В июле 1988 года Беларусь в своей части организовала Полесский государственный радиационно-экологический заповедник. Вот так через пять лет после аварии уже существовали две совершенно разные структуры, подчинённые правительствам независимых государств: украинская Зона отчуждения и белорусский Полесский государственный радиационно-экологический заповедник. И что интересно, в зоне отчуждения природа и животные «отчуждены», восстанавливаются не шибко, хиреют, а в заповеднике флора и фауна заповедные, пышные.

Всё в этом мире буквально как назовёшь, так и будет. Радиационный заповедник обосновался в трёх районах Гомельской области: Брагинском, Наровлянском и Хойникском1. Жители 97 вёсак были выселены за пределы этой территории.

Ежедневно заботятся о заповедной зоне около 700 человек: охранники, егеря, лесники, научные работники, сотрудники МЧС. Приезжают на практику студенты-биологи, учёные, журналисты, фотографы из различных стран. Двадцать лет флора и фауна жизнедействуют здесь без вмешательства человека. В заповеднике больше 1250 видов растений, из них одни только заросли исчезнувшего повсеместно водяного ореха чего стоят.

Остапыч обязательно вас туда поведёт снимать диких кабанов – уж очень они любят там пастись2. Радиация и страх перед ней лучше любой охраны защищают заповедник от браконьеров. Попасть туда можно только по специальному пропуску, который, ой, как трудно получить.

Надежда отвернулась к окну и, как будто вынырнув на поверхность из своих мыслей, проговорила:

– Фёдор Стратонович, я ведь родом из этих мест и прекрасно знаю, что и самосёлы есть в заповеднике, и мальчишки-сталкеры захаживают за «хабаром»!

¹ Здесь сконцентрировано около одной трети выпавшего на территорию Беларуси радиоактивного цезия, 70% стронция, 97% плутония. Площадь заповедника – более 215 тыс. гектаров.

² Фауна заповедника насчитывает 280 видов птиц, 25 видов рыб, 54 вида млекопитающих. Сорок три представителя животного мира занесены в Красную книгу: зубр, бурый медведь, рысь, барсук, чёрный аист, орлан-белохвост, лошадь Пржевальского и др.

Белорусский учёный лукаво улыбнулся и неожиданно хлопнул в ладоши.

– Давайте все вопросы, дорогие мои, вы зададите своему проводнику Матвею Остаповичу. Завтра он вас будет ждать на КПП «Бабчин». А моё дело – рассказать вам общеизвестные вещи и доставить в администрацию заповедника, что находится по улице Валентины Терешковой в городе Хойники… Да разместить вас в гостинице «Журавинка». Фёдор замолк, посмотрел внимательно в окно и, повернувшись к водителю, неожиданно пробасил:

– Василий, у той нарядной хатынки сворачивай налево и по просёлку пыли до берега Березины. Пора снедать!

– Березина! Березина! – радостно зашумели французы, похлопывая друг друга.

Широко и вольно среди лугов и синего неба раскинулась река, полноводная голубая коханочка.

Спустя десять минут микроавтобус остановился на пологом берегу. Деревянный стол, лавки, костерок с котелком… Гости попрыгали на траву и начали шумно и жадно вдыхать воздух, напоённый свежестью реки, ароматами скошенных трав, горьковатым дымом костра и сногсшибающим запахом царской ухи.

Tres bien!1¹ Великолепно! (фр.)

Александр Капнист – щуплый, сероглазый, похожий больше на озорного мальчишку, чем на одного из известнейших военных тележурналистов, в бейсболке козырьком назад – по-дружески начал тузить Мишеля Дризэ и тащить того к реке с нескрываемым намерением столкнуть в воду.

– Ну что!.. Французишка!.. Это историческое место – Березина!.. Здесь мой пра-праи так далее дедушка Василий Капнист, русский офицер, полковник Миргородского полка, герой войны 1812 года, чей портрет висит в Эрмитаже, потопил несметное число французских солдат и, как гласит семейное предание, чуть не взял в плен самого Наполеона Буонапарте! Тут русские всегда мочат французов! – кричал месье Капнист на прекрасном русском языке. Мишель Дризэ – среднего роста, коренастый, лет сорок, явно не робкого десятка, коллега Александра по военным походам – растерялся, начал пятиться назад, споткнулся о корягу и со всей дури плюхнулся в воду.

Правнук продолжил дело своего прадеда!

Водитель микроавтобуса Василий среагировал молниеносно: бросился в воду и помог гостю выбраться.

Пока Мишель переодевался, путники растянулись на лавках у стола, покрытого настоящим льняным белоснежным рушником с вышитыми красными нитками ромбами, берегинями, голубями и медведями.

– Вить-вить-фьють-фьють! – раздалось совсем рядом.

– Да замолчите же вы! Это соловьи поют! – тихо сказал Андрэ. (Шёпот порой громче любого окрика людей заставляет замолкнуть.) – Не слышал их с археологического похода в восемьдесят четвёртом! Поздний соловей, старый! Поёт с хрипотцой, с горечью! Мастер! Моя бабушка говаривала, что соловьи поют только до Троицы, пока берёза косы не закрутит.

– Ку-ку! Ку-ку! – начала аккомпанировать соловью кукушка.

Надежда с ужасом прижала руки к груди, считая:

– Раз, два, три… – и с каждым счётом морщинок на её лице становилось меньше, а весёлых рыжих искорок в янтарных глазах – больше.

Вечерело, дым от костра туманом стлался вдоль реки. Облака, как декорации из буколической идиллии, паслись на небе.

Повар в уху вылил стакан водки, снял котёл с костра и поставил его на пень рядом с общим столом, где уже красовались лук-порей, гора петрушки и укропа, огурчики зелёные пупырчатые да красавец каравай, разодранный на крупные ломти – по-другому горячий хлеб порезать нельзя, разве что ломать.

Если бы не французы, то хозяева так и сделали бы, потому что ломать оно всегда вкуснее!

Помечтаем: рука смачно отламывает хрустящую корочку, чувствует тепло и радость земли; аромат хлеба дурманит… Увертюра к симфонической поэме «Царская уха»… Но стоп, гости-то из Европы, вот хозяева и постеснялись!

Повар – румяный дядька, лет пятьдесят, в колпаке и фартуке – большой деревянной ложкой неспешно помешал уху в котле и медленно начал разливать это божественное варево по деревянным мискам, добавив для вкуса, как это делают все настоящие рыбаки, уголёк из костра. Недаром Иван Тургенев на знаменитых обедах «пяти освистанных» угощал своих французских товарищей именно «царской» ухой!

– Родной, не томи, – застонал Фёдор Юркевич, первым заграбастав миску с ухой (это был очень некорректный жест в первую очередь по отношению к гостям, а если среди них дамы – тем более!). – Сейчас захлебнусь собственной слюной. Ребята, извините, я первый, смотрите на меня. Вы ведь не умеете есть деревянными ложками, да ещё варево только с костра. Вначале вдыхаете аромат ухи, потом зачерпываете её ложкой и по чуть-чуть насыпаете в рот, смакуя каждый кусочек. Кому несподручно, скажите – дадут металлические ложки, но я не рекомендую: вкус еды станет совсем другой. Что тут началось за столом! Смех, чавканье, крики, глаза горят, пот со лба течёт… Одним словом – пир!

– Уф! А почему повар водку в уху вылил? Кто знает? Нереально вкусная пьяная уха! – закончив есть и облизав ложку, спросил доктор Ву. Да потому что это «царская» уха. Рыба-то речная – вот водку и подливают, чтобы отбить запах тины, – неожиданно ответил Поль Ванькович. – Моя бабушка именно так и стряпала уху, – и он протянул повару свою миску за добавкой. – Хоть мисочка и похожа размером на деревянное корытце, но я бы съел ещё, уважаемый! В парижском ресторане ни за какие деньги такое блюдо не попробуешь. Разве что марсельская уха – буйабес, но это совсем не то!

Когда ещё придётся в следующий раз попасть в давно утраченный гастрономический рай!

– Что самое главное и трудное в приготовлении «царской» ушицы? – положив ложку и переведя дух, выпытывала Надежда у повара.

– Самое сложное – это найти старого петуха, из которого варится бульон для ухи! – смеясь, ответил кок.

Французы острили, рассыпались в комплиментах в адрес повара, красоты природы и белорусских женщин. Все наелись, расслабились, успокоились, на столе появился самовар с липовым чаем для неспешного разговора.

– Пока мы не вошли в зону эксперимента и не достигли Полесского радиационного заповедника, основные характеристики нашего сознания не искажены, – обратился к сидящим за столом доктор Бертье, – поэтому я хочу попросить доктора Ву и его любимое детище – нейрогенный компьютер, известный нам под именем Нэт, – создать на базе цифровой платформы нашего эксперимента отдельный журнал, куда участники экспедиции будут записывать, что они видели, чувствовали, слышали, о чём думали. Что им снилось, какую информацию считывали в общедоступном Интернете и многие другие мелочи, что окружают нас и которым мы не придаём ни малейшего значения. Но, работая в столь опасной зоне, где авария исказила время и пространство, такая мелочь, замеченная одним из нас, может спасти жизнь другому.

Доступ к журналу будут иметь все участники эксперимента и смогут, что крайне важно, обмениваться мнениями в комментариях к постам. Кроме того, оставшиеся во французской клинике другие участники эксперимента, я имею в виду свою жену Веронику, также будут с нами. Таким образом мы получим наиболее полную картину происходящего.

– Отличная идея, Андрэ! Ты просто читаешь мои мысли, – сказал доктор Юркевич, внимательно слушая перевод Надежды.

Доктор Ву задрал голову и, казалось, никого не слышал, пытаясь разыскать в кроне дерева серенькую птичку, с дотошностью бухгалтера отсчитывающую мелочь.

– Ку-ку! Ку-ку! Я насчитал сто восемьдесят, так что на каждого участника нашей безумной экспедиции, включая доктора Юркевича, Веронику и Нэта, приходится по двадцать лет предстоящей жизни. Отличная перспектива! – включился в разговор Николас Ву. – М-м-м… Я бы поставил ещё такой небольшой фильтрик, позволяющий любому во Вселенной существу с вибрациями ментальноэмоционального поля, сходными с нашими, участвовать в обсуждении постов. Не надо аплодисментов: идея принадлежит не мне, а Нэту, который считает, что это безопасный способ расширить границы эксперимента, – пошутил доктор Ву, внимательно всматриваясь в удлинившиеся, как на полотнах Модильяни, лица своих удивлённых товарищей.

– Не понимаю, зачем заниматься лишней писаниной: операторы и так снимут всё происходящее с трёх точек, – воскликнула слегка раздражённо доктор Сушкевич.

Поль Ванькович вытер полотенцем лоб и шею, налил себе ещё чашку липового отвара и перебил Надежду:

– Извините, мадмуазель Надин, я хочу рассказать забавный случай. Гулял я как-то со своей супругой по одному из жилых кварталов Парижа. И вдруг вижу, как по карнизу четвёртого этажа идёт огромный бело-серый мейн-кун.

Точь-в-точь как мой оставшийся дома котяра Фипс. Степенно так ступает лапами и шевелит кисточками ушей. Я обомлел! Покрылся холодным потом, с тревогой следя за каждым шагом кота, пока тот благополучно не добрался до открытого окна и не скрылся за шторой.

В это время моя жена, устав дёргать меня за рукав куртки, начала истерично хохотать: «Никогда не думала, что вид голой женщины в окне приведёт моего мужа, военного оператора, в такой экстаз!»

Оказывается, двумя этажами ниже в огромном французском окне стояла абсолютно обнажённая женщина и пила вино из бокала. И если бы не хохот и слова моей благоверной, я бы никогда не увидел эту голую тётку! Так что каждый человек видит мир по-своему. А оператор тоже человек! «Ведь снимает не камера, а глаза, сердце и ум оператора», – говаривал мой большой друг – советский фотожурналист Николай Рахманов. Барон, между прочим. Мы видим только то, что в фокусе камеры или нашего интереса, и ничего больше, подобно лошадям с шорами на глазах.

Колдовская тишина окутала своим покровом пикник. Вата облаков отражалась в воде, река жизни бесшумно катила свои воды в вечность…

После этих слов все присутствующие за столом задумались и замолчали, и лишь неутомимая кукушка продолжала предсказывать будущее.

– Предлагаю назвать этот «полевой дневник» «Журнал Рыси и Нэта», – неожиданно для всех прошептала Надежда.

Ответа не последовало; молчание – знак согласия.

– Вот и ладушки!.. По коням, ребята, нам ещё ехать до места часа три, – хлопнул по столу Фёдор Юркевич, встал и посмотрел на часы. – Опаньки! Почти четыре часа. Покатила ушица наше солнышко к закату!

Как бы в ответ на слова Фёдора солнце, пойманное в сети могучим облаком, заалело.

После гостеприимного и щедрого «перекуса» на берегу Березины микроавтобус без каких-либо остановок и разговоров домчал наших развалившихся на сиденьях и мирно похрапывающих героев до небольшого белорусского городка. Справа, составленное из огромных бело-зелёных каменных букв, промелькнуло слово «ХОЙНИКИ». По обеим сторонам дороги потянулись аккуратные, крепкие деревянные домишки, нарядно выкрашенные в жёлтый и зелёный цвета, с резными наличниками и фигурными коньками. Потом автобус свернул, и дорога стала широкой, а дома – уже каменными и двухэтажными.

– Друзья! Просыпаемся! Милости прошу в старинный белорусский городок Хойники – былую вотчину воинственных и гонорливых шляхетских родов Вишневецких, Ястрембжевских, Ваньковичей…

Доктор Бертье, разбуженный зычным голосом Фёдора, начал переводить, но, споткнувшись о фамилию Ванькович, воскликнул:

– Ба, да ты, Поль, вернулся на родину предков? Ты же Ванькович?.. Похоже, многие из нас имеет свою тайну, связывающую его с этим местом.

Поль перевернул на безымянном пальце массивный золотой перстень и показал всем эмалевую пластину с красным рыцарским щитом, короной и лисом.

– Это перстень с гербом «Лис» рода Ваньковичей, к которому я действительно принадлежу. Не верил до последнего, что увижу свой родовой замок с огромным, на несколько гектаров, парком, вымощенными дорожками, репликами античных скульптур. В начале прошлого века мой прадед Станислав построил вблизи замка, в местечке Рудаков, мелиоративные каналы, кирпичный, маслосыродельный и спиртовой заводы.

– Прости, брат! – с пониманием продолжил разговор Фёдор Юркевич. – Там одни руины. Рудаков попал в зону отчуждения. Сельскохозяйственный техникум, который размещался в барском поместье, был эвакуирован в Хойники. Но я попрошу Матвея Остаповича, нашего проводника, показать тебе замок и заброшенный парк…

Лучи заходящего солнца преломились в рыжей шевелюре пана Ваньковича, увенчав её золотистой короной прямо, как на гербовой пластине перстня, а длинный нос, заострённой формы ушные раковины и небольшие карие, близко посаженные глаза и многочисленные веснушки придавали ему сходство с лисом.

Автобус плавно остановился перед двухэтажным белорозовым зданием с надписью под коньком крыши «Гостиница „Журавинка“».

– Господа французы, приехали! В вашем распоряжении будет весь верхний этаж гостиницы. Кому какой номер достанется – разберёмся. Я буду жить вместе с вами… Выгружаемся! Вещи переносим в холл здания, паспорта отдаём дежурной для регистрации. Ужин в кафе на первом этаже, если кто голоден! Завтрак в 7:30 утра. Потом загружаемся в вездеход МЧС и отчаливаем к контрольно-пропускному пункту Бабчин… Надюша, переведи! Извини, устал… весь французский вылетел из головы, – бодрым командным голосом завершил день Юркевич.

Солнце садилось медленно, небо алело, появился белесый контур молодого месяца, вдали запели петухи, залаяли собаки. На улицах городка ни души. Местное население засыпало рано, с курами и солнышком. После аварии на Чернобыльской станции здесь остались доживать свой век тринадцать тысяч человек. Кормил Хойники заповедник – основное место работы горожан.

ЖУРНАЛ РЫСИ И НЭТА

Профиль: журнал_рыси_и_нэта Журнал был открыт 6 июня 2006 года, заморожен 12 июня 2006 и передан Надеждой Сушкевич с разрешения Смотрителей, включая авторские права на публикацию материалов в открытом доступе, Софии Агачер в июне 2014 года.

Имя:

Журнал Рыси и Нэта

Смотрители Журнала:

доктор Андрэ Бертье

доктор Николас Ву

Участники Журнала:

Надежда Сушкевич (Рысь)

Нэт

Мишель Дризэ

Поль Ванькович (Лис)

Александр Капнист

доктор Фёдор Юркевич

Матвей Остапыч

Профессор Эйн

Вероника Бертье

Местонахождение: Полесский государственный радиационно-экологический заповедник, Республика Беларусь – г. Ницца, Франция.

Способы связи: доступ к Журналу через всемирную паутину для комментариев имеет любое разумное существо Вселенной с вибрациями ментально-эмоционального поля, сходными с аналогичными характеристиками Участников.

Описание: Журнал базируется на цифровой платформе эксперимента, проводимого французской экспедицией под руководством доктора Андрэ Бертье в Полесском государственном радиационно-экологическом заповеднике, и является полевым журналом участников этого эксперимента. Журнал ведётся на французском и русском языках. Автор переводов – доктор Андрэ Бертье.