Глава 4

Эпизод 1

1952 год. Сентябрь.

Вечерняя Москва. Вечер всегда меняет настроение людей. Человеку становится уютно вечером при свете фонарей. Сумерки сглаживают недостатки. Макияж у женщин становится контрастным и от стен, дающих тень покрова таинственности, протягивается рука безрассудности, толкает прекрасную половину человечества на поиски своего счастья в личной жизни. Вечером скованность у людей исчезает. Если при свете дня женщина отвечала мужчине строго по регламенту рабочего времени на слова «проходите, пожалуйста» – сухим «спасибо», то вечером ответ был «благодарю вас», с кивком головы и вежливой улыбкой.

Столешников переулок в Москве, в самом центре города, как днём, так и вечером был оживлённым местом и человек, попадая в этот небольшой отрезок перемычки улиц Петровки и Большой Дмитровки, получал соблазн потратить деньги в магазинах и ларьках буквально стоявших на каждом шагу. Чистильщики обуви, табачный магазин, кондитерская, комиссионка, меха, книжный, ювелирный и ряд других десятков магазинов в небольшом переулке создавали картину, какой-то улицы не похожей на улицы Советской Москвы. В воздухе носился запах движения денег.

Вечером подростки согласно веянию того времени, беря пример с жиганов носили кепки, сдвинутые на бочок и ножи в карманах. Девушки, ох эти девушки, пленяющее создание, трепали своими линиями тела, соблазняя сердца мужчин. Кокетливыми взглядами из-под длинных ресниц смотрели огоньками глаз на прохожих мужчин сквозь свисающие локоны волос шестимесячной завивки, притягивая к себе кажущейся доступностью.

Рассматривая витрины, Григорий прошёл до конца Столешникова переулка, на углу дома перешёл дорогу на другую сторону улицы и спустился по ступенькам в столовую Общепита, находящуюся в полуподвальном помещении дома.

Дом был построен на фундаменте из кирпича со сводным потолком подвала, что остался после пожара от сгоревшей церкви Воскрешения в Скоморошках после нашествия Наполеона, когда-то в стародавние времена в 1812 году. Затем церковный надел земли с остатками сводчатого фундамента взял под себя священнослужитель Беляев и дом надстроен был третьим этажом в 1873 году.

И каких только заведений в этом доме не было; И каток здесь рядом знатный был и трактир прелестный самый лучший в центре Москвы. Были здесь в этом доме меблированные комнаты «Версаль», которые оставили след нелестными отзывами горожан и в дальнейшем после 1917 года переименованы новой властью в гостиницу «Спартак». Помнится, в подвальном помещении даже оптический магазин торговал, «Милк и сынъ».

В 1924 году здесь находилась редакция шахматного журнала «64», издательство по физкультуре и спорту, а также театральная студия имени М.Н. Ермоловой. Потом уже магазин продуктовый хулиганил своей безнаказанностью.

Ну, а далее открыли столовую дневную, в которой к вечеру ближе и водкой и кружкой пива не брезговали торговать.

Столовая представляла собой два зала, с беленым сводчатым потолком арками. При входе была гардеробная. Курить там строго не разрешали, но народ это поставил на горькую правду. Кушал трудовой народ в свой обеденный перерыв, а вот под вечер вся эта кутерьма превращалась в пивную. Дым от папирос стелился по залу, где некоторые из посетителей сидели в помещении без рубашек, только в майках нательных из-за духоты. Места в пивной были все сидячие, столы деревянные сдвинутые между собой и лавки длинные не всегда под вечер вымытые.

Мест не было свободных. Григорий огляделся по сторонам, заметил в самом углу зала, сидящего за столом человека, и с ним рядом место, занятое прислоненными к стене костылями.

Григорий подошёл к инвалиду и вежливо спросил:

– Потеснишься браток?

Мужчина по имени Иван сидел за столом с весёлым выражением пьяной радости на лице. Перед ним сиротливо, без закуски стояла ополовиненная кружка с пивом и, как Григорий заметил, ноги правой по колено у мужчины отсутствовало.

– А, что не потесниться? В тесноте, да не в обиде. Присаживайся мил человек, если не брезгуешь с калекой сидеть, – предложил инвалид.

Мужчина взял костыли, переставил их с другой стороны от себя. Григорий присел на стул, чемодан поставил под стол.

К столу подошла официантка, молодая, темноволосая девушка. Белый передник и кокошник на голове указывали на её принадлежность к обслуживающему персоналу.

Рая, так звали официантку, без эмоций проговорила:

– Слушаю вас. Что будем заказывать?

Григорий, выкладывая из карманов на стол пачку папирос и спички, спросил:

– А, что имеется у вас для страждущих?

Рая улыбнулась, чувствуя, профессиональным чутьём в Григории потенциального клиента их заведения, произнесла фразу уже более мягким голосом, перечисляя радости пивной:

– Пиво бочковое, раки отварные, баранки солёные, вобла сушёная.

Григорий, окидывая фигуру Раи озорным взглядом, сделал заказ:

– Пару кружек пива для начала, порцию раков, да и пяток баранок. Пока всё, потом посмотрим, как пойдёт, – заказал Григорий.

Рая записала заказ и, улыбнувшись Григорию, пошла к стойке заведения, скользя увертюрой между столами, показывая посетителям возможность своих бёдер резать миллиметры с хрусталём пивных кружек, стоявших на краю пропасти охмелевшей беспечности.

Инвалид, протягивая мозолистую руку Григорию, представился:

– Иван Фомичёв, гвардии сержант запаса.

Григорий в ответ пожал руку Ивану и произнёс с иронией в голосе:

– Григорий, тоже гвардии и тоже запаса.

И пошёл разговор у них хорошо, смешиваясь с монотонным шелестом звуков пивного заведения.

– Сам-то откуда будешь? Вроде на москвича не похож, – говорил Иван.

– Почему не похож? У меня что, физиономия соляркой перепачкана? – ответил с норовом Григорий.

Иван, рассмеявшись, продолжил добро:

– Нет, браток, лицо у тебя выглядит растерянным и простодушным. Такие лица у деревенских парней становятся, когда они в город большой приезжают.

– Верно, подметил, – развеселившись от точного замечания, ответил Григорий.

Рая принесла поднос с заказом Григория, сняла с подноса кружки с пивом янтарного цвета, на тарелке трёх раков с баранками вперемежку, поставила на стол и отошла к стойке обслуживания. Григорий отпил несколько глотков пива, поставил кружку на стол, отломил у варёного рака клешню, попробовал на вкус.

– А, ты с оказией здесь или принципиально?– продолжил разговор Иван.

Григорий улыбнулся и ответил:

– С оказией шёл к знакомому, он в Столешниковым переулке живёт, да только дома его нет, с работы видно не пришёл еще. Подумал, посижу, подожду пока его здесь. Раки ничего, вкусно с пивом.

Григорий пододвинул тарелку с раками к инвалиду со словами предложения:

– Угощайся, чего так гонять пиво, с раками вкуснее.

– Я одно пиво пью не, оттого что на закуску денег нет, а потому что пиво нельзя пить ни с чем.

Григорий ответил с иронией:

– Не может быть!

Иван почувствовал иронию в интонации Григория, но, не подав вида, продолжил:

– А, вот то-то и оно, что может. Меня ещё мой отец учил. Жидкость она должна проходить без препятствия, а еда забивает почки, тем более соль. Пиво это, как мочегонное средство. Ты ж от него во всю дуешь, когда наберёшься и остановиться не можешь. Конечно вприкуску-то оно вкуснее, но и вреда больше. И ещё когда пьёшь пиво и ешь, то жиреть начинаешь. Смотри, какой я худой. Пиво попью, а потом поем, но лучше сначала поесть, а потом пиво попить. Наука брат.

Григорий, слегка захмелевший, с улыбкой на лице слушал Ивана, подперев подбородок рукой, в которой дымилась зажатая пальцами папироса и, улучив паузу в поучениях Ивана растягивая слова, произнёс:

– Да, наука. Спасибо тебе, запомню. Это значит, чтобы почки не отвалились, лучше солёное не кушать, когда пиво пьёшь.

Иван повёл головой по сторонам, вынул из бокового кармана пиджака «чекушку» водки, посмотрел на Григория, спросил, молчаливо кивнув головой.

Григорий кивнул в ответ утвердительно и произнёс:

– А, «ёрш» не повредит здоровью?

– Ну, ты сказанул, « ёрш » не рыба, а разновидность напитка, – философски заметил Иван и, добавив в кружки с пивом водки, убрал «чекушку» в карман.

Григорий с Иваном чокнулись кружками с пивом, выпили « ерша » залпом, до дна.

– Молодец Григорий. Удивляюсь, что ты такой понятливый. Ну, про войну я тебя не спрашиваю, молод ты ещё, воевать, а вот служил ты, где? – начал обычный, пьяный разговор Иван.

– Давай ещё по кружечке, не возражаешь? – отвёл разговор в другое русло Григорий.

– Не возражаю, – мычал Иван.

Григорий поискал глазами официантку. За столами сидело много народа. Люди пили, курили, разговаривали. Вторая официантка по имени Фаина проходила среди столов, собирала пустые кружки из-под пива и тарелки на поднос, протирала столы. Григорий, ещё сильнее хмелея, таращил глаза на бёдра Фаины. Он попытался, как можно более нежным и трезвым голосом обратиться к Фаине:

– Красавица, будьте любезны, можно вас?

Фаина обернулась к Григорию и ответила кокетливо:

– Можно, только после работы.

Григорий вытянул губы трубочкой, поднял подбородок, многозначительно покивал головой и, повернувшись к Ивану, уткнулся носом в его нос, с папиросой во рту, развёл руками.

– А ты, что думал? Фаина девушка строгая. На работе, ни, ни, – авторитетно заявил Иван, подняв указательный палец на руке вверх.

Григорий спросил у Ивана шёпотом:

– А, после работы что?

Иван ответил ему, так же тихо:

– Спроси её сам.

Григорий повернул голову в сторону Фаины. К столу подошла Рая официантка. Григорий проговорил с полузакрытыми глазами:

– А после работы, что можно?

– А после работы можно выспаться. Как вам наши раки? – улыбалась сквозь пелену дыма добрая волшебница.

Григорий поднял голову на Раю и, начал было говорить заплетающимся языком:

– Я раком …, – замолк, икнул.

Рая прыснула смехом и строго сказала:

– Захмелел красавчик, может тебе щей подать?

Григорий поняв, что сказал, не очень правильно, попытался ещё раз перефразировать свою мысль:

– Тьфу ты, простите. Я с раками …

Рая открыто засмеялась и Григорий, потеряв надежду правильно высказать мысль, попросил Ивана:

– Ну, сам скажи, Ваня.

– Повторить, – коротко и ясно высказал суть мысли Иван.

***

Григорий вышел из заведения, за ним, ковыляя на костылях, вышел Иван. Они друг за другом поднялись вверх по лестнице и встали, облокотившись на перила у входа и инвалид, заботясь о новоиспечённом молодом друге, по отечески спросил:

– А, ты где остановился Гриша?

– Да я ещё не знаю где. Наверное, на вокзал поеду, там заночую. У меня ещё дело в Москве надо одно завершить, – плёл Григорий.

– Поедем ко мне, – предложил Иван, – у меня комната в коммуналке на Арбате. Шик просто. Живу один и диван есть для гостя.

– Да неудобно, как то стеснять тебя, – закатывая вверх налитые счастьем глаза, отвечал Григорий.

– Неудобно, когда с женой соседа на одной кровати вместе с её мужем лежишь. Думается, проснётся он, опохмелиться попросит. Отказать неудобно. Вроде, как родной, а деньги на него тратить жалко, – рассказывал Иван.

Григорий рассмеялся:

– Убедил ты меня, поехали.

Эпизод 2

1952 год. Осень.

Состав, прибывший со специальным грузом из Ташкента, стоял на железнодорожных путях вокзала в Москве, ожидая уточнение места разгрузки диспетчером. Казбек спустился по металлической лестнице паровоза на землю. Машинист Степан выглянул в окошко кабины и обратился к Казбеку:

– Сидоров, ты куда собрался? Скоро перегонять состав будем.

– Да, я быстро, – ответил Казбек, – сбегаю до вокзала. Мне посылочку передать надо. Человек ждёт. Я туда и обратно мигом сгоняю и вернусь.

Казбек быстрым шагом направился в сторону строений вокзала. Он перебрался через железнодорожные пути, подошёл к зданию и подумал:

«Спасибо тебе Сапожник, что предупредил меня. Значит, за мной уже хвост милиционеры пустили. Говоришь, про меня ещё не знают. На пару лет можно исчезнуть. Вот только со статьёй невинной пахать там будешь днём и ночью. Можно для солидности и круче навинтить срок. Сейчас, сообразим».

Казбек подошёл к группе колхозников, стоявших напротив постового милиционера, достал из кармана кулон на цепочке, сработанный из серебряной монеты с изображением кузнеца с молотом. На обратной стороне кулона, где должна быть надпись « Пролетарии всех стран соединяйтесь», буквы были стёрты и по кругу, вокруг герба выгравирована надпись « Жни и куй – базар фильтруй ». Казбек потянул за рукав колхозника. Мужчина обернулся на Казбека и спросил недовольным голосом:

– В чём дело товарищ?

Казбек расплылся в улыбке, изображая лицо добродушное, протянул кулон колхознику со словами:

– Купи на память о Москве, чистое серебро.