Глава 3: Тот, кто не отвечает

Третий день в трубе встретил их тусклым светом фонарей и тяжёлой тишиной. Бойцы лежали вповалку, как брошенные куклы – кто свернувшись калачиком, кто раскинув руки. Никто не говорил о вчерашнем. Никто не хотел вспоминать.

Сашок проснулся с головной болью. Виски сдавливало, словно обручем. Он приподнялся на локте, оглядывая нишу. Люди двигались медленно, будто под водой. Артист сидел, привалившись к стене, безучастно перебирая сухпаёк. Его лицо осунулось, под глазами залегли глубокие тени.

Дядя Паша раздавал воду. Экономно, по глотку. Никто не спорил, не шутил, не просил добавки. Брали молча, кивали и отворачивались.

– Жуй, – дядя Паша протянул Сашку галету. – Силы нужны.

Сашок взял сухарь. Во рту было сухо, как в пустыне. Галета казалась безвкусной, крошилась, не хотела проглатываться.

В углу ниши, отдельно от всех, сидел Вова. Он не спал. Его глаза были открыты, но взгляд остановился. Лицо побелело, как у покойника, только губы приобрели синеватый оттенок. Он не шевелился, не моргал, не реагировал на окружающих. Словно превратился в статую самого себя.

Капитан Орехов подошёл к нему, присел рядом.

– Эй, боец, – негромко позвал он.

Вова не ответил. Не повернул головы. Только его пальцы слегка дрогнули – единственный признак, что он ещё здесь, с ними.

Орехов достал из кармана фляжку, открутил крышку, поднёс к губам Вовы. Тот не отреагировал. Капитан осторожно приподнял его голову, влил немного жидкости в рот. Вова сглотнул машинально, но его взгляд оставался пустым.

– Выдержит? – тихо спросил подошедший дядя Паша.

Орехов не ответил. Закрутил фляжку, убрал в карман. Его лицо ничего не выражало, но в движениях появилась осторожность, почти нежность – странная для этого жёсткого человека.

Сашок наблюдал за ними, жуя безвкусную галету. Кто-то рядом спал сидя, привалившись к соседу. Кто-то перебирал патроны – медленно, словно во сне. Тишина давила на уши, на грудь, на мозг.

Никто не говорил о том, что слышал ночью. Никто не обсуждал странное поведение Вовы. Все молчали, погружённые в себя, в свой страх, в свою усталость.

К вечеру воздух в трубе стал совсем тяжёлым. Бойцы лежали вповалку, экономя силы. Говорили мало, шёпотом, будто боясь потревожить что-то невидимое.

Рыжий Колька, долговязый мобилизованный из Твери, внезапно вскочил с места и, пригнувшись, двинулся к противоположной стене.

– Ты куда? – лениво спросил Артист.

– Пересяду. Слишком тесно там.

Он устроился у дальней стены, привалился к ней спиной и прикрыл глаза. Никто не обратил особого внимания – каждый выживал как мог.

Прошло около часа. Сашок дремал, проваливаясь в вязкий, тревожный сон. Его вырвал из полузабытья громкий голос:

– Какого хрена ты делаешь?

Он открыл глаза. Лёха, крепкий парень из Подмосковья, отпихивал от себя Кольку.

– Зачем ты так вжался? Тут никого не было.

Колька отшатнулся, его лицо в тусклом свете фонаря казалось серым.

– Ты спал, я просто отошёл.

– Отошёл? – Лёха поднялся на колени. – Я видел, как ты сидел у стены. А кто тогда сидел рядом?

Колька замер, его глаза расширились.

– Никто… Я только что подошёл.

– Не гони. Кто-то сидел здесь, прямо впритык ко мне. Я чувствовал тепло.

Повисла тишина. Несколько человек приподнялись, вслушиваясь в разговор.

– Может, тебе приснилось? – неуверенно предположил кто-то.

Лёха медленно покачал головой.

– Я не спал. Сидел с закрытыми глазами, но не спал. Кто-то дышал рядом. А потом ты подходишь и говоришь, что только что встал оттуда.

Колька растерянно огляделся.

– Может, кто-то другой сидел?

Бойцы переглянулись. Никто не признался.

Капитан Орехов наблюдал за этой сценой, не вмешиваясь. Его рука непроизвольно коснулась кобуры.

В четвёртую ночь Сашок не мог уснуть. Лежал, глядя в темноту, слушая тяжёлое дыхание товарищей. Воздух казался густым, как кисель. Где-то капала вода – медленно, с оттяжкой, словно отсчитывая секунды до чего-то неизбежного.

Он повернулся на бок, пытаясь устроиться удобнее на жёстком полу трубы. Рядом спал Артист, свернувшись в клубок. Его лицо во сне выглядело беззащитным, почти детским.

Сашок закрыл глаза, но сон не шёл. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминания о доме, о матери, о том, как пахнет свежескошенная трава…

Шорох справа заставил его вздрогнуть. Он приподнялся на локте.

Двое бойцов из соседнего взвода сидели в паре метров от него, привалившись к стене трубы. Они говорили шёпотом, но в ночной тишине их голоса разносились отчётливо.

– …третий день уже, – говорил один, худощавый парень с выбритыми висками. – Все видят, но молчат.

– Может, показалось? – второй, постарше, с седеющей щетиной, нервно крутил в пальцах зажигалку.

– Всем сразу? Серый, ты сам видел.

Седой покачал головой.

– Я видел тень. Мало ли что в этой трубе может привидеться.

– А Жека? Он же с ним разговаривал. А потом говорит – никого не было.

Сашок замер, боясь пошевелиться, чтобы не выдать себя.

– Шшш, – седой приложил палец к губам. – Не так громко.

Они помолчали. Потом худощавый наклонился ещё ближе к товарищу и прошептал:

– Он не наш.

– Что значит "не наш"? – седой нахмурился.

– Там есть кто-то не наш, – худощавый оглянулся, словно проверяя, не слушает ли кто. – Никто не помнит, как он вошёл. Или с кем. Просто… появился.