И тут, совсем рядом, я заметил невысокую старинную башню из красного кирпича – это была старая пожарная вышка, стоящая на нашем железнодорожном вокзале, которую я хорошо помнил. Она сохранилась превосходно, и я, ориентируясь по ней, довольно легко распознал окружающие очертания. Удивительно, но в тот момент у меня не мелькнуло даже мысли, что это тоже могло быть случайностью или подстроено намеренно, чтобы обмануть меня. Кому и зачем это могло понадобиться?!

Нет, у меня не оставалось сомнений – я действительно был в своём родном городе, но только превращённом в руины. Но вот когда, кем и как? Пока приходилось верить этим троим… … как бы их назвать, утверждавшим, что наш город захвачен и разрушен фашистами. Но как? Как?! Как это могло произойти – невероятное, безумное, невозможное – как эти полчища средневековых хищников, безумных монстров, смогли добиться своего? Тягучее отчаяние охватило меня – я не знал ответов.

Я медленно развернулся, и зашел внутрь. Затем подошел к стене, выбрав место почище, и сел прямо на пыльный пол, зажмурив глаза. Я всё ещё не мог поверить, но не мог и сомневаться: это была ужасная, безнадёжная правда. Я опустил голову на колени, и закрыл её руками, но не мог закрыться от ужасной картины разрушенного города, снова и снова встающей перед глазами…

Я не помнил, сколько сидел так. Меня то накрывала тяжелая тоска, и хотелось чуть ли не выть от безысходности, то охватывало отчаяние, убивавшее все мысли, и слепой, горячей болью, отдававшееся во всем теле. Эта невыносимая тяжесть нежданной утраты всего, во что я верил, что знал, давила меня, и не было сил даже поднять голову или открыть глаза.

Я обреченно понимал, что это всё не было ложью, или сном – это была страшная, нестерпимая правда, которую я просто не мог выдержать. Того настоящего мира, который я знал с самого рождения, больше не было! Неожиданно до меня дошло и ещё одно – если всё так… значит… значит больше нет никого: нет моих друзей, нет родных, нет ни одного человека, которого бы я знал, и с которым бы меня что-то связывало. Даже мои родители… ещё не родились, и не родятся никогда. Никого из всех этих людей просто не существовало!

Я не знал, где взять силы, как жить дальше?! И зачем… Я снова и снова спрашивал, но не находил ответа. И снова, вслед за острым, жгучим отчаянием, наваливалась тяжелая тоска…

Рядом я услышал чьи-то шаги. Где-то далеко-далеко в мозгу промелькнула мысль, что Рогволд вроде бы ушёл, и это, значит, кто-то другой. Но это меня не интересовало. Я чувствовал, что становится тяжело дышать. Хотелось плакать, но просто не было сил. Меня опять охватило отчаяние. В этот момент я смог поднять голову, открыл глаза, и увидел – передо мной стоит Громобой.

– Зачем? Зачем я здесь? Как это случилось? Почему? – говорить было тяжело, но молчать – совсем невыносимо, и я снова и снова отчаянно повторял свои вопросы, даже не стремясь получить ответ.

Неожиданно Громобой сам спросил у меня с какой-то надеждой:

– Ты ведь… ты не отсюда, верно?

– Что?! – с недоумением переспросил я.

– Ты ведь знаешь, как может быть по-другому? Германия проиграла войну в 45-ом?

– Да, да, конечно!

– У вас, в СССР – коммунизм, мир во всём мире, строятся космические колонии на Луне и Марсе…

– Нет, – прервал я его. – У нас больше не Советский Союз.

– Что?! – переспросил Громобой. – А впрочем, не важно. Главное – вам удалось победить.

– Да, – кивнул я.

– Хорошо. Мы уничтожим нацизм, – твёрдо объявил Громобой. – Народы всей земли обретут свободу. Ты научишь нас, как это сделать, кто бы, и откуда ты ни был.

– Ещё можно… ещё можно что-то сделать? – с трудом спросил я.– Но как… как это случилось? Кто вы? Я должен знать.

– Ты прав! Мы постараемся объяснить всё, что сможем. Но мы тоже практически ничего не знаем про тебя.

Я кивнул.

– Вставай! – Громобой протянул руку. – Нам надо идти. Все ждут тебя!

Я ухватился за его руку, и он, почти без усилий поднял меня на ноги. Затем мы, вновь карабкаясь по завалам мусора, добрались до стальных дверей, за которыми начинался наш собственный уютный склеп. Дождавшись, пока Громобой столь-же тщательно запрёт за нами все замки, я медленно, почти не различая дороги, побрёл вслед за его широкой спиной по полутёмному коридору, ведущему к той самой комнате, в которой я, так некстати, впервые очнулся. Рогволд и Мирослав уже сидели на своих креслах, и я тоже занял свое место, и снова прикрыл глаза. Я ощущал себя разбитым и измученным, от пережитого потрясения. Не хотелось ни думать, ни говорить. Словно по уговору, все трое, похоже, не решаясь тревожить меня, тоже молчали, застыв в терпеливом ожидании.

– Еще можно что-то изменить? – наконец тихо спросил я. – Вы ведь так сказали?!

– Да, – ответил Рогволд. – Вероятно, да.

– Зачем я вам нужен? – снова спросил я. Отчаяние отступило, и теперь я испытывал лишь безразличие, и вяло спрашивал, и так же равнодушно выслушивал ответ. – Как я здесь оказался.

– Давай расскажу я, – предложил Громобой, ни к кому конкретно не обращаясь, и начал:

– Позавчера, примерно около 20 часов, у меня была назначена общая встреча с представителями городского подполья и командирами одного из местных партизанских отрядов. Возвращаясь с неё, я чуть не наткнулся на один из немецких патрулей, который зачем-то находился в этой части города. Чтобы переждать, я укрылся в одном из заброшенных домов. В этой полуразрушенной, занесённой снегом избе, посреди опустевших комнат с разбитой, перевёрнутой мебелью… посреди них, на покрытом тонким слоем снега полу, я и нашёл тебя.

Я, от удивления, даже приоткрыл глаза – это уже было интересно! Как же я мог оказаться там?!

А Громобой продолжал:

– Сам этот дом находился посреди старого пепелища, и уцелел только чудом. И обнаружить там человека – это было просто невероятно! Потом я обнаружил, что ты ещё жив – вначале я почти не сомневался в обратном. Но твоё состояние было очень тревожным: пульс и дыхание были слабыми и неровными. Ты, по-видимому, оказался без сознания и замерзал, хотя никаких других повреждений я не обнаружил. Я сразу же начал оказывать тебе первую помощь и, как можно скорее, постарался перенести тебя сюда, в наше убежище. Здесь я убедился, что твоей жизни больше ничего не угрожает, но ты не приходил в сознание, и я ничего про тебя не знал. Тогда я сразу же связался с Рогволдом и Мирославом – они оба работали неподалёку, и попросил их добраться сюда. После этого мы ещё раз посовещались, и стали дожидаться, когда ты придёшь в сознание.

Громобой замолчал. Я никак не мог представить, что всё это действительно происходило со мной.

– А что с людьми? – наконец спросил я первое, что пришло в голову.

– Какими?

– Которые жили в городе. Ты говоришь, это… город заброшен, везде руины… Что случилось? Что с людьми?

– Многие погибли. В Кургане, в июле 1993-его года вспыхнуло крупное восстание, распространившееся почти на весь регион Урала. Для его подавления была вызвана авиация и артиллерия. После обстрелов и усиленных бомбардировок, длившихся четыре дня, в полуразрушенном городе, посреди дымящихся руин, начались уличные бои. Отряды повстанцев отважно сражались, но были обречены с самого начала. Позже, некоторым удалось бежать, остальные погибли. От прежнего города не уцелело почти ничего. Выживших жителей загнали в гетто, на другой стороне реки, оставив здесь лишь небольшой гарнизон солдат, сосредоточенный возле зданий комендатуры и нового вокзала.

– Но как фашисты вообще смогли победить? – мрачно спросил я.

– Новое оружие массового поражения. Атомные бомбы. Тебе известно, что это такое? – неожиданно вмешался Рогволд.

Я кивнул. И тут же едва сдержался, чтобы не застонать от отчаяния – я понимал, что это могло значить. Это действительно могло объяснить всё. Но лучше, честное слово, пребывать в неведении…

– Когда Красная армия уже выходила к границам СССР, готовясь окончательно изгнать германские войска с его территории, а правительства США и Великобритании всерьёз планировали открытие «второго фронта» в Западной Европе, в этот момент нацисты и нанесли свой удар, дьявольский, по своему коварству и жестокости.

В строжайшей секретности, под пристальным наблюдением самого фюрера, в Германии, в кратчайшие сроки сумели создать атомное оружие. В феврале 1944-ого года атомные бомбы были сброшены на войска и крупные города, в первую очередь, Советского Союза, но также Соединённых Штатов и Великобритании, – Рогволд говорил ровно, а его лицо не отражало никаких эмоций, и лишь по мучительному отчаянию, мелькавшему в его глазах, я понимал, с какими неимоверными усилиями ему это удается. – После этого, нацистские государства, отныне объявившие себя империями, разделили все захваченные земли между собой: Германия завладела всей Европой, Южной и Северной Америками и большей частью территории Советского Союза. Её союзница, Япония – всю Азию, часть РСФСР – главным образом, Восточную Сибирь и Дальний Восток, и бассейн Тихого океана, включая все архипелаги и острова, кроме, непосредственно, побережья Америки.

– Что дальше?

– Ничего. Конец света. Сотни миллионов погибли, сотни миллионов гниют заживо в рабстве, томятся в тюрьмах и концлагерях. Людей истребляют из-за языка и фамилии, цвета кожи и глаз, формы носа и черепа, за убеждения или их отсутствие, за действия или бездействие, из-за страха, или чтобы удерживать в нём других… Человеческие жизнь и смерть, мера страданий и боли больше ничего не значат. Чёрная империя, воздвигнутая на стали и крови простирает свою власть над землёй и океаном. Любые попытки восстать оканчивались неудачами и новой кровью. Потоки крови заливают Землю.

Я горестно молчал, опустив голову.

– Выжившие коммунисты, солдаты и командиры Красной Армии в России массово уходили в подполье, бежали, надеясь укрыться и переждать, создавали партизанские отряды или пытались поднять восстания. Но и им пока не удаётся ничего сделать. Подполье живо, но его сил сейчас хватает лишь на то, чтобы продлевать собственное существование. Одиночные уколы безопасны для имперской военной машины.

– И что делать? – требовательно спросил я.

– Мы обдумывали сложившееся положение, и приняли решение, что единственным выходом будет начать всеобщее восстание, которое может дать хоть какую-то надежду на успех, – заговорил Громобой

– Но получается, фашисты победили везде? А если и это восстание окажется неудачным – погибнет последняя надежда? Что тогда делать?

– У нас есть силы, способные первыми вступить в борьбу, и поднять народы на всеобщее восстание. После атомных бомбардировок нам удалось практически сразу взять под контроль Африку, Индию и Австралию, – заявил Громобой. – И мы уверенно удерживаем эти территории: Индию защищают Гималайские горы, до Австралии и вовсе непросто добраться, а вот в Африке нацистам ещё в 1944 удалось завладеть почти всем побережьем. И после этого они не оставляют попыток продвинуться на юг.

– Как вам всё это удалось? – почти обрадовано спросил я.

– Мы немедленно вышли на контакт с местными властями. До этого, практически все страны были насильно захвачены европейскими государствами, в основном, Великобританией, и превращены в колонии, а их коренное население находилось на положении рабов. Мы потребовали от администрации колоний немедленно провести в них демократические реформы, с предоставлением основных гражданских прав всем жителям, пообещав взамен военную помощь. В противном случае, их бы легко захватила Германия.

– И они согласились? – не поверил я.

– Да. Хотя, некоторые всё же и считали, что для них лучше сдаться нацистам, чем делиться властью, – и Рогволд невесело усмехнулся. – Однако, мы не предоставили им этой возможности. Мы помогли новым, избранным народом правительствам, создать атомное оружие, чтобы удержать Германию от возможного нападения, а также помогли сформировать новые объединённые вооружённые силы Сопротивления, ставшие грозной силой для защиты свободы, а также превратили все территории независимых республик в плацдарм для борьбы с нацизмом. Там находятся и несколько наших баз, но самая главная из них надёжно укрыта от любопытных глаз, среди вечных льдов Антарктиды…

– Да кто вы такие? – спросил я. То, что я услышал сейчас, меня немного утешило, если в такой ситуации вообще может найтись что-то утешительное. Но с другой стороны, становилось ещё непонятнее, кто же эти люди, которые могут без проблем читать мои мысли, изобретать атомные бомбы и проводить для негров демократические выборы. Очень интересно!

Услышав мой вопрос, все трое переглянулись.

– Это долгая история, – заметил Рогволд. —Мне придётся начать с момента освоения космоса.

– А его уже освоили? – глупо спросил я. – Как?! В смысле, здесь же война…

– Миллионы лет назад, – просто ответил Рогволд. – В глубокой древности наш народ, а точнее, народы, обитали только в центре Вселенной, далеко-далеко отсюда. В какой-то момент, когда наша наука достигла высокого уровня, а население увеличилось, и впервые возникли проблемы недостатка ресурсов, началась Первая Волна Колонизации – тысячи звёздных путешественников ринулись на освоение космических просторов. После этого были ещё восемь таких волн, при этом ваша планета была открыта и заселена во время одной из самых масштабных – Третьей Волны. В первую очередь мы искали планеты, с комфортным климатом, наличием воды, атмосферы и разнообразными природными ресурсами. И надо сказать, ваша планета подходила практически идеально.

«Неплохо, – думал я, – очень неплохо! Зелёные человечки. Только, почему-то, не зелёные. Понятно, прикидываются людьми. Вот, и меня выкрали.»

– Мы, то есть, наши предки, назвали её Мидгардом – Срединным Миром, отмечая её изумительные условия и удобное расположение по отношению к важнейшим космическим трассам.

– Викинги, – тихо подсказал я. – Это они так называли…

– Нет, – поправил меня Рогволд. – В действительности, это они позаимствовали наше древнее название, чудом сохранившееся в их преданиях.

– Хорошо, – кивнул я. – Пусть будет так.

И тут заметил, что Громобой просто и откровенно ржёт в сторонке.

– Мы мирно жили на этой планете, осваивая и обустраивая её, на протяжении многих веков. Мы были единым народом, наши знания помогали нам смело двигаться в будущее, а возможности становились практически безграничными, – продолжал Рогволд, но тут его лицо помрачнело. – На планету обрушилась ужасная катастрофа. Ваша память не смогла сохранить её подробности, и у вас остались лишь смутные предания об этом страшном событии.

Мудрость предков позволила им предвидеть бедствие, и они были вынуждены покинуть свою прародину – древний материк Атлантиду, и переселиться на другие территории Мидгарда. Это помогло избежать огромнейших человеческих жертв, но последствия всё равно оказались ужасными – из-за падения гигантских метеоритов вся планета сильно пострадала – были выжжены леса и разрушены города на огромных территориях, но это было лишь началом. Сама стабильность Мидгарда оказалось нарушена, что привело к сильному сдвигу материковых плит, а это вызвало новые, ужасные бедствия: Атлантида, и многие другие участки суши навсегда оказались под водой, повсюду происходили сотни землетрясений и извержения новых вулканов, а климат на всем Мидгарде резко изменился. Тогда же, в течение короткого промежутка времени несколько раз происходила так называемая магнитная «переполюсовка». Из-за всего этого было принято решение немедленно эвакуировать людей с этой планеты, превратившейся в подобие настоящего ада. К несчастью, перевезти удалось не всех – в тот момент сотни и даже тысячи людей нашли укрытие в заранее подготовленных убежищах, и найти их, в спешке эвакуации, не удалось. Так, связь между нами, и вами, их потомками была потеряна. По странному и трагическому стечению обстоятельств, от единого Человечества откололся целый народ, обретя особую, совершенно отличную от нас историю. Лишь спустя тысячи лет мы вновь оказались на этой планете, но обнаружили её снова заселённой… Так мы впервые встретили вас.

– То есть, мы… мы тоже инопланетяне? – уточнил я.

– Безусловно! Мы с вами – один народ, и мы все для этой планеты космические пришельцы.

– Понятно, – кивнул я. – Бывает!

После затянувшейся паузы, я спросил:

– А почему вы так долго ждали – несколько тысяч лет?!

– Сначала мы считали, что условия на планете всё ещё непригодны для жизни или, хотя-бы, не очень благоприятны. И мы выжидали, пока это изменится. Но так как на Мидгарде не осталось наших наблюдателей, то мы не могли точно знать, когда это произойдет. А позже мы уже практически и забыли об этой, некогда столь гостеприимной планете. Лишь во время Пятой Волны Колонизации, когда один из разведывательных кораблей случайно оказался в вашей Солнечной системе с серьёзными повреждениями, его экипаж решил высадиться для починки на… теперь уже на вашей планете, Земле, отмеченной во всех справочниках как необитаемая. Но они обнаружили здесь разумных существ, внешне поразительно похожих на них. Правда, они всё ещё находились на неизмеримо более низкой ступени развития – на неё их отбросила та самая планетарная катастрофа, но это были люди, без всякого сомнения!

И тогда мы решили не вмешиваться – возможно, это было… было большой глупостью. Мы улетели, предоставив вас самим себе, дав возможность заново повторять все наши прежние ошибки, и даже совершать новые, надеясь, что вы станете извлекать из них уроки… И лишь через много лет была подготовлена первая группа профессиональных «разведчиков», которые должны были пристально наблюдать за вами, никак не вмешиваясь, и ничем не выдавая себя – это стало главным правилом. Мы, как я думаю, ты уже понял, одни из них. Наша численность всё время неуклонно возрастала, и сейчас составляет… больше ста тысяч, по всей планете. Позже, «разведчики» добились разрешения, путём осторожных, продуманных мер, ускорить ваше движение к прогрессу. Возможно, мы и здесь оказались слишком нерешительны, а временами и непоследовательны… И это всё наша вина.

– А если вы инопланетяне, то почему… говорите не на ваших там каких-нибудь языках? В смысле, весь космос… русскоговорящий что-ли? – вдруг заинтересовался я. Все сказанное Рогволдом назойливо не желало укладываться в голове, так что этот вопрос был лишь способом как то перевести собственное внимание на другую тему.

– Безусловно, нет! – довольно резко ответил Рогволд. Громобой снова ухмыльнулся, но тут же закрыл лицо рукой, отвернув его в сторону. – Дело в том, – вещал Рогволд, – что первая группа «разведчиков» высадилась именно на территории, населённой славянскими или, вернее, праславянскими племенами. Часть этих территорий позже оказалась в составе и российского государства. Высадившись там, – продолжал Рогволд, – мы сразу же приступили к осуществлению своей основной задачи, поставленной перед нами – наблюдению за вами, и изучению вашего языка, культуры и быта. Так и получилось, что первым изученным нами языком Земли оказался именно древнеславянский, и мы оказались вынуждены, в течение долгого времени живя среди вас, использовать именно его. Мы часто стали использовать его даже при общении друг с другом. Позже, когда мы изучили и другие языки, использование древнеславянского уже стало традицией для нашей организации, и он был объявлен нашим официальным рабочим языком.

Но мы продолжали на протяжении веков наблюдать за изменениями, происходящими в грамматическом и лексическом устройстве языка, чутко реагируя на них, и внося изменения и в свои программы для обучения новых «разведчиков». Нам также несколько раз приходилось делать выбор между родственными ветвями языка, на которые неуклонно распадалось единый древнеславянский язык. Так, по различным, в том числе и политическим причинам, мы сначала выбрали язык восточных славян, а когда стал разделяться и он – сделали выбор в пользу так называемого великорусского наречия, которое стало превращаться в современный русский язык.

«Неплохо! – подумал я. – На пустячный вопрос закатывать такую лекцию. Вот бы я мог также!» Но приходилось потерпеть – нужно было узнать и ещё кое-что.

– А что вы вообще делаете? – спросил я.

Рогволд замолчал. Помолчал, ещё помолчал, и начал: