Он поспешно посылает мне воздушный поцелуй и, продолжая смеяться, исчезает за дверью, оставляя меня одну с звенящим колокольчиком. Я резко снимаю фартук и бросаю его на стул.

Как же я его ненавижу!

Какого черта этот рыжий клоун не отстает от меня? Вот уже год он пытается затащить меня в постель, и, честно говоря, я устала от его навязчивости. Почему именно он? Эмметт – неудачник, который думает только о сексе, травке и дешевом пиве. Для него слово «работа» так же чуждо, как и он для меня. Он настолько обнаглел, что осмелился поцеловать меня! Я все еще чувствую его губы на своей коже, и меня передергивает.

Подхожу к раковине и начинаю натирать щеку мылом, смывая с кожи это отвратительное маслянистое ощущение. Промокнув лицо полотенцем, возвращаюсь к своему рабочему месту и устало валюсь на барный стул, все еще злясь на Эмметта.

Каким образом он умудрился влюбиться в меня? Неужели он действительно считает, что достоин быть моим парнем? Я много раз говорила ему, что он меня не привлекает как мужчина, хоть это и не столь важно. Важно то, что у меня все в порядке с самооценкой, и я не собираюсь унижаться, встречаясь с парнем, который в свои двадцать три года никогда не работал. Зато он неплохо питается за счет родителей. То, что он каждую ночь бродит по заброшенным местам, курит травку и пьет пиво с такими же бездельниками, отталкивает меня. Я не хочу такого человека рядом. Господи, да прямо сейчас я вообще никого не хочу!

Когда эмоции немного улеглись, я поднялась со стула, размяла затекшую шею и приготовилась убирать беспорядок, который сама же и устроила. Глядя на этот хаос на полу, я снова думаю об Эмметте. Он во всем виноват. Не нужно было меня злить. Боже, этот парень никак не учится на своих ошибках. Только на прошлой неделе я выплеснула в него горячий кофе за непристойное замечание в мой адрес, а сегодня готова убить его только за присутствие рядом. Я даже не хочу думать о завтрашнем дне, потому что не уверена, что смогу сохранить самообладание. Лучше вообще не думать об Эмметте и о его мучительной смерти от моих рук.

Я достаю веник из кладовки, где мы храним различные старые вещи и хозяйственные принадлежности, и принимаюсь сметать маленькие шарики ванильной карамели и осколки мельницы. Прокручивая в голове сюрреалистический момент, когда мы с Эмметтом, шокированные, смотрели друг на друга, я не могу сдержать смех. Ничего не могу с собой поделать: каждый раз, когда он меня доводит, я сначала злюсь, а потом смеюсь.

– Придурок, – бормочу я, и в этот момент звенит колокольчик.

Я поднимаю голову, ожидая увидеть очередного посетителя, но вместо этого вижу Дансию.

– Вот это прикол! – удивляется Дансия, прикрывая за собой дверь. Осторожно переступая через стекло и ванильную карамель, она подходит к одному из столиков. – Что он на этот раз натворил?

Я выпрямляюсь и, убрав с лица выбившиеся из пучка волосы, честно признаюсь:

– Эмметт поцеловал меня в щеку.

Подруга садится на стул, поджав под себя ноги, чтобы мне было удобнее убирать под столом. Осмыслив мои слова, Дансия смеется так звонко, что я не могу сдержать улыбку. Вытирая под глазами тушь, она просит меня рассказать поподробнее о поцелуе. Для нее моя жизнь – сплошной индийский сериал. И я рассказываю, как этот дурень хитростью заманил меня в ловушку и нагло поцеловал. Я так разозлилась, что запустила в него мельницу, и мы оба наблюдали, как она пронеслась мимо его тупой головы. А потом он ушел, пообещав завтра снова попытаться пригласить меня на свидание, на которое я, конечно, не пойду. И тогда он придумает еще сотни способов вывести меня из себя, что, скорее всего, закончится дракой. Генри обо всем узнает и устроит мне нагоняй, а Эмметт, как всегда, выйдет сухим из воды, ведь в первую очередь он клиент. А клиент всегда прав. Господи.

– Вот бы все мужчины были такими целеустремленными, как наш Эмметт, – восхищенно произносит она, а я обреченно вздыхаю.

Пока я убираюсь, Дансия без умолку рассказывает, как они с ее парнем Грэгом и еще пятеро друзей, включая Эмметта, вчера вечером тусовались на съемной квартире Лиама. Лиама, кстати, выгнали из дома родители, когда нашли у него марихуану. Не буду скрывать, новость о Лиаме меня расстроила. Этот парень с кривой улыбкой и ямочками на щеках всегда казался мне более ответственным, добрым и даже милым. Но после того, как я узнала от подруги, что Лиам вступил в интимную связь с девушкой легкого поведения и в результате заразился венерическим заболеванием, его образ в моих глазах сильно изменился. А он был единственным в их компании, кто мне понравился. За исключением Дансии, которая всегда держалась рядом с парнями только потому, что Грэг был лидером этой наркоманской компании.

– Ты точно не хочешь с нами?

В третий раз она спрашивает меня, не хочу ли я поехать на квартиру к Лиаму, где будут Эмметт и остальные ребята. Дансии известно о моем пренебрежительном отношении к ее друзьям, она знает, что я никогда не свяжу себя с этими людьми, как это сделала она. Я не осуждаю ее, потому что вижу, как сильно она влюблена в долговязого Грэга и, тусуясь с ним и его компанией, она таким образом присматривает за ним. А Дансия не осуждает меня, девушку из более высокого общества, даже если сейчас я таковой не являюсь.

– Нет, ты же знаешь, я не любительница всей этой суеты, – отказываюсь я, и подруга понимающе кивает.

Я заканчиваю уборку и берусь готовить моккачино для Дансии. Пятнадцать минут назад она закончила смену в кондитерской «Сладкая Леди» рядом с кофейней. Это чудесное место, где продают восхитительные эклеры в шоколадной глазури и множество других тортов и пирожных, от одного вида которых у меня текут слюнки. Мистер и миссис Муньос – родители Дансии – не только талантливые кондитеры, но и очень добрые люди. Помню, как в первые месяцы моего проживания здесь они подкармливали меня эклерами, переживая, что у меня совсем нет еды. Мне стыдно это признавать, но они были правы. Все мои деньги уходили на необходимые вещи для обустройства квартиры и на успокоительные лекарства. После работы Кэтрин Муньос приносила мне коробочку со сладостями и оставляла ее на стойке. Затем ко мне начала заходить Дансия. Когда ей удавалось вырваться на перерыв, она приходила ко мне, заказывала моккачино, и, если в кофейне никого не было, мы садились за стол и болтали.

Она старше меня всего на два года, и я считаю ее безумно милой: волнистые шоколадные волосы, глаза-бусинки и очаровательные ямочки на щеках. Дансия чуть ниже меня ростом, а ее пышные формы не идут ни в какое сравнение с моей худобой, которую я унаследовала от матери. Хотя я и не жалуюсь.

– Ой, ты слышала о сегодняшнем трупе? – неожиданно спрашивает меня подруга.

Я замираю, держа в руках стакан с моккачино. Черт возьми, я совершенно забыла об этом. Подняв на нее хмурый взгляд, киваю.

– К сожалению, да, – перед глазами мелькают очертания обезглавленного тела на утреннем снимке, море крови на песке и весь тот ужас, о котором я не хочу вспоминать.

О котором до этого момента никто не вспоминал.

– Удивительно, но за весь день никто даже не упомянул о случившемся, словно ничего и не произошло, – задумчиво говорю я и беру в руки два стакана: один для Дансии с моккачино, а другой с американо – для себя.

Подруга тут же хватает свой моккачино и, сделав два больших глотка, с довольной улыбкой слизывает пенку с верхней губы. Я сажусь за стол и делаю маленький глоток обжигающего американо.

– В этом нет ничего удивительного, – она равнодушно пожимает плечами. – В жизни столько всего происходит, что невозможно уследить за всеми событиями. Убийства, самоубийства, теракты – все это ужасно, я не спорю. Но если мы будем зацикливаться на таких вещах, то со временем все человечество одновременно сойдет с ума.

Я согласно киваю, поскольку это именно то, о чем я думала утром. Если на то пошло, то вокруг нас всегда кто-то умирает, просто мы этого не замечаем. Смерть, как темный призрак, всегда идет рядом, но мы закрываем глаза на ее присутствие. Мы отгораживаем себя от лишних тревог, погружаемся в дела, заботы и мечты, лишь бы не видеть, как позади нас, отступив на шаг, идет смерть, которая только и ждет, когда мы обратим на нее взгляд. Господи, и откуда в моей голове взялись такие мысли?

Отмахнувшись, я вспоминаю слова Генри о том, что на месте преступления не обнаружено никаких следов, оставленных убийцей. Прикусив губу, я озадаченно склоняю голову и смотрю на подругу.

– Если честно, я считаю это убийство невероятно загадочным и… – я замялась, подбирая подходящее слово, – интригующим?

Дансия кивает.

– Не то слово, – фыркает она. – Я такое только в ужастиках видела, но, чтобы в реальной жизни… – она медленно качает головой и серьезно добавляет: – Кому может понадобиться отрезать голову и выбрасывать ее в мусорный контейнер?

Я замираю, открыв рот от удивления. Дансия спокойно пьет свой напиток, пока я не могу найти слова, чтобы выразить свой шок. Я думала, что голова была рядом с телом убитого, ну, всякое бывает, а оказалось все куда хуже. Заметив мое ошеломленное лицо, Дансия хмурит идеально ровные брови.

– Подожди, что ты вообще знаешь об утреннем преступлении?

По сути, только то, что труп нашли на набережной под пляжным зонтом и шляпой без головы. Есть еще короткая информация от Генри, но от нее никакого толку. Я с трудом делаю маленький глоток кофе и, посмотрев на подругу, робко пожимаю плечами.

Вздохнув, Дансия отставляет стакан в сторону, и я настороженно готовлюсь услышать то, отчего мне будут сниться кошмары. Чего я еще не знаю? Она ставит локти на стол и начинает загибать пальцы.

– Во-первых, перед тем, как бедолагу убили, его сильно избили, о чем свидетельствуют многочисленные гематомы по всему телу, ушибы и сломанные ребра, – подруга морщит носик, – и голова, которую полицейские нашли в мусорном контейнере. – Я чувствую, как холодный пот побежал по позвоночнику, и мои пальцы сжали стакан с недопитым кофе. Дансия продолжает: – Полицейские сначала даже не поняли, что именно нашли. Говорят, там произошло что-то настолько ужасное, что от лица практически ничего не осталось. Во-вторых, на правом запястье есть небольшой разрез. Неглубокий и совсем маленький, как будто ножом проткнули. И в-третьих, кому могло понадобиться тащить этот чертов пляжный зонт? И где он вообще его взял? А еще эта шляпа. – Она разводит руками по сторонам. – Я не думаю, что убитый мужчина пришел на набережную с намерением позагорать ночью в мае.

Какого черта?

Я ошарашенно уставилась на подругу.

– Откуда ты это знаешь?

Прочистив горло, она довольно улыбается:

– Встречаться с Грэгом означает знать все и про всех.

Ну, конечно. Грэг распространяет наркотики по всему Чикаго, он может многое знать, если его что-то заинтересует. Однако сейчас речь не о нем. Если утром я еще могла предположить, что за этим убийством не скрывается что-то настолько ужасающее, что кровь стынет в жилах, то сейчас я совершенно не знаю, о чем и думать.

– Как это возможно? – Подруга с недоумением смотрит на меня, и я поясняю: – Этот ублюдок так жестоко избил жертву, а нам говорят, что никаких отпечатков не найдено.

– Это правда, – подтверждает она. – Он буквально не оставил следов для расследования. Ничего нет, кроме избитого до смерти человека с отрезанной головой.

Действительно. Звучит как безумие. Как что-то настолько нелепое, что в это невозможно поверить – разве что в дешевом триллере или кошмарном сне. Но разум, цепляясь за логику, начинает выстраивать возможные сценарии, один страшнее другого.

А что, если?.. Убийца мог быть в перчатках – тонких, латексных, тех самых, что оставляют лишь едва уловимый след, который легко пропустить. Или в рабочих рукавицах, грубых и не оставляющих ничего. Он мог сменить одежду – снять окровавленную куртку, спрятать ее в рюкзак, а под ней оказаться чистая, ничем не примечательная рубашка.

Нож? Топор?

Да, конечно. Но не обязательно. Это мог быть любой предмет – отточенный до бритвенной остроты, тяжелый, способный одним ударом… Нет, лучше не дорисовывать. Главное, что орудие легко унести с собой, спрятать, выбросить в море, закопать там, где никто не станет искать.

А лицо?

Маска. Банально, но эффективно. Или просто капюшон, тень, падающая на черты, делающая их неразличимыми. А может, он вообще не скрывался – просто вышел из толпы, растворился в ней, как капля в море. Кто запомнит еще одного ничем не примечательного человека?

И вот он – призрак.

Ни следов, ни свидетелей, лишь холодный ужас и вопрос, висящий в воздухе: как такое возможно?

Я резко выпрямляюсь и задаю вопрос скорее самой себе, чем подруге:

– А что, если это не первое его убийство?

Дансия снова пожимает плечами.

– А что, если это не последнее? – отвечает она вопросом на вопрос. И я даже не знаю, какой из этих вопросов звучит менее пугающе. – Послушай, давай не будем играть в эти «а что, если», потому что такое расследование ни к чему хорошему не приведет. Для этого есть полиция, следователи, детективы. Пусть они и занимаются расследованием, – она протягивает руку через стол и берет мою ледяную ладонь в свою теплую. – А мы не будем забивать себе голову, хорошо?

Сжимая мою ладонь, она смотрит на меня умоляющим взглядом, и я сдаюсь. Она права. Нет смысла копаться в том, в чем мы не разбираемся. Для этого есть полиция, детективы и тому подобные специалисты. Труп – это не наша забота. Это проблема правоохранительных органов. Пусть они разбираются с убийством и убийцей.

Я отвожу взгляд от Дансии и смотрю в окно, где кипит жизнь. Но где-то там, в этой же жизни, бродит тот, кто оставил после себя только кровь и страх.