Колхозник с интересом посмотрел на кулон и, взяв его в свои руки, прочитал надпись, рассмеялся, спросил:

– И почём отдаёшь?

Стоявшие рядом с ним собратья по мелиорации сельского хозяйства обратили внимание на действия своего товарища и, заинтересовавшись весёлой надписью на кулоне стали разглядывать поделку, громко выражая свой восторг смехом.

– Не дорого отдам, – громко говорил Казбек, специально привлекая внимание милиционера, которому наскучило стоять, как фонарному столбу в одиночестве и он, скорее всего из любопытства, чем из-за рвения к службе подошёл к группе колхозников и, просунув свой нос через плечо крестьянина, пролепетал с вытаращенными глазами:

– Граждане, нарушаете! Что тут за торговля?

Колхозники замолкли. Казбек спокойно ответил постовому, специально накручивая ситуацию против себя:

– Вот, товарищи просят продать в память о Москве медальон.

Колхозник возмущённо ответил:

– Ничего я не просил, он сам ко мне подошёл и предложил купить медальон.

Казбек упёрся своей версией:

– Ты дядя, что-то не то говоришь. Это ты у меня увидел медальон на груди и спросил, не продам ли я его тебе на память о Москве?

Колхозник опять возмутился:

– Что ты говоришь? Вы не слушайте его товарищ милиционер. Врёт он всё, зачем мне его медальон? Да вот товарищи мои подтвердят, что я правду говорю.

Милиционер взял из рук колхозника медальон, осмотрел со всех сторон, прочитал внимательно надпись, задумался. Лицо его начало было расплываться в улыбке, но он спохватился и уже с серьёзным видом спросил Казбека:

– Это вы откуда взяли гражданин?

Казбек продолжал себя топить.

– Это моё, сам делаю и продаю друзьям.

Милиционер растерялся от такого наглого и откровенного признания и, не зная, как точно отреагировать на слова, произнёс:

– Ну, ты юморист, надо же такое написать, да ещё на монете. Да по тебе статья плачет.

Казбек разозлил постового не к месту сказанной фразой:

– Чистосердечно признаю свою ошибку,и больше не буду безобразничать.

– Ты, чего из себя дурака строишь? А, ну, пройдём в отделение и вы товарищи со мной. Свидетелями будете, – разошёлся постовой и взял Казбека под локоть.

Казбек, как бы нечаянно, выдернул руку и локтём ударил милиционера в подбородок. Милиционер отшатнулся, осел на землю, схватился рукой за подбородок. Удар казался с виду нечаянным и лёгким, но при этом была сломана челюсть постовому. Милиционер другой рукой пытался вставить свисток себе в рот и свистнуть, но боль от удара, перекосила рот у милиционера. Он застонал, так и оставив попытку, подать сигнал.

Рассмеявшись над действием милиционера, Казбек, подтрунивая над ним, проговорил с усмешкой:

– Ты свисток себе в другое место вставь, со спины, пониже поясницы. Свист будет называться высокохудожественным.

Милиционер разозлившись, сидя на земле, пытался достать из кобуры оружие. Казбек вовремя среагировал и поднял милиционера с земли за шиворот, затем поставив на ноги блюстителя порядка, поднял руки вверх со словами:

– Всё, всё, признаю свою ошибку. Иду за вами гражданин начальник, куда прикажите.

***

Не ожидал Казбек, что за использование денежных знаков в неправомерной форме статью переквалифицируют в семь лет лишения свободы, из-за сломанной челюсти постовому.

Эпизод 3

1952 год. Осень.

Григорий с инвалидом Иваном сидели на скамейке во дворе на Арбате у подъезда дома, находясь в состоянии алкогольного опьянения, разговаривали на откровенную и больную для Григория тему.

Иван теребил душу словом:

– Ты говоришь вот, что жизнь старую перечеркнуть хочешь. А может быть оно и лучше будет. Никто тебя трогать не будет, никто не будет помнить о твоём прошлом. Ну, почему ты так хочешь сделать, ты мне так и не сказал?

– Сказать не могу, – отвечал Григорий, – но совета прошу у тебя. Что надо сделать, чтобы чувствовать себя, как будто я виноват во всём?

– Да ты как не старайся, если тебя любят, то и помнить тебя будут таким, каким ты для любящих людей остался. Но заставить себя можно, провести черту между прошлым и будущим, чтобы через эту черту не возможно было перейти. Так, чтобы дотянуться было нельзя до высот при всём желании, – нёс околесицу Иван.

– Мне надо это сделать, иначе я всю жизнь с собой не согласен буду. Буду считать себя правым и правота моя, сожрёт меня. Мне надо виноватым стать и научиться прощать, понять до конца всю боль мою и страх людей, из-за которых я боль эту принимаю на себя, – само бичевал себя Григорий.

***

Во двор под арку вошли три человека. Один из них мужчина интеллигентного вида в плаще и шляпе нёс в руках портфель жёлтого цвета. Мужчину сопровождали двое спутников. Один из них приблатнённого вида, крепенький, одет в пиджак, на голове кепка, брюки и чёрные ботинки, по имени Семён. Другой, по кличке Дрозд, с военной выправкой, худой, в плаще, в руках держал трость.

Григорий смотрел на портфель прохожего и в памяти всплывали неприятные моменты его жизни. Он поднял глаза и узнал в человеке с портфелем Остроухова, немецкого переводчика.

Григорий схватил за руку Ивана со словами:

– Иван, видишь мужика с портфелем?

– Вижу, ну и что? – не понимая вопроса, ответил инвалид.

– Это немецкий переводчик Остроухов. По его приказу над матушкой моей полицаи издевались, – злобился Григорий.

– Да ты что Гриша? Какие полицаи? Ты о чём? Здесь Москва, всё причудиться может. Выпили мы с тобой хорошо, разговор душу теребит, фантазия пошла пьяная, – ответил Иван.

Григорий встал со скамейки и, сплюнув, сказал:

– Этого гадёныша морду, никогда не забуду. Жив остался. Иван иди из двора на улицу, найди постового, а я задержу предателя.

Иван на костылях вышел из арки на прохожую часть улицы. Григорий оставил чемодан у скамейки надвинул на лоб кепку. С папиросой в руке, опустив голову, вниз пошёл походкой сильно выпившего человека за тремя прохожими, направившимися в конец двора. Гнев и ярость проснулись в Григории от воспоминаний давнего эпизода в жизни матери.

Остроухов и его спутники прошли до конца двора, присели на скамейку. Григорий, пьяной походкой подошёл к ним и, склонившись перед лицом Семена, попросил прикурить:

– Извините, огонька не найдётся у вас?

Остроухов не узнал Григория. Спутник Остроухова по имени Семён встал со скамьи, достал из кармана коробок со спичками, протянул их Григорию. Дрозд поднялся со скамьи, отошёл на два шага в сторону. Семён нарочито вежливо, чтобы быстрее отстал от него пьяный, проговорил:

– Вот пожалуйте, прикуривайте.

Григорий прикурил папиросу, положил коробок со спичками к себе в карман.

Семён поднял кверху брови, вдруг каким-то шестым чувством угадав опасность и продолжая держать вежливый тон, произнёс:

– Вы, конечно, может быть, меня не правильно поймёте, но, по-моему, вы что-то забыли.

– Разве? Ну, и что я, по-вашему, забыл? – провоцировал Григорий и взглядом встретился с Остроуховым.

Семён почувствовал подвох, но гонор пересилил разум и он, уже в настоятельном тоне, продолжил:

– Товарищ, огонёк верните на Родину.

Семён протянул руку в ожидании возврата спичечного коробка, но Григорий обратился с язвительной улыбкой на лице своём к Остроухову:

– Простите, мы с вами нигде не встречались?

Остроухов встал со скамейки, попытался отойти от Григория, но тот перегородил ему дорогу, шагнув перед ним, затем быстро достал коробок, вынул спичку и, черканув ею о серу, зажёг огонь, поднёс его к своему лицу.

Глаза Остроухова сузились, лицо выражало страх. Остроухов, не двигаясь, смотрел на Григория.

– Помнишь меня? – спросил люто Григорий.

Остроухов ничего не мог вспомнить, так как прошло много лет и, тем более он Григория не видел в лицо тогда в автомобиле, подбитом в лесу, но движение со спичкой пробудило в нём смутную и неприятную ассоциацию и он, раздражённо ответил:

– Не имею чести знать вас молодой человек.

Остроухов попытался сделать шаг в сторону, но Григорий, выбросив из руки обгорелую спичку, схватил переводчика за руку и со словами ехидства и злобы, продолжал:

– Как же так? А, вы всё тот же цвет кожи портфеля предпочитаете, как и в войну?

Семён понял, что этих, двоих людей, что-то связывает, но всё это было не к месту, не вовремя и он попытался в угрожающей форме положить конец ненужной ситуации:

– Да вы молодой человек пьяны. Я попросил бы вас оставить нас в покое, иначе…

Григорий дерзко прервал Семёна:

– Что иначе? Может быть, Клаузе на подмогу позовёте? Ты, наверное, не знаешь, с кем дружбу водишь. Так я тебе расскажу.

Остроухов выдернул свою руку из руки Григория, рванулся в сторону арки. Григорий сделал шаг за Остроуховым, ударил своей ногой по его ноге. Остроухов упал на землю.

Семён схватил Григория за пиджак. Григорий встрепенулся, сделал шаг назад, локтем ударил Семёна по лицу со словами:

– На тебе, по соплям, чтоб не лез, куда не просят.

Семён отпрянул, схватился рукой за нос, из которого пошла кровь.

Во дворе две бабушки, сидевшие на скамейке напротив, встали и быстро юркнули в подъезд дома. Остроухов полз на четвереньках по земле.

Семён, рявкнул собакой:

– Дрозд, уработай фраера!

Григорий шагнул в сторону Остроухова, бросил слово с неприязнью:

– Куда? Стоять муха навозная.

Дрозд ударил Григория по спине тростью. Григорий на мгновение оцепенел телом, развернулся к Дрозду лицом. Дрозд нажал на кнопку ручки трости. Из набалдашника, снизу выскочило лезвие.

Григорий пьяно проговорил:

–Ох, ты какой, золотой по бокам серебряный.

Дрозд резко ткнул тростью в лицо Григорию. Обученный приёмам рукопашного боя десантник увернулся, перехватил трость рукою, ударил Дрозда кулаком, прямым ударом в голову. Дрозд увернулся, ответив Григорию ударами слева и справа, профессионально, по лицу. Григорий выдержал удар. Дрозд ногой ударил Григория в пах.

Григорий перехватил удар руками, ответил ударом ноги между ног противнику, затем подскочил к Дрозду вплотную, ударил с двух рук кулаками снизу под подбородок со словами восторга победы:

– На!

Дрозд упал. Остроухов полз на четвереньках, остановился и, обернувшись, крикнул вороной Семёну:

– Кончай его Семён.

Семён поняв, что отвязаться от парня нет возможности, пошёл на крайнюю меру вынул нож с выкидным лезвием.

Григорий пошёл к Остроухову. Семён нажал кнопку ножа, щёлкнув лезвием оскалившейся стали, сделал скачок вперёд кошкой голодной и ударил снизу в спину Григория, который, услышав щелчок, быстро развернулся, подставил руки перед ножом крест, накрест, остановив удар, и вывернул железо из рук противника. Нож упал на землю, а Григорий коленкой правой ноги ударил Семёна в пах, затем сверху кулаком по голове со словами:

– Что упырь, крови десантника захотел напиться?

Семён упал на землю на четвереньки, но протянув руку, поднял нож и продолжал упорно ползти в сторону Григория.

Остроухов поднялся, засеменил в сторону арки, споткнулся, упал, поднялся, прижался к углу арки спиной, засунул правую руку под лацкан плаща. Григорий догнал Остроухова, шагая большими прыжками, схватил его за шиворот.

Дрозд и Семён шли на Григория. Остроухов вынул из бокового кармана плаща пистолет, вывернувшись к Григорию лицом, нажал на курок. Григорий успел отбить рукой пистолет в сторону, отпрянув вправо. Пуля после выстрела полетела в сторону Дрозда и попала ему между глаз. Худой мужик завалился на землю. Григорий, держа Остроухова за лацканы плаща двумя руками, повернул голову к Семёну. Семён ударил ножом Григория в шею. Тот в свою очередь увернулся, и лезвие вонзилось выше ключицы в шею Остроухова, обрызгав Григория кровью.

Григорий отшвырнул Остроухова к стене, развернулся к Семёну лицом и начал методично избивать противника, наносил технически правильно выученные удары приёмов рукопашного боя десантника.

Семён медленно оседал и, теряя сознание, завалился на землю. Остроухов держался руками за шею, хрипя, пытался зажать рану, сползая спиной по стене дома на корточки. Григорий рывком руки выдернул нож из шеи Остроухова.

С пеной у рта, потеряв над собой контроль, Григорий потряс ножом над Остроуховым, неистово прокричал:

– Помнишь тварь село моё? Мать мою Прасковью, помнишь!? Как ты её нагишом в колодец при всём честном народе в воду кунал! Так она через тебя ослепла! На лоскуты порежу недоносок!

Григорий размахнулся ножом. Лицо его было искажённо от гнева.

В арку вбежал постовой милиционер. Засвистел в свисток. Григорий остановил свою руку, бросил нож на землю и стоял, замерев весь перепачканный кровью Остроухова. Милиционер, уже примастыривал наручники Григорию, когда инвалид Иван, на костылях проковылял из арки во двор, остановившись, с сожалением произнёс:

– Вот и стал ты Гриша отрезанный ломоть, как хотел того.