Продавец обуви отвесил Йонатану такую пощечину, что у Габриэлы, стоявшей шагах в десяти, зазвенело в ушах. Она испугалась, что Йонатан подожжет продавца, подожжет обувной магазин, подожжет улицу, но он просто подобрал свою сумку и ушел. Резкий сигнал грузовика вывел Габриэлу из паралича.

Трудно бежать, когда тащишь на закорках Деревянного медведя, но она старалась как могла.

– Йонатан, подожди! – позвала она, задыхаясь, но ее крик снова разбился о наушники.

И лишь когда ее обглоданный ноготь коснулся его облупившегося кожаного плаща, он резко обернулся.

Йонатан приготовился к драке с торговцем обувью, но увидел Габриэлу и сдвинул с уха правый наушник:

– Это у тебя что, фишка такая – следить за мной?

– Он просто дебил… идиота кусок. Правильно, что ты ему не ответил.

– А как думаешь, почему я ему не ответил?

Йонатан достал из кармана серебристую турбозажигалку с пламенем, похожим на фиолетовый лазер. Зажег. Погасил. Зажег-погасил.

– Этот долбень еще пожалеет, что встретил меня.

Глаза Йонатана выглядели так, будто их отшлифовали наждачной бумагой.

Педагог по виолончели как-то заговорила с Габриэлой об озарении, о редчайших моментах, когда тебя осеняет, когда в сознании будто распахивается потайная дверь. Габриэла все ждала, что озарение случится с ней во время игры на виолончели, но произошло это почему-то посреди улицы Аленби в неоновом свете вывески круглосуточного супермаркета.

Перед ее глазами всплыла дверь обувного магазина, простая дверь – два стеклянных прямоугольника один над другим в алюминиевой раме. За верхним стеклом табличка, на которой черным по золотому выгравировано: воскресенье – четверг 9:00–19:00, пятница 9:00–12:00.

Габриэла бросила взгляд на мобильник: 18:14.

– У меня есть идея. Пошли!

– Куда?

– Идем, говорю!

Перед ними торжественно разъехались автоматические двери супермаркета.

– Да что с тобой? – Он бежал за ней между полками, поднимая все, что с них падало, сбитое ее неуклюжей виолончелью.

– Вот! – Она наконец остановилась. Скомандовала: – Держи! – и сунула ему в руки мешок сухого кошачьего корма весом 7,2 кг.

Быстрыми движениями она хватала упаковки с желе на любой кошачий вкус: говядина, индейка, смесь курицы и утки, печень, лосось, морская рыба и даже одна с гордым названием “Деликатес”. Родители всегда следили за тем, чтобы в ее кошельке были деньги на еду, такси и мелкие удовольствия, которые почти всегда оказывались новыми нотными сборниками. Если скажет, что купила ноты, ей поверят. Мама не отличит Шёнберга от шнауцера.

– Ну и что за план? – спросил Йонатан.

– Месть, – улыбнулась она.

Романтическое движение. Никто, конечно, не помнит.

Устроившись на автобусной остановке, они наблюдали за обувным магазином через дорогу.

Йонатан опять нацепил наушники и курил самокрутку, а она жевала щеку и переписывалась с мамой.

Я с Соней из консерватории. Познакомились в нотном магазине. Что-нибудь поедим и приеду.

Кто это Соня?

Скрипачка. Недавно приехала из России. Симпатичная. Кошек любит.

Ты лучшая! Ей повезло, что она встретила тебя. Возвращайся не поздно.

За их спинами сбрасывали с крыши в контейнер строительный мусор по трубе из бездонных ведер. Габриэла подумала, что звуки стройки – неотъемлемая часть саундтрека этого города. Вместо птиц и сверчков – скрежет и грохот отбойных молотков. Тут всегда шумно.

– Что слушаешь? – Она показала на наушники, но Йонатан не слышал ее.

Он был весь напряжен и курил папироску, будто высасывал остатки молочного коктейля через соломинку. Пожилая женщина подошла к остановке и с кошачьей улыбкой уставилась на пакет с сухим кормом, лежащий между ними.

Оба испытали облегчение, когда прибыл ее автобус.

– С начала зимы всего дважды шел дождь, – начала Габриэла, заикаясь.

Это прозвучало как начало лекции о глобальном потеплении. Она повернула голову к Йонатану, но тот был занят тушением окурка о стенку остановки.

На секунду она почувствовала, что вот сейчас им можно остановиться и разбежаться, каждому пойти своей дорогой. Планирование мести будоражило, но ожидание ее осуществления оказалось делом изматывающим и нервным. Рабочих со стройки, запыленных с ног до головы, затолкали в грузовик. Ближайший магазин одежды уже закрылся. Хозяин фотоателье с шумом опустил стальные жалюзи и вздохнул. Улица внезапно показалась заброшенной. Только автобусы носились из стороны в сторону со скоростью ветра.

Йонатан смотрел на футляр виолончели, молчаливого участника их заговора.

– Я зову его Деревянный медведь, – сказала Габриэла.

Он никак не отреагировал.

“Эти наушники начинают меня бесить”, – подумала Габриэла.

Наконец и продавец обуви повесил железный замок на дверь магазина. О происшествии, так взбудоражившем подростков, он, казалось, и думать забыл и бодрой походкой двинулся от магазина, ничего не подозревая.

Романтическое движение!

По плану Габриэлы фасад обувного магазина должен был превратиться в pop-up ресторан “Кошачья месть”. Консервы нужно открыть и расставить вдоль витрины, а сухой корм сложить высокой кучей перед входной дверью. Потом останется просто представлять выражение лица продавца на следующее утро.

В голове у Йонатана сложился другой план. Он увидел, что на обувном нет решетки, а значит, и сигнализации, скорее всего, тоже нет. Продавец, очевидно, слишком жадный, такой не станет платить за охрану, тем более что его подделки того не стоят.

– Сейчас, – сказал Йонатан, выудил кирпич из контейнера для мусора и перебежал дорогу. Габриэла поспешила за ним, а он, недолго думая, разнес вдребезги нижнее стекло входной двери.

Единственным, кто хоть как-то отреагировал на грохот разбитого стекла, был бездомный, возмутившийся, что его отвлекли от дискуссии с самим собой и нарушили ход его мысли.

Йонатан, наступая на осколки, опустился на четвереньки и полез внутрь магазина.

– Осторожно, – прошептала Габриэла, но его голова уже высунулась наружу и потребовала:

– Давай сюда мешок, Габриэла!

Впервые он назвал ее по имени. Она послушно передала ему пакет с сухим кормом и прижалась спиной к витрине. Габриэла слышала шум рассыпающегося по магазину корма и ждала полицейских сирен, лучей вертолетных прожекторов, разгневанных горожан с факелами, своих родителей… Все это исчезло, когда Йонатан постучал изнутри по витрине магазина.

– Открывай консервы и передавай мне!

Говядина, индейка, смесь курицы и утки…

Голова кружилась, виолончель все еще была за спиной, и из-за этого каждое движение становилось замедленным и неловким.

Печень, лосось, морская рыба…

Она перепачкала руки рыбьим желе, а когда поправляла мешающую прядь, и ухо.

Габриэлу замутило от запаха, но она передавала упаковку за упаковкой Йонатану, а тот разбрасывал содержимое с видом капризного шеф-повара – приправляя фальшивые “адидасы”, кожаные туфли и алые босоножки на шпильках.

Вскоре появились покупатели – черные, белые, полосатые, мамаша с котенком и даже домашняя кошка с ошейником от блох.

– Что там происходит? Я вызываю полицию! – закричали с балкона второго этажа.

– Йонатан, бежим! Бежим! Бежим!

Габриэле казалось, что она вот-вот задохнется. Только когда они были уже в трех кварталах от магазина, напряжение вырвалось из них громким хохотом.

Йонатан только теперь сдвинул наушники на затылок.

– Это было грандиозно, – сказал он, и элегантное это слово тут же обосновалось в словаре Габриэлы. – Йоу! Что у тебя с рукой?!

Она смотрела на свою руку, будто та принадлежала кому-то другому. Длинный порез от указательного до большого пальца. Когда это случилось?! Следом за жутким зрелищем накатила и резкая боль.

– Как назло, левая! – ужаснулась Габриэла.

Я диктую: романтическое движение зародилось в конце восемнадцатого века точка в отличие от Просвещения запятая романтическое движение придавало большое значение сердцу запятая эмоциям точка.

– Держи. – Йонатан стянул с шеи тонкий шарф.

– Не так уж и глубоко. – Она улыбнулась ему сквозь слезы. – Я в порядке.

– Нет. Ты не в порядке. У тебя кровь хлещет, как из крана.

Йонатан стащил с ее плеч виолончель и почтительно уложил на скамейку. Неожиданно нежными движениями перебинтовал шарфом ладонь. Ткань тут же окрасилась бордовым.

– Слушай, выглядит кринжово, – сказал он.

“Он обнимает меня, – думала Габриэла, – а у меня волосы воняют рыбьим желе”. Габриэла понимала, что надо бы позвонить маме, но она же соврала ей, что сейчас с Соней.

– Соня, – хихикнула Габриэла.

– Соня? – переспросил Йонатан. – Кто такая Соня?

– Ты Соня!

– Я Йонатан, – сказал он с опаской. – У тебя глюки?

– Хватит, мне больно смеяться.

– Ты меня пугаешь.

“У меня будет гангрена, мне ампутируют руку, и я не стану виолончелисткой. Но зато у меня будет парень”.

– Нужно везти тебя в травмпункт, – сказал Йонатан и принялся заказывать такси с телефона.

Пока они ждали, говорил с ней, чтобы она не заснула:

– Скажи, а почему ты вскрикнула: “Как назло, левая!”? Что не так с левой?

Габриэла объяснила, что правая рука просто держит смычок, а вот пальцы левой бегают по грифу.

– Как паук, плетущий паутину, – сказала она, чувствуя, что это самое глупое из всего, что она могла ляпнуть, но Йонатан прищурился, будто представляя, и резюмировал:

– Паук. Круть.

Мама не должна узнать о нем. Не потому что рассердится или что-то такое. Как раз наоборот, она будет счастлива:

– У маленькой Габриэлы наконец-то есть парень!

Она станет говорить об этом по телефону со своими подругами, задавать тысячи вопросов и покупать ей презервативы.

– Что за музыку ты слушаешь? – Габриэла кивнула на наушники на его шее.

– Я не слушаю музыку. Они ни к чему не подключены. Просто… блокируют лишний шум.

Габриэла была очарована этой идеей, и ровно тогда, когда почувствовала себя такой счастливой, из ее глаза выкатилась слеза. Он не вытер слезу, хотя их лица были близко, а позволил слезе скатиться на щеку и дальше по шее. В этом тоже Габриэла усмотрела оригинальность.

– Ты же не выкинешь ничего отстойного? Не умрешь тут внезапно, к примеру? – спросил он, с тревогой поглядывая на ее забинтованную руку.

– Если я умру, – ответила она, – то вернусь из загробного мира, чтобы доставать тебя. Я… я буду дуть на твою зажигалку каждый раз, когда ты будешь пытаться зажечь сигарету.

– Это реально может выбесить, – согласился Йонатан.

Он взглянул на телефон – свободных такси все еще не было.

– А как я узнаю, что это ты, а не ветер?

– М-да. Верно. Тогда… тогда я подую тебе прямо в ухо.

Ничто так не пугало Габриэлу, как отит. Говорят, одного серьезного воспаления уха достаточно, чтобы навсегда повредить слух.

– Кошки, к слову, ненавидят, когда им дуют в ухо.

– Вообще-то звучит очень даже приятно, – сказал Йонатан.

– Это не так. Это ужасно!

– Ну дунь!

Он приблизил ухо к ее рту, она сложила губы колечком и дунула.

К следующему уроку повторите материал, пожалуйста. Я не могу каждый раз начинать с нуля!

“Зачем все это помнить?” – спрашивает себя Габриэла, глядя на шрам на руке. Есть пугающий шанс, что это не шрам на всю жизнь. Вполне возможно, что через несколько месяцев от него не останется и следа.

Она никогда не возвращалась в тот магазин узнать, какое впечатление произвела кошачья вендетта. Это уже неважно. Это уже история.

– Хватит! – говорит она себе низким голосом. – Вернись в настоящее. В настоящем времени ты прогуляла занятия, чтобы побывать в доме у Йонатана, так почему ты еще не там?