Глава 2

Выбросив окурок и вернув кресло в исходное положение, я несколько раз нажал на педаль газа, включил режим езды и, тронувшись, произнес:

– Был бы ты сейчас жив, мы бы точно что-то придумали.

Вывернув на асфальт, я взвешивал истинное влияние гипноза в исполнении Стаса. Сравнивал себя прошлой версии с настоящим и, проезжая без компании попутных машин от светофора к светофору, удивлялся собственному преображению. Находясь рядом с ним, я принимал каждое его утверждение за чистую монету и полностью игнорировал утверждения китайского Бориса, противоречившие словам Стаса. Сомнений больше не оставалось: новая проекция стала для моего разума спасительным кругом в океане колдовства. И если отбросить инфантилизм, пустивший корни в моей проекции, педераста Алекса, каким-то непостижимым образом вписавшегося в мою жизнь и теперь уже незначительной детали, в которой я являлся чьим-то энергетическим обедом, нынешняя проекция мне казалась не такой уж унылой. Теперь я знал наверняка, что опустошителей никогда не существовало. Они были очередным плодом воображения Стаса, не желавшего чтобы мы расправлялись с подселенцами, крадниками и прочей нечестью, что, несомненно, играло мне на руку. Китайский Борис был прав – опустошая крадника, ты сам становишься крадником. Но я принял это. Как принял тот факт, что с нечестью можно бороться только лишь ее методами. У всего есть предел. И мой уже достигнут.

Выбравшись из рассуждений, я закурил сигарету и с радостью отметил, что повернул на улицу, от которого до родительского дома было рукой подать. Раскидывая взгляд в разные стороны, я фиксировал поваленные сухие деревья, заброшенные дома и разрушенные школу с больницей, которые в моем детстве были в идеальном состоянии. Проезжая мимо дворца культуры, мне было больно от того, что от ухоженного здания остались руины и обуглившаяся крыша, накрывавшая их. Свернув влево, я очутился в окружении разрушенных домов. Стараясь поднять информацию из недр памяти новой проекции, я не смог найти ни малейшего обрывка воспоминаний об этих местах. Вместо этого было накопано множество загулов по второсортным барам, просиживание за компьютером и десяток тупых занятий с тягой к курению, подчеркивающих мою уникальность в обществе инфантильных мальчиков.

– Первым делом пошлю все окружение к чертям собачьим, – произнес заточенному внутри меня сознанию из новой проекции, выбросив недокуренную сигарету. – Готовься к изменениям, инфантильная сучка.

Остановившись возле спуска к калитке, я вышел из машины и глубоко вдохнул. Здесь, в сравнении с Ростовом, воздух был не намного чище, но дышалось легче. Решив, что дело в отсутствии бесконечного потока машин, отравлявшими ростовскую среду выхлопными газами, я перестал об этом думать и шагнул во двор.

Неспешно продвигаясь по имениям, я пытался запомнить дом в нынешнем обличии, но его сгоревшая версия никак не вытеснялась из головы.

– Андрюша! – раздался позабывшийся голос мамы, высунувшейся из двери.

Она искренне улыбалась мне. Как, за исключением Даши, никто и никогда не улыбался.

– Мам! – воскликнул с дрожью в голосе, после чего ускорил шаг, перешел на бег и, подбежав вплотную, крепко обнял ее.

– Давно тебя не было, – прошептала она, поцеловав в щеку.

– Замотался, – ответил, отлипнув от нее. – Теперь все будет иначе.

– Надеюсь на это, – улыбнулась она в ответ. – Проходи, нечего здесь морозиться!

Я послушно перешагнул порог, разулся и, бросив куртку на кушетку, проследовал в зал.

Знакомые обои в прихожей и в зале  приободряли меня, напоминая о детстве. Беззаботном времени, не вмещавшим в себя никаких утрат. Осмотревшись, я улыбнулся и плюхнулся в мягкое кресло.

– Привет, Андрей, – недовольным тоном произнес отчим.

Он сидел в кресле напротив и, не поворачиваясь, смотрел в телевизор, находившийся по левую от него сторону. Из динамиков квадратного серого устройства твердили об очередном рекорде осадков, обновлявшемся каждые 2-3 дня. Негативные новости чередовались с позитивными, которые, как натянутая на глобус сова, не должны были вызывать у людей никаких эмоций – лишь вопрос «зачем?». Но, как следовало ожидать, львиная доля людей здешней проекции по своему уровню кретинизма ничем не уступали людям в предыдущих своих версиях.

– Общество неизлечимо больно, – прошептал на выдохе, видя заулыбавшееся лицо отчима в качестве реакции на милых маленьких панд, родившихся в богом забытом заповеднике.

Как только новостной блок подошел к концу, лицо отчима, бесконечно сменявшее гримасы от веселого к унылому, остановило калейдоскопический круговорот эмоций на угрюмом рисунке.

– Опять за деньгами? – спросил он, закурив сигарету.

– Саша, хватит! – бросила мама, вошедшая в комнату с подносом в руках.

– Какие деньги? – спросил его.

– Никакие! – сказал он и, отвернувшись в сторону телевизора, тихо добавил: – Пора бы уже стать самостоятельным…

К тому моменту мама поставила поднос на стол и села на подлокотник моего кресла. На нем аккуратно лежали запеченные кусочки хлеба с колбасой и сыром. Видя их, меня насквозь прошибала ностальгия по времени, когда я был тупым подростком, с удовольствием возвращающимся домой ради пары горячих бутербродов. Ощущая тлеющую внутри себя грусть, я заключил, что ничем не отличаюсь от остальных людей. Я так же, как и они, находился в отрыве от настоящего и, не обращая на него никакого внимания, тосковал по недостоверному прошлому, тем самым оставляя пространство для тоски по искажению в будущем. Но, наверное, это такое у человека свойство – упорно игнорировать собственную жизнь, чтобы потом грустить о ее скоротечности.

– Андрюша, в этом месяце у меня не так много денег, – виноватым тоном произнесла мама, протянув мятые купюры.

– Да о каких деньгах речь?! – возмутился, отодвинув ее руку в сторону. – Ничего мне не нужно! Сам разберусь!

– Я тебе говорила не лезь! – повысив голос, она обратилась к отчиму.

Поняв, что ругань на пустом месте ни к чему, я попытался разрядить обстановку:

– Давайте поступим следующим образом… – взяв паузу, чтобы понять, каким именно образом нам нужно поступить, я слегка замешкался. Глядя на отчима, я начал понимать его недовольство, излучаемое с самого порога. Он был не в восторге от моей несамостоятельности. С другой стороны, кто виноват в том, что моя инфантильность достигла подобных масштабов? Моя ли несуразная проекция? Поняв, что перекладывание с больной головы на здоровую ничего не изменит, я решил продолжить компромиссным предложением, должным устроить и отчима, и маму: – Я попробую разобраться сам, а если станет прямо совсем туго, обращусь к вам. Договорились?

Когда отчим, услышав мое предложение,  улыбнулся, я почувствовал облегчение от успешного смягчения углов. Понимая, что это всего лишь первый кирпич в фундаменте моих изменений, я не радовался, но теперь в собственных глазах выглядел не так жалко.

– Бери, кушай, – сказала мама, погладив меня по голове.

Взяв бутерброд, я с удовольствием освежил свои воспоминания о ее кулинарных навыках. Уплетая один за другим куски теплого хлеба с сыром и колбасой, мы погрузились в обсуждение дел мамы, отчима и, конечно же, моих. Про свои дела я не мог рассказывать так же емко, как мама и, обходясь преимущественно общими формулировками, заканчивал каждое изложение мысли фразами «все хорошо», «но все будет хорошо» или «все не так уж и плохо». У меня не было желания сканировать ни ее, ни отчима. Но я сделал это. И не найдя в отчиме и маме ничего опасного для себя, заключил, что это вошло в привычку. Как и бесконечная тяга к курению в новой проекции. Но зацикливаться на сдерживании своей способности я не стал. Зачем ограничивать себя в том, что не несет никакого вреда для окружающих? Если таковыми не считать крадников-подселенцев.

Проведя вечер в обсуждении, мы лишь в момент очередного новостного блока поняли, что уже девять часов. Мне было недостаточно этого времени и я не хотел уезжать в Ростов, но, помня, сколько дел впереди, грустно озвучил:

– Мне пора.

– Конечно, нам и самим завтра рано вставать, – сказала мама, погладив меня по руке.

Я быстро уловил в темных уголках памяти своей проекции, что говоря «нам», она подразумевала только лишь себя. Отчим и здесь не работал – только пил, курил, смотрел новостные блоки и раз в месяц ездил в банк, чтобы обналичить пенсию. Которую потом он потратит на бутылку вина, приговаривая, что пиво или водка намного вреднее.

Улыбнувшись, вспомнив фразу «Вино – это не про алкоголь, а про разговоры», я встал с кресла.

– В конце недели заеду.

– Буду очень рада, – сказала мама, улыбнувшись в ответ.

Я пожал руку отчиму, поцеловал маму и поковылял из дома, после чего, выйдя со двора, сел в машину. Моя рука потянулась к сигаретам, но я одернул себя. Твердо решив изменить себя, мне нельзя было допускать слабину. Тем более на этапе борьбы с проекцией, когда она в любую секунду готова завладеть телом, чтобы продолжить влачить свою жалкую инфантильную жизнь. Запустив двигатель, я перевел машину в режим езды, достал телефон и позвонил Юле.

– Ты куда пропал? – претензионно донеслось из динамика. – Мы договаривались, что никто никуда не пропадает!

– Не попадает, – поправил ее, – ни в какие ситуации не попадает.

– Ты где? – выдохнув, спросила она.

– В Шахтах, – ответил, выезжая на дорогу, – Через полтора часа буду.

– Хорошо. Нам есть что обсудить.

– Что-то позитивное? – спросил, даже не надеясь на утвердительный ответ.

– Из позитивного в этих проекциях лишь то, что мы живы.

– Я это и имел в виду, – произнес, убедившись в ответе.

– Ты видел, я тебе присылала видео в «Вотсап»?

– Никаких оповещений не было.

– Напомни, какие у нас цели в новой проекции?

– Стереть в порошок Стаса, Ксюшу и цыгана, – произнес без промедлений.

– Про Дашу не забыл? Ребенка?

– Это входит в пакет.

– Включи оповещения! – внезапно раздалось на том конце провода.

– Как скажешь. Когда приеду – позвоню, – произнес, после чего положил трубку и открыл приложение.

Глядя одним глазом на дорогу, вторым в десятки непрочитанных чатов, я поймал себя на мысли, что даже в этой проекции я не был особенным любителем приложений с включенными оповещениями. Насчитав семь чатов, в которых содержались сообщения с благодарностью за качественную стрижку или окрашивание, я отправил каждой из девушек сердечки, после чего продолжил бродить по перепискам с незнакомыми мне людьми. Остановившись на контакте с именем «Hair Club» – салоном красоты из предыдущей проекции, я проник в чат.

«Андрей, ты надолго задержишься?», – прочитав утреннее сообщение, во время которого я был занят выкачиванием энергии из крадницы, вопрос моего рабочего места перестал быть открытым.

«Андрей, ты почему трубку не берешь?!», – последовало спустя пару часов.

Свернув приложение, я посмотрел на входящие вызовы. Не увидев никаких пропущенных звонков, я переместился в настройки «Вотсап», скопировал номер телефона, привязанный к моему аккаунту и сравнил его с указанным в Apple ID. Убедившись, что это два разных номера, я написал в «Календаре» напоминание для себя, что мне нужно найти второй телефон, после чего продолжил чтение сообщений:

«Андрей, сколько можно?!».

«Андрей!!!».

«Если ты до завтра не выйдешь на связь, то можешь катиться ко всем чертям!».

Каждое из сообщений было написано с интервалом в два-три часа и, закончив ознакомление с ними, я отправил:

«Телефон был севший. Завтра приеду».

Закончив с работодателем, я открыл чат с Юлей. Увидев в нем три видео, под каждым из которых были обозначены даты их записи, я прикинул, что отвлекаться за рулем не самое удачное решение и, заблокировав телефон, бросил его на пассажирское сидение.

Проносясь по заснеженным улицам, я свернул в сторону поселка Каменоломни и сквозь него пробрался на трассу, ведущую в Новочеркасск. Выбирая путь, я руководствовался желанием побыть как можно дольше в пути. Мне хотелось проветриться, переосмыслить произошедшее, пытавшееся ускользнуть из лап разума. Так обычно ведут себя сновидения: сперва они, словно густой дым, заполняют голову информацией и образами, которые, после пробуждения, растворяются настолько медленно, что человек не успевает уловить момент их полного исчезновения. Прокрутив всплывшую в голове мысль, ко мне пришла другая, более изощренно-конспирологическая: что, возможно, подобный прием пытались перенять, а затем и освоить англичане. Уходя не попрощавшись, англосаксы как бы копировали основные принципы сновидений: ты вроде здесь и ничто не предвещает твоего отбытия, но уже спустя минуту ты куда-то исчез, причем совершенно непонятно в какой из моментов это произошло. Впрочем, искусство исчезновения вряд ли способно вписываться в жизнь так же органично, как оно это делает в ситуации со снами. Так же органично, как англичане, закрепившиеся в умах всего человечества в качестве нации, вечно сующей свой нос в чужое дело.

– Даже до снов добрались, скоты, – прошептал, глядя на дорогу. – Не зря Марк Твен смешал вас с дерьмом.

Добравшись до Новочеркасска, я повернул на узенькую трассу по направлению к Большому Логу. На ней я почувствовал единение с собой. И пусть по дороге мне встретились всего несколько машин, двигавшихся по встречной полосе, на этой трассе была какая-то особенная атмосфера. Что не мешало мне терять силы. Проезжая метр за метром, я чувствовал как они покидали меня. Так же стремительно, как автомобиль, отдалявшийся от Шахт. Сомнений не оставалось – заимствованная у крадников энергия улетучивалась. И в момент, когда я решил, что было бы неплохо встретить на своем пути еще одного крадника, на горизонте появился едва различимый силуэт. Приближаясь, я фиксировал взглядом «голосовавшую» женщину в свадебном платье. В следующую минуту, нажав на тормоза, я остановился возле нее.

– До Ростова подвезете? – открыв дверь, спросила она.

– Садись, – сказал ей.

Она села и я тут же нажал на газ.

– Была скучная вечеринка? – спросил после некоторой паузы. – Или поняла, что это не настоящая любовь?

– Я знала, что она не настоящая, – спокойным голосом ответила она. – Пришлось сбежать. Любовь требует жертв.

– Наверное, – произнес и, вспомнив о Даше, спросил: – А каких жертв она требует?

– Да любых! – воодушевленно произнесла она. – В нашей жизни за все ценное нужно бороться. А любовь вне этой категории, она ничего не стоит. Потому что это чувство бесценно!

– Выходит, мы гонимся за бесценным и необъяснимым, – подхватил я. – Как шизофреники, отчаянно отстаивающие свой выдуманный мир.

– Наверное, – пожала она плечами.

Ее ответ дал понять, что она не совсем поняла мой посыл. Сперва мне показалось, что именно из-за этого у меня появилось желание ее просканировать. Но, чуть поразмыслив, я понял, что мне так показалось по причине поверхностных выводов. И как только я капнул глубже, причин для этого оказалось гораздо больше, где понимание истинной причины ее нахождения на безлюдной дороге среди зимней ночи – самая элементарная из них.

Повернувшись в сторону девушки, я увидел на ее шее шрам шириной с указательный палец. Эта находка не вызывала никаких эмоций, кроме желания осмотреть ее с головы до ног. И, проводя по ней взглядом, я находил похожие шрамы на локтях, запястьях.

Увидев мое любопытство, она накрыла ладонями шрамы на запястьях.

– Быть может остановимся? – спросила девушка, слегка дрогнув голосом. Но только дрогнула она не доброжелательно, а так, словно милый голосок являлся фильтром для зловещего, холодного голоса, порождавшего тревогу вибрационной волной.

– Чуть позже, – ответил, решив, что неплохо было бы ее просканировать, – тут сугробы, ухабы. Если остановимся, то уже не выедем.

– А нам и не нужно выезжать, – произнесла она своим настоящим голосом, который был спрятал за милым голосочком.