Кассирша выглядела полуобморочной. Ее лицо, подобно моему, покрывал тонкий слой серой кожи, а синяки под глазами захватывали даже впавшие щеки. Глядя потухшими глазами, она подталкивала меня просканировать ее. И я сделал это. Сделал с такой скоростью, какой хватит лишь на то, чтобы один раз моргнуть. Я узнал, что в ее жизни все складывалось так, как в шаблонных сериалах про невзрачную девушку с района: работа с ранних лет, первый секс-партнер в школьные годы с последующей беременностью, патологическая прижимистость во взрослом возрасте, передавшаяся от родителей. Если бы мне нужно было охарактеризовать ее жизнь в двух словах, то кроме как беспросветной тоской ее нельзя было назвать. Но далеко не внутрежизненные оказии являлись причиной ее предпанихидного внешнего вида. То была всего лишь классическая история, с которой люди сталкивались либо лично, либо по касательной, с помощью знакомых. История, об которую даже бумагу жалко марать: настолько она банальна и затерта до дыр. Немного отдалив фокус, я попытался раскрыть неведомую причину ее угасания, но столкнулся с сильным блоком. Я не сдался и попробовал еще раз. Как дурак, бьющийся о стену, я пытался разбить стену своим экстрасенсорным лбом, но, устав, бросил попытки. Во мне было слишком мало сил и энергии, чтобы преодолевать подобные барьеры. И тогда я решил, что впредь подобные усилия стоит прикладывать исключительно в оптимальном для себя состоянии. Оптимальном для того себя, каким я был в предыдущих проекциях. Но закончив думать о этой женщине и ее блоках, у меня в голове возник вопрос об отсутствии творческих порывов. Немного обдумав, я обнаружил, что вот уже несколько проекций меня не волновал вопрос написания книг. Он, как и отсутствие тяги к никотину, были ярко выраженными отпечатками моих новых версий. Следуя за смысловой нитью, вытягиваемой моим мозгом из запутанного клубка непоколебимой бытности новых форм собственного Я, мне удалось прийти к тому, что мое розово-влажное обращение к отцу не случайность. Что это громкое заявление моей проекции о себе. Демарш четко выстроенной системы внутреннего мироздания против вторгнувшегося сознания, олицетворением которого я и являлся. Я, остро реагировавший на сформированные устрои, пытавшийся диктовать свои правила. Ведь как это заведено – в чужом храме никто не может диктовать свои условия. В этой песочнице я был всего лишь горской кварца, принимавшей любую попавшуюся под руку форму. Сливаясь с новой проекцией, становился ее продолжением.

Вырвавшись из размышлений, я, наплевав как на рамки приличия, так и на внутренние ограничения новой проекции, сдавливавшей меня тисками, запрыгнул на стол кассы и посмотрел под него. Там лежало множество пустых бутылок разного объема. Смятые и ровные, они прятали под собой ноги непрочитанной мной женщины. Я бы без раздумий заключил, что всю воду в магазине выпила она, но ее внешний вид полностью противоречил бы моему выводу. Люди, пьющие воду в огромных количествах, не могут быть иссохшими.

– Вы что делаете?! – возмутилась кассирша.

– Признайтесь, вы выпили всю воду? – спросил ее, спрыгнув со стола.

«Он здесь», – всплыл голос в моей голове.

Будучи убежденным в невозможности посторонних голосов в виду отсутствия рака, я обернулся в сторону стеллажей. И, никого не обнаружив, внимательно посмотрел на кассиршу.

Тем временем она смотрела куда-то в глубину зала.

– Да, как скажешь, – более отчетливо донесся тот же голос.

Я снова обернулся назад. Между высокими полками, до отказа забитыми продуктами, стоял парень моих лет. Тон его кожи заметно отличался от цвета лица кассирши. Он был светлым и, можно сказать, живым. Пристально глядя на меня, он разговаривал по телефону. Его выражение лица подсказывало мне, что он пытался запомнить каждое слово собеседника.

– Как скажешь, – сказал он, улыбнувшись.

За считанное мгновение считав парня, питавшегося энергией кассирши и других окружавших его людей, я понял, что мне необходимо стать третьим собеседником.

– Можете пока подбирать слова, я скоро вернусь, – сказал кассирше, после чего двинулся к стеллажам.

С каждым шагом, приближавшим меня к парню, я предвкушал момент, когда начну поглощать энергию, под завязку заполнявшую его чакры. Темная дымка, вместо голубой оболочки, указывала на то, что это всего лишь человеческая оболочка. Что в теле парня ничего человеческого не осталось. И факт его краднического начала легализовал мои действия. Понимание, что передо мной находился подселенец из лимба, развязывало мне руки.

– Подскажешь, который час? – спросил его и, увидев злобную улыбку на его лице, выхватил телефон.

– Ты что, совсем… – возмутился он, но не успел закончить свою мысль ввиду моей ладони, накрывшей его сердечную чакру.

Мое тело покрыли мурашки. Энергия, проникавшая через мою ладонь в чакры, преисполняла меня. Я видел фрагменты жизней каждого человека, чьи частицы энергии наполняли подселенца. Отрезки их жизней, при которых она была украдена. Я чувствовал, как становился более свежим. Как у меня появлялись силы и поднималось настроение.

– А ты думал один такой? – спросил с ухмылкой и приложил телефон к уху.

– Антон…? – донеслось знакомым тембром из динамика.

– Антон скоро все, – ответил я.

– Андрюша! – радостно зазвучала Ксюша в динамике. – Ты как никто другой умудряешься выходить сухим из воды. Значит, Эльмира тоже все?

– Она иссякла гораздо быстрее, чем Антон. – ответил ей, глядя на стремительное увядание паренька.

– Как тебе новая проекция? Нравится? – самодовольно спросил она.

– Инфантильненько. Психолога на нее не хватает.

– Ну, знаешь! Ты еще много чему удивишься. Если, конечно, доживешь.

Я чувствовал ее улыбку. Что она упивалась своей победой, должной раздавить меня.

– Мы еще встретимся, – разозлившись, я ускорил поглощение энергии, заставив паренька упасть на колени. – Сперва я заберу тебя, потом цыгана. Стаса оставлю на десерт. Или он уже Константин?

– Не скрою, я очень рада была с тобой повстречаться. Возможно, это прозвучит романтично, но ты лучший из прочих.

– Прочих?

– Они и одного перемещения не переживали, – продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос, – теряя энергию, погибали на этапе первого секса. А ты до сих пор держишься! Мало того, даже сопротивляешься!

Когда Ксюша закончила свою мысль, паренек уже лежал на тускло-белой плитке магазина. Он смотрел на меня потухшим взглядом и даже не пытался ничего произнести. Еще немного подержав ладонь на чакре, я оторвал ее и, не дожидаясь никаких слов, вернулся к диалогу:

– Антон был сытным, – сказал я. – Скоро приду за тобой.

Из динамика послышался заливной смех. И если раньше он меня просто раздражал, то сейчас выводил из себя.

– Андрей, это только разминка. Ты не выберешься из Шахт, уверяю тебя. Останешься там вместе со своей мамашей. Но не переживай, твой учитель и за игрушку свою не забыл. Даша отправится вслед за тобой.

Я вспомнил о Даше. Об обещании позвонить ей или приехать. Возможно, мне стоило сперва приехать к ней и вместе направиться сюда. Держа тревогу в узде, я твердил себе, что, постфактум, все всегда складывается гораздо более гладко, нежели представляется в пиковый момент стресса.

Выдохнув, я решил ничего не отвечать, вместо чего положил трубку и бросил телефон на грудь паренька. К тому моменту он не дышал. Просканировав тело и убедившись, что сущность отправилась обратно в лимб, я заметил пятилитровую бутылку под стеллажом. Но, прихватив ее и направившись к выходу, меня остановил тяжелый визг кассирши:

– Ты что с ним сделал?!

Я прикинул, что даже после двух марафонов подряд человек будет гораздо более энергично кричать.

– Освободил его. Заодно нашел воду.

Не услышав ничего в ответ, я вышел из магазина, сел в машину, закурил сигарету и направился в сторону дома бабушки.

Проезжая с детства знакомые улицы, я впервые ощущал себя здесь чужаком. Человеком, которого отвергали даже грязные облака. Я осматривал знакомые по предыдущим проекциям местечковые бутики, табачные лавки и супермаркеты, и не видел ничего, кроме тусклых огней и непонятно для кого освещавших улицы. Проехав центр города, я проследовал в район ХБК, после чего, свернув в сторону дома бабушки, попал на ухабистую дорогу. Моя подвеска громыхала так же, как внутреннее чувство тревоги. А пальцы отбивали ритм, доносившийся из колонок.

Остановившись возле дома, я прихватил бутылку с водой и зашел в калитку.

– Воду привез? – спросил отец, куривший возле домовой двери.

– Отвоевал, можно сказать, – произнес, демонстративно подняв бутылку.

– Тогда пошли, – он бросил окурок на землю.

Приглядевшись, я отметил про себя, что папа выглядел так же, как кассирша. Его уставший вид подкреплял мою тревожность и, не долго думая, я приступил к сканированию. Ловко улавливая флешбеки из жизни отца, мне оставалось не утонуть в потоке информации. Навязчиво проникая в мою голову, формируя размытые образы, они являлись подобием тени силуэтов, танцующих под фонарным столбом в ночи. Это не было визуальным шоу, я не увидел ни одной картинки: ни размытой, ни четкой. Вместо них возникающие из ниоткуда формулировки, больше похожие на собственные догадки. Я бы их так и воспринимал, будь я собой в изначальной проекции. Но проходя в дом вслед за отцом, я был совсем иной версией себя. Человеком, при считывании других людей, полностью опирающимся на хаотичные умозаключения, являвшиеся истинной в последней инстанции. Человеком, который смог объяснить прижимистость своего отца тяжелой жизнью в юности, а серьезность – суровостью окружающей среды. Но одно мне оставалось неизвестно: отчего он внешне смахивал на ожившего мертвеца, а не на живого человека. И, продолжая его сканировать, я уже стоял возле кровати, на которой лежала бабушка. Не обращая на нее внимания, желая довести задуманное до конца, мною была предпринята одна попытка за другой. И в момент, когда мне стало понятно, что я впустую расходую энергию, которой у меня не много даже с учетом двух опустошенных сущностей, я оставил отца с его прошлым в покое.

– Привет, внучик, – едва послышался голос бабушки.

Уронив на нее взгляд, я понял, что она при смерти. Мне даже не требовалось пользоваться какими-либо способностями, все было на виду. Ее иссохшие губы и слабость в произношении говорили сами за себя.

– Привет, бабушка. Ты держишься? – спросил, не зная, что в подобных случаях нужно говорить.

– Еще как держусь… – ответила она.

Я перевел взгляд на отца. Глядя на него, было ясно, что он все понимал. Что он, как и я, наблюдаем последние моменты жизни сильной женщины, переживавшей за всю семью и управляющей этой самой семьей как штурман кораблем.

– Никогда не носи черное, – бабушка разбавила молчание, – этот цвет тебе не нужен.

Я опустил глаза на одежду и тут же почувствовал зловоние. Запах беса, который невозможно спутать ни с чем. Он тонким шлейфом тянулся от бабушки, распространяясь по всей комнате. Эту вонь слышал только я один и, возможно, бабушка, ввиду того, что она – его жертва. Глядя на черные джинсы, меня, как летящий в ворота футбольный мяч, снова понесло в воспоминания девятимесячной давности. В момент, когда моя проекция помогала бабушке переезжать. Когда она еще была полна сил и мы вместе переносили мешки с одеждой к подъезду, после чего, убедившись, что машина пуста, направились к квартире. Когда, поставив мешок возле двери, моя проекция заметила у порога рассыпанные лепестки роз, но не придала этому значения. Когда моя проекция кивнула в сторону увядающих лепестков, после чего, усилиями бабушки, они были выброшены в мусорное ведро. Но существо, которое прикрепили к лепесткам колдовским заговором, словно пса, охраняющего собственность, переключилось на нее. Я не сомневался, оно было вызвано с одной лишь целью – забрать энергию жизни. Чтобы бабушка увядала, подобно лепесткам роз, выброшенным в помойное ведро.

Оторвав взгляд от собственной одежды, у меня оставалось одно лишь желание – разорвать всех, кто в этом замешан. Но, сдерживая бурю внутри себя, я решил отставить в сторону эмоциональность.

– Ты помнишь цветы? – поинтересовался у бабушки.

Не видя от нее реакцию, я повторил вопрос в более твердой форме:

– Цветы, которые были под дверью, ты помнишь?

Она посмотрела на меня ясным взглядом, после чего чуть громче обычного произнесла:

– Никому не говори об этом. Возможно, кто-то к нам затесался.

– Так, пойдем, – сказал отец, легонько подтолкнув меня, – пусть бабушка отдыхает.

Я поставил бутылку возле кровати и направился к выходу.

– Тут нечистая история, – прошептал идущему позади меня отцу.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, когда мы оказались у двери.

Я не совсем понимал, как объяснить присутствие магии человеку, прожившему почти шестьдесят лет в реалиях, в которых существовала лишь сухая причинно-следственная связь. Глядя на него, я не сомневался, что мои доводы будут бесполезны, но, в то же время, было очевидным, что попробовать стоит.

– Увядание бабушки связанно с колдовством.

Он приподнял бровь, но ничего не сказал. Именно таким я его знал в предыдущих проекциях. Человеком, держащим свое мнение при себе даже при самых фантастических предположениях, звучащие извне. Если, конечно, это не влияло на окружающих.

– Колдовством? Андрей, я все понимаю, стресс и так далее, но давай не будем закапываться в конспирологию.

– Послушай, я не зря спросил за цветы, – я продолжал напирать. – Очевидно, что был совершен обряд. Когда речь заходит за колдовство, многие ошибочно полагают, что наступает период, когда все просто идет из рук вон. Оно иногда так, но порой это не потому что колдун что-то там наколдовал и мир вокруг человека изменился, а потому что прикрепленный к человеку бес строит козни. Колдовской обряд – это обращение с просьбой к какому-либо демону, который направляет подручного беса. С какого момента здоровье пошло под откос?

– Поездки на север, – задумчиво ответил он. – Ты же сам знаешь, как она мечтала съездить ко мне в гости. Вот, съездила. Не нужно было ей никуда ехать…

В голосе отца звучала досада. Я понимал его, ведь однажды я тоже терял свою маму. Но если в моем случае ее уход был внезапным, то сейчас все намного более сложно. Видеть последние дни близкого человека – самая болезненная пытка из существующих. Но даже сознавая непосильную тяжесть, свалившуюся моему отцу на плечи, я так и не смог найти решение, как ему помочь или, хотя бы, успокоить словами. Мы были слишком похожи в своей черствости и в реакции на удары судьбы, и, мне не хотелось говорить бесполезных, утешительных слов, подчеркивающих бесперспективность происходящего. Слов, которые я не переносил. Ненавидел особенно крепко, в случае, если я становился их конечным адресатом.

– Я поищу человека, способного помочь, – сказал ему.

Он выдохнул, уведя взгляд в сторону.

– Хорошо.

– Держись, – сказал, похлопав ему по плечу, – все наладится. Бабушка слишком сильный человек, чтобы умереть от подобного.

Отец пожал мне руку и я вышел из дома. Сев в машину, я на некоторое время позабыл о том, что мне нужно было ехать к маме. Откинув сидение и погрузившись в глубину своего сознания, я оказался в самых темных уголках своей памяти.

Я говорил то, во что сам не верил. Черную магию невозможно обвести вокруг пальца. Бес вывернет душу наизнанку чередой разрушающих обстоятельств, после чего переломает хребет. С магией можно бороться лишь магией, что, в моем с бабушкой случае, не представлялось возможным. Я не был магом. И как бы мне того не хотелось, я не способен обучиться этому за несколько дней.

Повернув ключ зажигания, я спровоцировал рев двигателя, после чего, вспомнив объяснения Стаса о влиянии магии на жизнь, зажег сигарету и улыбнулся. Но улыбнулся не его гипнотизирующей фантазии, эстетично заполонившей пустоты моего сознания, в которых должны были умещаться знание с критическим мышлением, а от последующей неспособности воспринимать информацию от китайского Бориса, полностью противоречившей услышанной в комнате со стульями…

– Что ты видишь? – спросил китайский Борис, кивнув в сторону сидящих напротив нас мужчин.

Я поставил стаканчик с кофе под ноги, лишив руки последнего источника тепла, после чего оперся спиной на лавочку. Сконцентрировавшись на читке, я сразу же провалил задание, на которое должно было уйти не более десяти секунд – по пять на каждого. Сознавая затяжку времени, я первую минуту не мог отбросить мысль о неудаче, но, поборов ее тяжесть, блокирующую сознание, ответил:

– Тот, что слева – крадник.

Человек, про которого я говорил, сидел в потертой одежде, с засаленными волосами, а грязь под его ногтями можно было увидеть даже на другом конце квартала. От него веяло завистью к собеседнику, который был его полной противоположностью: опрятный внешний вид, лощеное лицо. Но от него веяло тревогой. Эта тревога, как я полагал, являлась следствием утечки энергии. И, чтобы убедиться в своих предположениях, я отдалил фокус, после чего увидел тусклую Муладхару – чакру, отвечающую за выживание, чей недостаток энергии лишает человека уверенности в своих силах, делая его тревожным. Этот человек ничего не понимал. Не мог приложить ума, почему все идет наперекосяк. Почему он устает сильнее обычного и не получается осуществить задуманное.

– Ты увидел энергоотток? – спросил он.

– Нет, в том и дело, что не увидел. У него разабалансированна Муладхара, отсюда я сделал вывод, что если не сейчас крадет энергию, – кивнул в сторону засаленного соседа, – то наверняка он ей периодически подпитывается.

Пока я предлагал свою версию, китайский Борис отбивал пальцами ритм на своем стаканчике с кофе. В том ритме я узнавал не попытку остановить обморожение пальцев в достаточно прохладную осень, а желание занять себя в момент, когда я говорю полную чепуху.

– Ты чувствуешь запах? – поинтересовался он.

– Да, запах тревоги.

– Давай по порядку. – предложил он, прихлопнув по коленям, – Ты увидел двух приятелей, один из которых неопрятный, а второй одет как с иголочки, но от него исходит запах тревоги и разбалансированна Муладхара. И после этого ты сделал вывод, что возле него находится крадник? Но если ты не увидел оттока энергии от одного к другому, то это не крадничество. Если рядом с жертвой находится крадник, энергия не перестает перетекать от жертвы к краднику. Почему ты не рассматриваешь вариант с колдовством?

– Смысл ведь один: один человек делает жизнь другого хуже.

– Не совсем, – он покачал головой. – Конечно, есть ритуалы, называемые «крадник» – когда через предметы происходит воровство способностей, либо энергии, и этим промышляют как колдуны, так и, собственно, крадники. Отличает одних от других то, что крадники имеют в своем арсенале лишь способность воровства через предметы, а колдуны могут красть энергию, возвращать ее, наводить порчи и проклинать. А это уже другой уровень…

Я вновь посмотрел на засаленного парня. Пытаясь увидеть в нем колдуна, мне в голову приходил лишь образ Славика – внешне непутевого, но, на самом деле, очень умного человека. Он так же сидел рядом и с открытым ртом внимал мои слова, словно собака, перед носом которой трясут костью, но ввиду того, что она без ног, дотянуться до нее не представляется возможным. С таким же выражением лица, словно на него садились не один десяток раз. И, конечно же, гнилыми мотивами. Я не ставил под сомнение слова китайского Бориса, отчего даже мысленно не колебался относительно того, что перед нами колдун. Но имея в голове образы, сложенные с помощью фильмов, мне было тяжело принять подобных ничтожеств за колдунов.

– Более того, – тем временем продолжал китайский Борис, – и ты, и я можем проклясть словом. Но если нам для этого требуются очень сильные отрицательные эмоции, то для колдуна это раз плюнуть. Присмотрись к жертве: у него задета лишь одна чакра. Знаешь, почему?

– Если отталкиваться от собственных предположений, которые я уже озвучил, то крадник нашел уязвимость или искусственно создал ее, после чего подключился к чакре и периодически, по мере необходимости, высасывает энергию из жертвы, – я взял паузу, поднял глаза на памятник Пушкину, затем перенес взгляд на китайские автомобили, мчавшиеся по Ворошиловскому проспекту, после чего подытожил: – Но если моя версия не подходит, я готов выслушать китайскую. Тем более это сейчас тренд такой.

– Я русский! – громко отреагировал китайский Борис.

Его реакция доставила мне удовольствие, а окружавшим нас людям, сидевшим на лавочках, дала небольшую передышку в диалоге.

– Над жертвой совершили обряд! – понизив голос, сказал он.

– Хорошо, причем тут чакры? – спросил у него. – Колдовство изменяет классический ход событий внутри варианта жизни на разрушающие… – произнеся, я задумался над этим и, придя к выводу, что разбалансировка чакр имеет прямую зависимость от неблагополучных жизненных ситуаций, добавил: – Хотя, в принципе, это не противоречит.

– Я понял, ты не правильно представляешь себе колдовство. Ты считаешь, что после совершенного над человеком обряда или наведенной на него порчи, обстоятельства сами по себе формируются таким образом, чтобы человеку было хуже. Но это не так. Обряд – это обращение с просьбой. К демону, ангелу, не важно к кому, главное – к существу из другого, нематериального мира. В данном случае, судя по тому, какая чакра разбалансированна, наш колдун обратился к темным силам, чтобы они помогли уничтожить его товарища. К какому демону я не могу сказать. Но с уверенностью заявляю, что демон, следуя просьбе колдуна, направил подручного беса и с тех пор он находится рядом с жертвой. Подстраивая ситуации, бес выводит из строя Муладхару, у жертвы появляется неуверенность в себе, страхи, тревога. Муладхара потянет за собой остальные чакры, – если, конечно, жертва не погибнет от несчастного случая, – после чего этот человек будет находиться на грани самоубийства.

– Мне послышалось, или ты сейчас сказал, что рядом с ним бес?

– Да, ты пока не совсем в теме, но это только начало. Дальше бес будет залазить в голову жертве, транслировать выматывающие сны из-за которых та не сможет высыпаться, заселять в голову саморазрушающие мысли. Задумайся, почему ты чувствуешь запах беса на таком расстоянии от жертвы?

– Прокачался, – ответил, пожав плечами.