– Е… ад, что за херню нам впаривают? Какие, на…, подземные лаборатории? Сука, будто из фильма про зомби сюжет сперли.

Никто не ответил. Все знали – вопрос риторический. Приказ есть приказ.

Седой прапорщик Михалыч – самый старый из всей группы – молча проверял фонарик. Его лицо не выражало ничего – ни страха, ни злости, ни смирения. Просто пустое лицо человека, который уже всё понял и принял. Как на казни – когда уже нет смысла кричать или молить о пощаде.

Капитан Орехов спустился последним. Его появление в трубе словно поставило точку в невысказанных сомнениях. Все замолчали. Стало так тихо, что Сашок слышал, как капли воды медленно стекают по стенам трубы, разбиваясь о металлический пол с тихим звоном.

Орехов оглядел построившихся бойцов. Его взгляд скользил по лицам – безразличный, холодный, оценивающий. Не как командир, смотрящий на своих людей, а как мясник, прикидывающий качество туш.

Капитан Орехов коротко кивнул, и стало ясно – пора.

– Первое отделение, вперёд, – произнёс он тихо, но в спёртом воздухе трубы его голос прозвучал с неестественной чёткостью.

Старший первого отделения – Игорь Савченко, кряжистый мужик с седой щетиной – глубоко вдохнул и повернулся к трубе. Его плечи напряглись, будто он собирался нырнуть в ледяную воду. Фонарь на его каске осветил внутренность трубы – чёрную, бесконечную, уходящую во тьму.

Игорь шагнул вперёд. Металл под его ботинками отозвался низким, утробным скрипом. Звук разнёсся по трубе, отражаясь от стенок, становясь глубже, протяжнее – словно сама труба застонала, принимая первую жертву.

Савченко сделал ещё шаг, и ещё. Его фигура, сгорбленная из-за низкого свода трубы, постепенно растворялась во тьме. Луч фонаря плясал по стенам, выхватывая пятна ржавчины и потёки конденсата. Звук шагов становился всё тише, глуше – будто труба поглощала не только свет, но и звуки.

– Следующий, – скомандовал Орехов.

Миха, тот самый шутник, оказался вторым. Его лицо, обычно подвижное и живое, застыло каменной маской. Он перекрестился – быстро, украдкой, словно стыдясь этого жеста. Потом глубоко вдохнул и шагнул вслед за Савченко.

Снова заскрипел металл. Снова разнёсся этот звук по трубе – теперь уже двойным эхом, словно кто-то невидимый вторил шагам Михи из глубины.

Третьим был Леха. Он задержался на мгновение, глядя в темноту трубы, как в пасть чудовища. Потом выругался – коротко, зло – и шагнул вперёд. Его широкие плечи едва не касались стен трубы. Казалось, он вот-вот застрянет, но Леха втянул живот и протиснулся внутрь. Металл под его весом заскрипел громче, протяжнее – словно труба сопротивлялась, не желая принимать его.

Один за другим бойцы входили в трубу. Каждый медлил перед входом – кто на секунду, кто на полминуты. Каждый смотрел в черноту перед собой и думал одно и то же: не выйду. Не вернусь. Это конец.

Но каждый делал этот шаг.

Сашок наблюдал, как его товарищи исчезают во тьме. Кто-то шептал молитву, кто-то сжимал в кармане талисман, кто-то просто стискивал зубы. Труба забирала их – одного за другим, поглощая, как голодное животное.

Очередь медленно таяла. Бойцы один за другим исчезали в зеве трубы, их фонари превращались в тусклые точки света, которые постепенно гасли в темноте. Сашок переминался с ноги на ногу, ощущая, как по спине стекают капли холодного пота. Горло перехватило. Он сглотнул – с трудом, будто проталкивал камень.

Перед ним остался только один человек – Петрович из второго взвода. Старый прапор с седыми висками и шрамом через всю щеку. Петрович перекрестился, пробормотал что-то неразборчивое и шагнул в трубу.

Настала очередь Сашка.

Капитан Орехов стоял сбоку, неподвижный, как статуя. Его взгляд – холодный, оценивающий – скользнул по Сашку.

– Давай, – произнёс он тихо.

Сашок сделал шаг вперёд и замер. Труба раскрывалась перед ним – чёрная пасть, уходящая в никуда. Металлические стенки тускло блестели в свете фонарей, словно влажные от слюны. Сашок вдруг почувствовал, что его тело не слушается. Ноги будто приросли к полу.

Он опустил взгляд вниз, туда, где начиналась труба, и замер. В этой темноте было что-то живое. Что-то дышащее. Сашок слышал это – тихое, размеренное дыхание, не принадлежащее никому из людей вокруг. Оно доносилось из глубины трубы, словно сама тьма дышала, ожидая его.

Внутри Сашка застучало. Бум-бум, бум-бум. Он сглотнул вязкую слюну, чувствуя, как по спине стекает холодная струйка пота. Что-то в этой трубе было неправильным, чужим, и его тело понимало это лучше, чем разум. Как удары молота по наковальне. Как шаги тяжёлых сапог по металлическому полу.

Темнота внизу словно сгустилась, приобрела форму. Она звала его. Не голосом – ощущением. Сашок почувствовал это притяжение – как будто труба была не просто металлической конструкцией, а живым существом, которое хотело его поглотить.

– Что встал? – раздался голос капитана за спиной. – Время.

Сашок не мог отвести взгляд от темноты. Она пульсировала, дышала, жила своей жизнью. И в этой темноте было что-то ещё. Кто-то ещё.

Сто первый.

Мысль пришла внезапно, словно кто-то шепнул её прямо в ухо. Сашок вздрогнул и обернулся. Никого. Только капитан Орехов, смотрящий на него с холодным нетерпением.

– Я… – начал Сашок, но голос сорвался.

Дыхание темноты стало громче. Ритмичное, глубокое. Оно заполняло пространство, вытесняя все остальные звуки. Сашок чувствовал, как его собственное дыхание невольно подстраивается под этот ритм.

Сашок глубоко вдохнул и шагнул в трубу. Ноги коснулись металла – неожиданно тёплого, почти горячего. Странно. Он ожидал холода, а не этого мягкого, живого тепла, словно труба хранила внутри себя чьё-то дыхание.

Пригнулся, чтобы не удариться головой. Спина сразу заныла от неестественной позы. Первые шаги дались с трудом – подошвы ботинок скользили по маслянистой поверхности. Пришлось двигаться осторожно, почти на ощупь, касаясь рукой стенки трубы.

Щёлкнул выключателем на налобном фонаре. Луч света прорезал темноту и упёрся в спину идущего впереди Петровича. Фигура товарища казалась нереальной – тёмный силуэт с размытыми очертаниями, будто нарисованный углём на чёрном холсте.

Сашок сделал ещё шаг. И ещё один. Звук его шагов отражался от стенок трубы, возвращаясь искажённым эхом. Шорх-шорх-шорх. Но вскоре и этот звук исчез.

Тишина обрушилась внезапно. Полная, абсолютная тишина – без единого шороха, без звука дыхания, без стука сердца. Словно кто-то нажал кнопку и выключил все звуки мира. Сашок сглотнул – и не услышал даже этого. Попытался кашлянуть – беззвучно. Постучал костяшками пальцев по металлической стенке – ничего.

Тревога начала сжимать его грудь. Он обернулся, пытаясь увидеть место, откуда они вошли. Позади ещё виднелось слабое свечение от приоткрытого входного отверстия. Впереди виднелся только мрак и очертания фигуры Петровича. Сзади не было ничего. Как будто проход, через который они попали сюда, исчез навсегда.

Мир исчез. Осталась только труба. Тёплая, живая, дышащая. И он внутри неё – крошечный, незначительный, поглощённый.

Сашок попытался крикнуть – но из горла не вырвалось ни звука. Сердце колотилось где-то в висках, но даже этого стука он не слышал. Только видел – как пульсирует кровь в глазах, как дрожит луч фонаря, как медленно движется вперёд спина Петровича.

Труба сжималась вокруг него. Не физически – он по-прежнему мог идти, согнувшись, – но каким-то иным, неосязаемым способом. Словно сама реальность сужалась до размеров этого металлического цилиндра, становясь всё плотнее, всё гуще, всё тяжелее.

Сашок сделал ещё несколько шагов и вдруг остановился. Что-то заставило его обернуться – последний раз взглянуть назад, туда, где ещё оставался свет. Крошечный круг, далекий, словно звезда в ночном небе.

В этом тусклом пятне он различил силуэт капитана Орехова. Тот стоял неподвижно, глядя в темноту трубы. Его лицо было наполовину скрыто тенью, но Сашок мог поклясться, что увидел в глазах капитана что-то странное. Не страх – нет, Орехов не из тех, кто боится. Что-то другое. Знание. Будто капитан уже видел то, что ждало их впереди.

Позади Орехова маячила ещё одна фигура. Последний боец? Но почему он медлит? Сашок прищурился, пытаясь разглядеть, кто это. Фигура казалась смутно знакомой, но тень скрывала лицо.

– Последний пошёл… – донеслось до Сашка чьё-то бормотание. А потом, после паузы: – Или нет?

Голос был тихим, но в акустике трубы он разнёсся странным эхом, словно кто-то шептал прямо в ухо. Сашок не понял, кто это сказал – капитан или тот, другой.

И тут круг света начал сужаться. Медленно, неумолимо. Сначала Сашок подумал, что это обман зрения. Но нет – люк действительно закрывался. Металлическая крышка опускалась, отсекая последнюю связь с внешним миром.

Щель становилась всё уже, силуэты расплывались, превращаясь в тени. Последнее, что увидел Сашок перед тем, как свет исчез полностью – странный жест капитана. Орехов поднял руку, словно хотел что-то сказать или предупредить. Но было уже поздно.

Лязг металла. Глухой, тяжёлый звук закрывшегося люка.

И наступила тьма.

Абсолютная, густая, осязаемая. Она обволакивала, проникала под одежду, заползала в ноздри. Сашок моргнул несколько раз, но это не помогло – темнота оставалась такой же непроницаемой. Только фонари создавали островки света, но они казались чужеродными, неуместными в этом царстве мрака.