Цитаты из книги «Некто Гитлер: Политика преступления»

Европа кануна Первой мировой войны была намного более политизирована, чем сегодняшняя Европа. То была Европа империалистических сверхдержав – непрекращающейся конкуренции, постоянной позиционной борьбы, постоянной готовности к войне; это захватывало всех и каждого. Но то была также Европа классовых битв, обещанной и пугающей красной революции; это тоже захватывало. Так или иначе, но тогда за любым буржуазным семейным столом, в любой пролетарской пивной политизированы были абсолютно все. Частная жизнь – не только рабочего, но и буржуа – была тогда куда у́же и беднее, чем сейчас. Но зато в вечерние часы каждый становился львом или орлом своей отчизны, знаменосцем своего класса в грядущей битве за великое будущее. Гитлер, которому заняться было нечем, целыми днями пребывал и львом, и орлом, и знаменосцем. Политика стала тогда до известной степени заменой жизни чуть ли не для всех; но Гитлеру она заменила жизнь полностью.

К этому прибавляется – да, пожалуй, это-то и надо упомянуть в самом начале – тотальная неспособность к самокритике. Гитлер с первых дней своей сознательной жизни очень высоко ставил самого себя, с первых до последних дней своей жизни был склонен к сильной переоценке собственной личности. Сталин и Мао холодно и расчетливо использовали культ личности как политическое средство, но никогда не давали этому культу затуманить себе головы.

Первая и последняя его политическая должность была рейхсканцлер (премьер-министр); с профессиональной точки зрения это был своеобразный рейхсканцлер, который уезжал, куда и когда хотел, читал документы, когда и как хотел, или не читал их вовсе, заседания кабинета министров проводил крайне нерегулярно, а с 1938 года вообще прекратил заседания правительства. Его способ политической работы подошел бы скорее не высшему должностному лицу государства, а свободному художнику, не связанному никакими обязательствами, день за днем, неделями, месяцами ждущему прихода вдохновения, ничего не делающему все это время, чтобы потом, когда вдохновение придет, обрушиться на мир с дикой, лихорадочной энергией.

В остальном он всю свою жизнь оставался типичным недоучкой-полузнайкой – тем, кто уверен, что все знает лучше всех, и обожает расшвыривать свои полузнания или ложные сведения перед той публикой, которой он импонирует этой своей эрудицией, ибо сама-то она вообще ничего не знает.

Сначала история делает Гитлера, потом он делает историю. Только об этом и стоит говорить. Что же до жизни Гитлера, то здесь сплошное белое или черное пятно – после 1919-го так же, как и до 1919-го. Отделаемся от этого поскорее.

затем почти мгновенно – политическая величина, пусть пока и местного масштаба, а в конце – человек, вокруг которого вертится вся политика мира. Как это соотносится?

Итак, с 20 апреля 1889 года по 30 апреля 1945-го Гитлер прожил 56 лет, срок меньший, чем срок обычной человеческой жизни. Между первыми тридцатью годами этой жизни и последующими двадцатью шестью, кажется, зияет ничем не объяснимая пропасть. Тридцать лет подряд – темный не

Повторюсь: остается только пожалеть, что до сих пор в России никто не написал подобной книги о Сталине – спокойного и объективного анализа всех его достижений и успехов, накрепко связанных с чудовищными преступлениями, да и с предательством тоже.

Добровольно совершить эту операцию – внутреннее отсечение себя от собственной страны – есть акт библейского радикализма: «Если твой глаз соблазняет тебя – вырви его!» Очень многие, почти решившиеся на этот шаг, все-таки его не сделали, и с той поры их души и мысли так и спотыкаются; эти люди в ужасе от тех преступлений, что совершаются от их имени, но они не в силах отрешиться от своей ответственности за них и тщетно бьются в сетях мнимо неразрешимого конфликта: должны ли они принести в жертву своей стране свой взгляд на вещи, свою мораль, человеческое достоинство и совесть?

они никогда не проявляются как массовые; дело в том, что масса, как только она становится таковой, утрачивает способность к действию: