– Наблюдение, сбор информации, передача информации руководству, обнаружение и предотвращение наиболее серьёзных глобальных угроз. К сожалению, это не помогло предотвратить ни приход Адольфа Гитлера к власти, ни начало Второй Мировой войны, ни атомную бомбардировку мирных городов.

– Вот тебе и предотвращение глобальных угроз! – вдруг вмешался Громобой.

– Мы убили Гитлера! – поморщившись, парировал Рогволд.

– После того, как он добился всего, о чём не смел и мечтать, и создал нацистскую империю, подмявшую под себя полмира. Мы, как всегда, невероятно оперативны!

– Как вы смогли убить Гитлера? И кто тогда правит Германией? – спросил я.

– Помимо того, что наши люди находятся в каждой стране, регионе, и даже практически в каждом населённом пункте, «разведчики» смогли проникнуть практически во все крупные и влиятельные организации планеты и добиться в них ключевых ответственных постов. Естественно, множество и в нацистском руководстве и в окружении фюрера. И когда мы приняли решение, что идеология нацизма – это безусловное зло, угрожающее самому существованию человечеству, и решили всеми средствами бороться с ним, нам не составило труда ликвидировать и самого фюрера, а теперь уже императора Великой Германской Империи. Мы надеялись, что это подтолкнёт угнетённые народы к началу восстания, но этого не произошло. А точнее, бунты действительно начались, и даже в самой Германии, но были довольно быстро подавлены, а императором стал его сын, Фридрих I Гитлер, родившийся уже после победы Германии. Сейчас это уже старый и дряхлый старик…

– …намертво вцепившийся во власть костлявыми руками, – мрачно добавил Громобой. – Полумёртвая поганая сволочь, продолжающая обрекать на смерть других!

– Тихо, Гром! – попросил Рогволд устало.

– Тоже понятно, – кивнул я.

– А мне непонятно, – вставил Громобой, – что нам с тобой делать, а, Ромыч? И кто ты вообще такой?

– Давайте решать быстрее! – воскликнул Мирослав. – Мы здесь уже полдня сидим!

– И просидим ещё столько же! – отрезал Рогволд.

– Да почему сразу «столько же»?! Сейчас перевозим его на нашу базу, где-нибудь в Австралии или Индии, вызываем наблюдателей от Верховного Совета, и пускай они разбираются! – предложил Мирослав.

– А если он сбежит по дороге? – спросил Рогволд.

– С какой стати нам понадобился этот Верховный Совет? Мы что, не сможем разобраться сами? – вмешался Громобой.

– Попробуй! – предложил Рогволд.

– Давайте подумаем! Итак, во-первых, некий психически нормальный человек утверждает, что война закончилась поражением нацистов. О чём это говорит?

– Что так оно и есть, – с серьёзным лицом сказал Мирослав.

– Ты прав, Славик. Абсолютно точно.

– Знать, это мы лишились рассудка, Громобой? – язвительно спросил Рогволд.

– Отнюдь нет. Посмотри на его одежду! Посмотри на Ромину одежду!

– И что такого?! – недоумевал Рогволд.

– Да вы даже не обратили на это внимания! – воскликнул Громобой.

– Такую одежду не делают здесь! – догадался Мирослав.

– Да, – кивнул Громобой. – Именно так. Но её не делают и у нас. И тем не менее, это уровень современных технологий Земли, возможно, немного выше.

– И что это значит? – озадаченно спросил Рогволд.

– Вы заметили, – продолжал Громобой, – что его речь определённым образом отличается от речи жителей современной России, хотя при этом в ней совсем не чувствуется иностранного акцента? Это, безусловно, речь русского человека, каким Рома и является.

– Верно! – кивнул Мирослав.

– Но только это не та Россия, которую мы с вами знаем, вот в чём дело, – сказал Громобой.

– И что это значит? – снова спросил Рогволд.

– Подожди! – прервал его Громобой. – В каком году и в правлении какого князя произошло крещение Руси? – неожиданно спросил у меня Рогволд.

– Год – не помню, а крестил, вроде-бы, Владимир Красное Солнышко! – ответил я.

– Сколько королей Людовиков было на французском престоле? – продолжил свой допрос Громобой.

– А чёрт их знает!

– Хорошо. В каком году началась Первая Мировая война, а в каком – Вторая?

– Вторая – в 1939-ом, а Первая… в 1914-ом, точно!

– Что ты, коротко, можешь рассказать о «панфиловцах»?

– Их было 28, отряд, они в 41-ом немецкие танки к Москве не пустили, и все погибли, вот!

– Итак, – произнёс Громобой, – мы можем предположить, что история человечества в Роминых представлениях полностью совпадает… «с нашей», вплоть до 44-ого года. Что же это означает? Ну?

Рогволд лишь пожал плечами.

– Роман – пришелец из параллельного мира! – торжественно объявил Громобой.

Рогволд, тонко усмехнувшись, зааплодировал, а Мирослав остался неподвижен и не произнёс ни слова, но продолжал не отрываясь глядеть на Громобоя.

– Других объяснений этому я не вижу, – тихо добавил Громобой. Ты помнишь теорию Гула-Ил-Азги?

– Импульсная транспортировка? – переспросил Рогволд.

– Да.

– Но ведь никому ещё не удавалось её подтвердить?

– Не удавалось и опровергнуть!

– Домыслы, опирающиеся на мифы! Нам сначала пришлось бы доказать возможность появления «вилок» или «перекрёстков», о которых говорил Святозар…

– Живое доказательство этой теории ты можешь видеть перед собой, Рогволд!

– Хорошо, предположим, твоё предположение… – осторожно начал Рогволд.

– Предположительно верно! – закончил за него Громобой. – Давай, сразу к делу.

– Итак, – недовольно заговорил Рогволд, – мы должны разобраться, что вызвало данный процесс.

– Это могло, при определённых условиях, произойти случайно, не так ли? – вмешался Мирослав.

– Верно, – кивнул Громобой. – Всё именно так. Видишь, Рогволд, всё объяснимо!

– Кроме одного, – тихо заговорил Мирослав. – Как ему вернуться обратно?

– Никак, – покачал головой Рогволд.

Громобой обречённо опустил голову.

– Вероятность такой возможности ничтожна. Мы бессильны что-нибудь сделать.

– Если-бы кто-то всерьёз заботился о дальнейшем развитии науки, возможно, мы бы сейчас не были так беспомощны! – язвительно заметил Мирослав, похоже, в этот раз обращаясь к Рогволду.

Я стиснул зубы. Я понял, о чём они говорили.

– И что дальше? – резко спросил я, поднимая голову.

– Ты можешь остаться здесь или мы доставим тебя на любую другую нашу базу на Земле, или просто на безопасную территорию любой из независимых республик в Африке, Индии или Австралии. Мы можем даже вовсе переправить тебя на другую планету, если ты этого захочешь.

Я замер. И вдруг, почти против своей воли, заявил:

– Я хочу воевать.

– Мы сейчас ни с кем не воюем, и не собираемся этого делать, – отрезал Рогволд.

– Зато другие воюют, и очень неплохо! – воскликнул я.

Громобой улыбнулся.

– А Рома прав! – сказал он.

– Мирослав, может быть, ты выскажешь своё мнение? – потребовал Рогволд. – Или я опять буду вынужден оказаться в одиночестве

– И о чём я должен сказать? – уточнил тот.

– Рогволд, мы ведь постоянно обсуждаем планы возможного восстания. Неужели ты думаешь, что нацисты будут вечно править миром? – спросил Громобой.

– Конечно, нет. Но что ты предлагаешь?

– Я предлагаю, чтобы Роман вступил в нашу организацию, прошёл нашу подготовку, пусть и по сокращённой программе, и в случае, если восстание действительно начнётся – принял бы в нём участие. Где он при этом будет находиться – здесь, или на любой другой нашей базе – не столь существенно.

– Ты берёшь на себя всю ответственность? – уточнил Рогволд.

– Да.

– Я могу остаться здесь, в смысле, в этом городе? – встрял я.

– Да, если захочешь, – кивнул Громобой.

– Под твою ответственность, – ещё раз повторил Рогволд. – Ты знаешь моё мнение.

Громобой кивнул снова.

И ещё я думаю, нам пора, – добавил Рогволд. – Давайте решим окончательно, где останется мальчик, и мы с Мирославом отправимся заниматься другими, не менее важными делами.

– Пусть решает сам! – просто ответил Громобой.

– Давайте здесь! Всё равно мне ничего не дадут делать, ведь так? Какая разница, где я буду находиться?!

– Хорошо, останешься со мной, – сказал Громобой. – Я надеюсь, что сумею подготовить тебя как одного из нас.

– Я тоже на это надеюсь, – мрачно добавил Рогволд. – Нам пора! – объявил он. – Идём, Мирослав!

Он поспешно попрощался, сухо и коротко, на мгновение сжав руку Громобоя, и стремительно направился к двери, а за ним, с несколько виноватым лицом засеменил и Мирослав.

После того, как отзвучал протяжный скрежет захлопнувшейся стальной двери, я не выдержал:

– А куда они так мчались, а, Громобой?

– В этом городе всего три таких базы-убежища, закреплённых за каждым из направленных сюда «разведчиков». Кроме того, весь город разделён на три сектора, за каждым из которых непрерывно наблюдает один из нас. Согласно инструкциям, здесь мы и должны находиться, кроме времени совершения ежесуточного и еженедельного обходов, либо возникновения чрезвычайной ситуации, требующей нашего присутствия. Вот они и отправились, согласно инструкции, скучать в одиночестве.

– А что такое этот Верховный Совет? – вспомнил я.

– Когда возникла наша организация, было решено, что все важные решения мы будем принимать вместе, после обсуждения и голосования, на общем собрании. Но потом правительство это перестало устраивать, и оно потребовало для себя права, в любой момент вмешиваться в нашу деятельность. Так и был создан Верховный Совет. Он не может сам принимать никаких решений но, обладает правом вето – может, по указу правительства, отменить и признать незаконным любое принятое нами решение. Самое любопытное в том, – продолжал Громобой, – что весь Совет располагается даже не на Земле, а на другой планете, но при этом они и оттуда умудряются блокировать почти всю нашу работу.

– Неплохо! – кивнул я.

– Но им этого оказалось мало, – прибавил Громобой. – Они потребовали, чтобы к Земле были направлены несколько небольших космических кораблей, на борту которых находились их особые наблюдатели. Эти корабли теперь всё время находятся на орбите, а позже корабли были снабжены мощным, сверхточным оружием, которое тоже может быть использовано в любой момент, по решению Верховного Совета.

– Как ты вообще догадался, что меня надо спрашивать про Вторую Мировую? – вдруг с интересом спросил я.

– И сам не знаю, – честно ответил Громобой. – Я ведь рассказывал, к каким выводам пришёл, только увидев тебя. Надо было разобраться в этом подробнее, и пришлось с чего-то начинать. А мне повезло сразу, – и Громобой улыбнулся.

– А когда у вас закончилась Вторая Мировая? – вспомнил я.

– После того, как Германия, применив атомное оружие, захватила СССР, США и Великобритания, она, вместе с Японией начала активное наступление по всем направлениям, стремясь захватить все, ещё непокорённые районы.. К марту 1946-ого года, Германии удалось подавить основные очаги сопротивления, и 3-его апреля было объявлено о решающей и окончательной победе нацистов, и создании Германской Империи. Но наша организация, как и сотни миллионов людей по всей Земле понимали, что эта победа нацистов на самом деле является поражением для всего человечества, включая и сами немецкий и японский народы Африканские республики, Индия и Австралия, при нашей поддержке, объявили о своей независимости, и отказались подписывать любые договоры с нацистами. Поэтому, по нашему мнению, война ещё не закончена, и будет длиться до тех пор, пока все угнетённые народы не обретут независимость… или пока нацисты не уничтожат последних участников Сопротивления, – И Громобой замолчал.

– А ведь у Германии кроме Японии еще были союзники, – вспомнил я, – что с ними?

– То же, что и с остальными. Немцы так же презирали всех своих союзников, как и другие народы, зачастую даже не скрывая этого – в период военных действий они лишь временно пользовались их силами для своих целей. Добившись их, хотя и не в полной мере, фюрер просто предал всех своих вчерашних союзников, и нарушила все свои обещания. Угрожая атомным оружием, он принудил все эти государства отказаться от своей независимости и признать верховную власть Германии. Первоначально там были созданы «марионеточные» правительства, во всём послушные Германии, но позже Император лишил их последнего подобия суверенитета, превратив в рядовые колонии. Он заявил, что лишь представители чистокровной арийской немецкой расы могут занимать в новом мире господствующее положение, а долг остальных – покорство, и усердный рабский труд. Тех, кто был с этим не согласен, просто уничтожили.

– А что с Японией? Почему тогда фашисты её тоже не захватили? – спросил я. – Или и у неё было атомное оружие?

– Япония, во-первых, географически расположена довольно далеко от Германии, и начинать с ней войну было бы нелёгким и опасным делом. Во вторых, Германия сама была сильно ослаблена во Второй Мировой войне. И в третьих, Япония быстро сумела захватить почти всю Азию, и у если бы Германии и удалось завладеть этими территориями, то она бы просто не смогла их удержать. Поэтому, Германская Империя и подписала с Японской договор, признав за ней все завоевания, и отказавшись от территориальных претензий, но по-прежнему не теряя надежды получить реванш.

А вот атомного оружия у вооружённых сил Японской Империи не было, и нет до сих пор, – добавил Громобой. – Германия сохраняет в строжайшей тайне технологию их создания, и время от времени использует это как последний аргумент в конфликтах со своей «союзницей» – сообщницей в разбое. Она всё ещё надеется с их помощью окончательно завладеть всем миром, хотя при этом от него мало что останется.

– А почему вы не вмешались? Почему не остановили войну? – спросил я. недоумевая. – Рогволд ведь сказал, что вы наблюдали за нами, собирали информацию. Вы знали о фашистах, о Гитлере, о погромах – почему ничего не сделали?!

– Наверное, мне будет непросто тебе это объяснить, – задумчиво и немного печально заговорил Громобой. – Мы не имеем право вмешиваться.

– Но почему? – удивился я. – Почему?

– Так было нужно для вас, – сухо ответил Громобой. – Возможно.

– Я… я не понимаю…

Мы помолчали немного.

– Фуфло! – вспомнил я красивое старинное слово – Громобою будет приятно, с ногами забираясь в кресло. – Полная хрень! За… заколебали, честное слово!

Громобой усмехнулся.

– Это наша работа, – сказал он.

– Паршивая у вас работа. Вот что, – сказал я, – я хочу спать. Мне всё это надоело. Завтра проснусь, у себя дома, и опять надо вставать, и идти в школу…

– Хорошо, – кивнул Громобой. – Идём!

Он извлёк из кармана (я и не предполагал, что в его костюмчике есть карманы!) какой-то приборчик, похожий на пульт от телевизора, что-то понажимал на нём, и вдруг я непроизвольно обернулся, уловив неясное движение за спиной – монолитная стена прямо на моих глазах бесшумно разъезжалась, открывая широкий проход, за которым виднелась тёмная лестница, ведущая вниз. Громобой вновь щёлкнул пультом, и вся она оказалась залита ослепительным золотистым светом, идущим, словно из самих стен.

– Ух ты! – воскликнул я. – Торжество прогресса!

Громобой приглашающе повёл рукой, и сам пошёл впереди. Я двинулся следом. Стоило мне сделать шаг внутрь, как стены за моей стеной вновь беззвучно сомкнулись. Здесь больше не было прежней грубой кирпичной кладки. И стены, и потолок, и даже поверхность ступенек были полностью покрыты каким-то белоснежным, гладким и приятным на ощупь материалом, от которого непрерывно во все стороны исходило ровное и тёплое золотистое сияние, словно маленькое домашнее солнце спустилось прямо сюда и, ничуть не обжигая, затопило всё стойкими волнами своего густого света. Глаз не уставал от него, мечталось навсегда замереть на месте, любуясь дивными искрящимися переливами.

– Красотища! – объявил я, спускаясь по ступенькам. – Живой свет, золото… Кому нужны дворцы из хрусталя, если можно хоть на разок очутиться здесь!

Громобой улыбнулся.

– Вот мы и пришли! – сказал он.

Мы стояли перед прозрачной дверью, за которой открывался такой же длинный-предлинный коридор, казалось, тянущийся до бесконечности вдаль. Громобой приложил руку к стеклу (если это было стекло), и дверь плавно отъехала в сторону, скрывшись в углублении сбоку, и пропуская нас дальше. По обеим сторонам коридора белели двери. Громобой подвёл меня к одной из них, и снова, тем же жестом руки, заставил её отвориться. Внутри оказалась самая обычная, довольно небольшая комната, стены и пол которой испускала то же самое, золотистое свечение. Снова при помощи пульта, Громобой сделал его несколько более приглушённым, и спросил:

– Не стоит сменить цвет?

– Можно! На какой?

– На любой.

Давай зелёный!

По новому щелчку Громобоя, золото вмиг пропало, и комнату наполнило светло-салатовыми оттенками. Из-за этого я словно оказался душистым и звонким летним утром на солнечной лесной поляне.

– Неплохо! Без сарказма, – добавил я.

Все предметы, находившиеся в комнате, из-за падавшего освещения тоже невольно приняли лёгкую зеленоватую окраску. Однако, предметов здесь было немного – узкая, гладко, без намёку на складки, застеленная кровать, небольшая тумбочка возле неё, и круглый письменный стол, с приставленным к нему стулом – у противоположной стены. Вся мебель производила впечатление (а может, так и было!) сделанной из настоящего дерева – только что смола не капала.

И неожиданно Громобой спросил:

– Аромат хвои добавить?

Я кивнул, и в воздухе тут же разнёсся густой и свежий запах растаявшей на солнце смолы, свежей сосновой хвои и земляной сырости. Пахло тайгой и свободой…

Вдруг дыхание прервалось. Всё это было для меня сейчас неизмеримо далеко.

– Не надо, – попросил я.

Громобой странно взглянул на меня, но сосновый лес растаял, как дым, а зеленоватое свечение чуть померкло.

– Ты говорил, что устал! – напомнил Громобой.

Я послушно кивнул, почувствовав, что это, конечно, правда.

– Спокойной ночи! – произнёс я.

Громобой словно опешил, и замешкался на мгновение.

– Ах, да, спокойной ночи. Когда я говорил это последний раз?! Я ведь здесь, обычно, остаюсь один, – добавил он, словно извиняясь.

Громобой вышел, и дверь за ним закрылась. А я, стянув с себя одежду, вытянулся на кровати, и ещё немного полежал, глядя на сочную стен, и опять жалея, что больше нет запаха хвои. Потом закрыл глаза, и уснул мгновенно, и без сновидений.

Пробуждение было неприятным. Меня поднял Громобой. И, едва приоткрыв глаза, я сразу понял, что всё вчерашнее было не сон. Я промычал:

– Так это… ты ещё здесь? Всё ещё здесь. Это был не сон… Какой гнусный кошмар.

– Вставай, Ром, – попросил Громобой.

– Зачем? Зачем вставать, зачем что-то делать? Для чего? Что мы добиваемся, что получим… сидя здесь?! Ничего и с мёртвой точки не сдвинется. На хрена, а?

– Всё происходит в свой срок!

– Значит, в свой срок я и встану, – ответил я, перевернувшись на другой бок.

– Хорошо, – кивнул Громобой, продолжая возвышаться надо мной всей своей массивной квадратной фигурой.

– Ну ладно, встаю я, встаю. Чё те надо, а?

Громобой (буду называть его Гром – очень забавно звучит) лишь молча кивнул.

– Здесь простыня и покрывало – саморазглаживающиеся?

– А как ты догадался? – заинтересовался Гром.

– Да так, по случаю, – ляпнул я в ответ.

– А что это за место? Что это вообще такое? Я же теперь тоже этот… «разведчик», верно? Имею право знать!