Здравствуй, дорогой Читатель!

«Писать просто и ясно так же трудно, как быть искренним и добрым», – считал Моэм. Всю свою жизнь я стараюсь быть искренней и доброй, но просто о сложном, о трудном, о больном писать так и не научилась. Трагедия сама определяет язык повествования.

Не мы выбираем место рождения.

Случилось так, что я родилась в Гомельской области и про Чернобыльскую катастрофу знаю не понаслышке. Авария прошла через отчий дом и моё сердце, унеся жизни близких людей, и во многом повлияла на мою судьбу.

Роман «Журнал Рыси и Нэта» я начала писать в 2014 году, выкладывая главы в своём блоге «Живого журнала». Отсюда название романа и его композиция. После первых робких публикаций и зарисовок в Сети стали появляться комментарии читателей. И теперь каждая глава в книге снабжена небольшими комментариями.

Так я познакомилась со Змееловом. Вы, конечно, догадались, что это ник?

Со Змееловом я освоила огромный пласт знаний о животном и растительном мире.

Нам кажется, что это мы приручаем зверей и животных. Между тем это они приручают нас. Змеелов писал о рыси, волке, кабане, зубре, чёрном аисте, выдре, как будто и сам был этими зверями. Он рассказывал не просто о дикой природе, а о животном царстве – том мире, из которого были изгнаны люди, словно падшие ангелы из рая.

Когда умирают срубленное дерево, убитая охотником птица или зверь, земля лишается частички души.

И вот наконец наша кормилица устала от издевательства – осушения болот, вырубки лесов, уничтожения зверья и птиц – и выдохнула, изгнав тупых и обнаглевших паразитов-людей.

Границы свободного в своей первозданности мира от непрошеных гостей охраняли изящные и хитрые рыси. Патрулировали территорию и следили за порядком сильные и мудрые волки.

Зверьё здесь было непуганое – охотилось и днём, и ночью. Зубры, кабаны, лошади Пржевальского, медведи жили по своим законам, никому не принадлежа и не желая подчиняться законам дичи под прицелом.

Берёзы, осины да ёлки прошили насквозь брошенное человеческое жильё. И оно стало трухой. Змеелов описывал мир дикой природы без человека. Мир дикой природы обрёл рай! В общем, как говаривал Пришвин, «с природой одною он жизнью дышал»…

Я знала только одно такое место в Европе – Полесский государственный радиационно-экологический заповедник, или «Чернобыльский рай», как шутил Змеелов.

Так о чём мой роман?

О любви и о спасении любимых! Он о творце и его творениях, ибо, по словам Ницше, творчество – вот великое спасение от страданий, великое облегчение жизни!

Ужас и Страх умаляют жизнь. В этой книге вы их не найдёте, не найдёте того, что так любит теперь смаковать кинематограф!

Страх появится позднее… причём у тех, кого и близко там не было. А тогда, помню, не было ни страха, ни ужаса при эвакуации населения – никто ничего ещё не понял тогда!

И героизма, и жертвенности не было – люди делали свою обычную работу, как выполняли её каждый день до этого, и радовались, что им заплатят два, а то и три оклада… Если ещё проще и яснее… мой роман о враче, пытающемся спасти свою любимую от жуткой болезни. Диагноз понятен, причины возникновения заболевания не изучены, лечения не существует.

Врач решается на научный эксперимент, который можно провести только в условиях закрытой природной экосистемы, где водятся рыси. В мире существует лишь одна такая «природная лаборатория» – заповедник в Чернобыльской зоне отчуждения, где и раскручивается маховик сюжета.

Надо ли добавлять, что все события и имена в романе являются вымышленными?

Если нет, то приятного погружения!

Ваша София Агачер

ПРОЛОГ

Забитый колодец, безлюдной деревни хранитель, Некошеный, серый, под солнцем стареющий луг. И купол вдали золотится, святая обитель,

И город пустой перед ним возникающий вдруг. И странные люди, одетые не по сезону.

И всё, что ты видишь вокруг, называется зоной.

Сергей Урывин. Из песни «Зона»

Чёрное небо провисло, как клеёнка с водой. Туча напоминала поливальную машину. Фиолетовые вспышки молний исполосовали небо.

Если бы не близкое знакомство доктора Андрэ Бертье с президентом Французской республики и не поздний звонок господина Жака Ширака своему коллеге президенту Беларуси Александру Лукашенко, частный самолёт французского телевизионного канала TFС никогда не смог бы приземлиться в Национальном аэропорту Минска.

Но шасси выпущены, словно когти у кошки, колёса мягко коснулись бетона, и двенадцатиместный комфортный джет побежал по почти пустынному взлётному полю, где врассыпную стояли самолёты с тёмно-серыми крестами на фюзеляжах

Похоже, люфтваффе опять базируются в Минском аэропорту?! – пошутил брюнет с типичным для француза крючковатым носом.

Стюарт Шарль, опоясанный ремнём безопасности, нервно поправил свой красный галстук-бабочку и пояснил:

– Господин Бертье, это самолёты «Белавиа» с цветком василёк – эмблемой белорусской авиакомпании.

– А почему тёмно-серого цвета?

– Кризис: не хватает синей краски, дорогой Андрэ, – рассмеялся сидящий напротив доктора Бертье высокий мужчина, после чего с ленцой потянулся, встал и… стукнулся головой о верхнюю багажную полку. – У-у-у-у… Поделом мне… или, как говорится, «il ne faut pas réveiller le chat qui dort»! 1

Мелкий дождь не прекращался.

Пассажиры джета явно нервничали и хохмили, подбадривая друг друга перед поездкой в Полесский радиационно-экологический заповедник. Группа французского телевидения получила разрешение не только на посещение, но и на съёмку фильма о животном мире закрытой и таинственной Чернобыльской зоны. И предвкушение опасного путешествия пьянило, как шипучка из подвалов мадам Клико.

Белоруссия встречала французских телевизионщиков с уважением и вниманием, как будто членов правительственной делегации. Улыбчивый пограничник поднялся в салон джета, проверил и проштамповал паспорта.

У самолёта застыли микроавтобус «Мерседес» и вытянувшийся в струнку, как солдат почётного караула, доктор биологических наук, зоопсихолог Фёдор Юркевич.

¹ «Il ne faut pas réveiller le chat qui dort!» – французская пословица, эквивалентная по значению русской: «Не буди лихо, пока оно тихо!»

Доктор Бертье первым сбежал с трапа, обнялся с белорусским учёным и возбуждённо заговорил по-русски, слегка картавя:

– Фёдор, как я рад тебя видеть! Мы ждали этого дня десять лет! Свершилось!

Руководитель группы и переводчик доктор Андрэ Бертье, его помощница доктор Надежда Сушкевич, компьютерный гений доктор Ву и операторская группа, состоящая из настоящих, прожжённых телевизионщиков, одетых в видавшую виды летнюю форму солдат Французского легиона: Мишеля Дризэ, Александра Капниста и Поля Ваньковича, – расселись по местам.

Прибывший багаж молниеносно перегрузили в микроавтобус, и уже через десять минут прилетевшие покинули территорию взлётного поля, так и не побывав внутри здания Минского аэропорта.

У шлагбаума офицер пограничной службы, молоденький летёха, отдал французам честь и даже попытался натужно улыбнуться.

Белорусская земля радовала гостей жёлтыми и фиолетовыми полями цветущего люпина, поздними трелями июньского соловья и нежно-зелёными берёзовыми рощами вдоль дороги по маршруту Минск – Хойники.

Французы ещё не пришли в себя, и Фёдор Юркевич решил взять их в оборот.

– Как устроились, ребята, всем удобно? Едем прямо в Хойники. Расстояние – 330 километров, время в пути – пять часов. Сейчас 13:00 по местному времени; через пару часов сделаем привал в лесочке недалеко от Бобруйска. Поснедаем, как говорят белорусы, ушицы из щучек утреннего улова, а кто рыбку не уважает – тому мачанку с рёбрышками и драниками предложат. Так что ещё засветло прибудем на место. Там для вас забронирован целый этаж в гостинице «Журавинка». Хорошая гостиница… не хуже ваших клоповников на Монмартре, – переводил на французский язык почти дословно вводную речь Фёдора доктор Бертье, опустив, правда, его замечание насчёт кровососущих в парижских отелях.

Гости воспряли духом.

– Фёдор, – обратилась Надежда к доктору Юркевичу (хочу заметить, что на Западе «доктор» – это вежливая форма обращения к любому учёному, а не только к врачу), – лёту от Парижа до Минска всего ничего, да и условия у нас были шикарные, так что все сэкономленные силы, помноженные на любопытство, мы намереваемся обрушить на вас. Расскажите нам о Полесском заповеднике, Чернобыльской зоне, обо всём том, что мы должны знать прежде, чем попадём в эту радиационную паутину человеческой боли.

Фёдор Юркевич, автор уникальной книги по зоопсихологии волков, и доктор Андрэ Бертье, известный невролог, познакомились на всемирной научной конференции в Париже в середине девяностых. В то время одно упоминание Чернобыльской зоны вызывало у европейцев первобытный ужас. Но когда небольшого роста и совсем негероической наружности, с давно не бритой щетиной на лице, рано облысевший человек лет пятидесяти выступил с докладом об опыте сохранении экосистемы на примере Полесского радиационно-экологического заповедника, весь зал аплодировал белорусскому учёному стоя!

Андрэ Бертье пригласил Фёдора Юркевича к себе в Ниццу. Именно там, на Лазурном берегу, на вилле «Вера», где находилась неврологическая клиника для безнадёжных больных, и возник этот безумный план совместного эксперимента и поездки в заповедник…

Фёдор снял бейсболку, взлохматил остатки растительности на черепе, достал из своей сумки три альбома и протянул французам.

Родные мои! В этих альбомах фотографии обитателей и истинных хозяев нашего Чернобыльского рая! Полюбуйтесь на этих красавцев – оленей, зубров, медведей, рысей, чёрных аистов, орланов, диких лошадей Пржевальского. Разве они не прекрасны?

Телевизионщики оживились.

– Все эти животные наконец-то обрели свой дом, откуда ужас перед радиационным облучением и смертью выгнал самых страшных, всё и вся пожирающих и разрушающих существ на Земле – нас с вами.

«Мерседес» плавно скользил по асфальту. Тихо и бесшумно. За окном – вангоговские поля. Киношники с альбомами в руках, где каждой твари по паре. Ноев Ковчег!

А Фёдор тем временем продолжал:

– Итак, немного истории. 26 апреля 1986 года, в 1 час 23 минуты, произошёл аварийный взрыв четвёртого энергоблока Чернобыльской атомной станции. Взрыв был такой чудовищной силы, что разрушил толстые стены из бетона и в атмосферу было выброшено колоссальное количество радиоактивных веществ. В блоке начался пожар – первыми в этот ад спустились пожарные расчёты.

Они не знали, что погибнут. Вечная слава и память этим ребятам-пожарным, спасшим всех нас!

Пламя было потушено, но начались мощнейшие выбросы радиоактивных веществ. Шквальные порывы ветра рвали, гнали и разбрасывали радиоактивные облака по всей Европе, где смерть выпадала пылью и проливным дождём на цветущие сады, сохнущее бельё, играющих детей, участников велогонки мира, людей на первомайских демонстрациях, крестьян, работающих в поле, и коров, жующих отравленную траву.

Для нейтрализации четвёртого энергоблока был сооружён «саркофаг», на строительство которого затратили более трёхсот тысяч тонн бетона и большое количество свинца.

За два года свыше полумиллиона человек приняли участие в ликвидации аварии и её последствий. Сейчас их называют ликвидаторами. Большинство из них болеют, многие умерли, но никто не считал и не считает себя героем, потому что нас в Советском Союзе с детства учили Родину защищать. Сотни тысяч людей вынуждены были навсегда покинуть свои жилища, простившись с землёй и могилами предков.

Больше всего досталось моей родной Беларуси: на территории Гомельской области выпало около 70 процентов радиоактивных осадков. В радиусе тридцати километров от Чернобыльской станции непригодная для жизни людей территория с заражённой на тысячу лет почвой, с сотнями оставшихся без хозяев, брошенных деревень, куда тут же потоком хлынули тысячи мародёров со всей страны, была огорожена колючей проволокой и стала строго охраняемой зоной.

Отныне и до веку, как бессменные постовые, застыли на границе с этой землёй столбы с табличками, на которых красным по белому, словно кровью по снегу, начертано: «ВНИМАНИЕ! РАДИАЦИОННАЯ ОПАСНОСТЬ!

ВХОД И ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЁН!» А ядовито-жёлтый треугольник с изображением «вентилятора», или знак радиационной опасности, знает сейчас в Белоруссии любой малый ребёнок.

Звезда Полынь – символ Апокалипсиса.

В альбомах есть и знаменитые фото: развороченный взрывом четвёртый энергоблок; автобусы с эвакуирующимися жителями Припяти; колесо обозрения в парке культуры и отдыха, который должен был открыться в городе энергетиков на майские праздники 1986 года; обнявшиеся молодые ребята и девушки на берегу реки Припять, любующиеся на фантастически красивое зарево пожара на атомной станции; пионерская вожатая, что привела пионеров на мост посмотреть, как работают их отцы после пожара на станции.

Смотрите, смотрите!

Подавленные французы молча листали страницы истории.

Сколько боли сочилось с этих фотографий… У любого человека сердце сжималось тисками.

По лицу Надежды беззвучно катились слёзы, а операторы сразу стали заниматься своей работой: снимать дорогу, реакцию соседей по микроавтобусу на чернобыльскую быль; Фёдора с его словно уставившимися в одну точку глазами и сами фотографии. Профессионалы!

Спасительная рутинная работа, что может вытащить из любого стресса и горя, хвала тебе! Главное – не выть, а что-то постоянно делать.

Фёдор замолчал, достал из своей винтажной, потёртой на сгибах и швах сумки термос и повернулся к остальным пассажирам:

– Предлагаю на этой пафосной ноте сделать короткий антракт и испить сбитня, приготовленного моей матушкой специально для вас.

По салону автобуса потёк травянисто-медовый пряный аромат. Путники, держа в ладонях пластиковые кружки, жадно вдыхали запах, отхлёбывая маленькими глотками горячее янтарного цвета варево.

– Федья! Объясни, что это за чудодейственный напиток? – поинтересовался доктор Бертье, прикрывая глаза и урча от блаженства, как мартовский кот на солнце.

С каждым глотком волшебного нектара шестерёнки в черепушке крутились всё быстрее, а краски мира становились ярче и теплее.

Французы были взяты в полон!

– Андрей! – обратился к другу на русский манер Фёдор. – Объясни своим коллегам, что ещё одна кружечка сбитня – и мы не только начнём целовать и любить друг друга, но и, подобно ракете, взлетим на Луну. Матушка моя готовит этот напиток из шипучего мёда и трав, что ей передаёт Матвей Остапыч аккурат из тех мест, куда мы едем.

– Ты хочешь сказать, что этот напиток сварен из растений и мёда Чернобыльской зоны? – прошептал Андрэ, с ужасом обозрев пустое дно своей кружки.

Доктор Бертье приуныл.

– Именно это я и сказал. Недалеко от контрольно-пропускного пункта «Бабчин» есть потрясная экспериментальная пасека, мёд откуда в небольших дозах обладает сильнейшими целебными свойствами. Как в гомеопатии, где вещества в микродозах являются лекарствами, а в макро – ядами.

Французы, не обращая внимания на шепчущихся, радостно галдели и протягивали чашки за добавкой.

Надежда закрыла рот ладошкой, чтобы не прыснуть от смеха, глядя на вытянувшуюся физиономию и выпученные глаза доктора Бертье, который, сделав несколько глубоких вдохов и успокоившись, объяснил кинооператорам, что больше одного стакана сбитня с непривычки пить не рекомендуется – это хоть и не абсент, но всем предстоит завтра трудный поход.

Фёдор, пошалив, невозмутимо продолжил свою привычную лекцию о Полесском заповеднике:

– Хорошо, надеюсь, все восстановили силы, получили удовольствие и готовы слушать меня дальше, – как с привычной профессорской кафедры вещал доктор Юркевич, пряча свой огромный термос от греха подальше в сумку. – Тридцатикилометровая Чернобыльская зона отчуждения находилась на территории двух советских республик – Украинской и Белорусской ССР.