто он на самом деле. Забываю, что у нас есть особая и нерушимая связь, которая пугала меня. Кажется, это обычный парень, с которым я сходила на самое лучшее свидание – без пошлостей, излишней романтики и неловкости. Все идеально, как не бывает на первых свиданиях.

И мне бы так не хотелось вспоминать о том, что этот человек, рассказывающий о своих неловких и до жути смешных ситуациях, мой хранитель, который знает, как заинтересовать меня. Знает, что для меня смешно и что нет. И я не хочу думать об этом. Я просто растворяюсь в сегодняшнем вечере, наслаждаясь присутствием Алекса, каждый взгляд которого возрождает внутри что-то очень приятное.

Я просто обнимаю человека, который становится для меня чем-то большим, чем просто незнакомец. Наслаждаюсь прохладой и кислородом, ведь безудержный смех буквально заставляет хватать его ртом, словно последний глоток чистого воздуха. Мне нравится эта человеческая непосредственность, когда ты просто общаешься с человеком, даже не думая о том, кто он, каков его статус и какое у него мышление. Тебе просто хорошо с ним. И больше ничего не нужно, ведь больше – только ты. И надеюсь, это не последний такой вечер, когда я могу просто расслабиться. Когда я могу забыть о том, что у меня есть хранитель. Когда я хоть на миг возвращаюсь в то время до Алекса – но вместе с ним.