Плевать мне было, какая станция, – лишь бы подальше от «Эйзенхауэра». Нескольких минут полета в вакуумном туннеле хватило для разработки плана – приблизительного, поверхностного, подверженного, как пишут в изящных романах, изменениям в связи с обстоятельствами, но все же – плана. Он состоял из одного слова: «БЕЖАТЬ!»

Еще утром я счел бы его невыполнимым: в нынешнем обществе человек без денег беспомощней младенца. Однако с сотней монет в кармане я мог слинять далеко и быстро. Я не чувствовал себя обязанным Дэку Бродбенту. Ради каких-то своих – не моих! – собственных целей он чуть не подставил меня под пулю. Затем – втянул в сокрытие преступления. И вот теперь заставляет бегать от закона. Но полиция – пока – за нами не охотится, а значит, отвязавшись от Бродбента, я могу спокойно забыть все как дурной сон. Вряд ли меня заподозрят, если дело когда-нибудь и всплывет, – слава богу, любой джентльмен носит перчатки, и свои я снимал, лишь гримируясь да еще пока занимался той дьявольской «уборкой».

Замыслы Дэка меня вовсе не трогали – бурный прилив щенячьего героизма при мысли, что он воюет с марсианами, не в счет. Остатки симпатии улетучились, едва я обнаружил его дружелюбие к инопланетным тварям. Перевоплощаться по указке Дэка Бродбента – да ни за какие коврижки! Катись он к дьяволу! Все, чего я хочу от жизни, – это немного денег на поддержание души в теле плюс – сцена. Отродясь не любил играть в полицейских и гангстеров – самый захудалый театр интересней.

Порт Джефферсон был будто создан для моего плана. Теснота, суета, гвалт, паутина вакуум-туннелей вокруг – если Дэк оставит меня хоть на полсекунды без присмотра, я уже буду на полпути к Омахе. Там отсижусь несколько недель, потом свяжусь с агентом, выясню, не справлялся ли кто насчет меня.

А Дэк, видать, что-то почуял – капсулу мы покинули одновременно, иначе б я просто захлопнул дверь и удрал. Но тут оставалось только делать вид, будто я ничего не заметил, и держаться рядом, словно щенок. Мы поднялись по эскалатору в верхний холл, прошли между кассами «Пан-Ам» и «Америкен скайлайнс», и Дэк решительно устремился через зал ожидания к стойке «Диана лимитед». Я было подумал, он хочет купить билеты на шаттл до Луны. Как он собирается протащить меня на борт без паспорта и справки о вакцинации, я не знал, однако представление о его предприимчивости уже имел. Значит, слиняю, когда вынет бумажник: если человек считает деньги, то сосредоточится же на них хоть на несколько секунд! Но мы не свернули к кассам «Дианы», а прошли под вывеску «Частные стоянки». Здесь пассажиров не было, одни голые стены вокруг. Я с досадой подумал, что прозевал отличную возможность затеряться в толчее зала ожидания.

– Дэк! Мы что, летим куда-то?

– Конечно.

– Дэк, ты спятил. У меня ж бумаг – никаких. Даже туристского пропуска на Луну!

– И не надо.

– Да? Меня остановят на паспортном контроле. А потом здоровый бычара-коп начнет задавать мне вопросы.

На мое плечо легла ладошка с доброго кота величиной.

– Не будем терять время. Зачем нам паспортный контроль, официально ты никуда не летишь. А меня так и вовсе здесь нет. Вперед, старина!

Не такой уж я маленький, и с мускулами все в порядке, но показалось, что вытаскивает меня из потока машин дорожный робот. Завидев дверь с буквой «М», я предпринял отчаянную попытку вырваться:

– Ну полминуты, Дэк, пожалуйста! Ты же не хочешь, чтоб я в штаны напустил?

Он только усмехнулся:

– Да-а? Ты перед уходом из отеля там был.

Даже шаг не замедлил, не говоря уж – отпустить меня…

– Почки последнее время пошаливают…

– Лоренцо, старина, нюхом чую – пятки у тебя пошаливают, а не почки. Знаешь, я вот что сделаю. Во-он того быка видишь? – (В конце коридора, у самого выхода к стоянкам, страж порядка предавался отдыху, взгромоздив свои сапожищи на стойку.) – Так я что говорю – очень уж меня совесть заела. Просто необходимо исповедаться – как ты пришил вошедшего марсианина и двух своих сопланетников, а потом, наставив на меня пушку, принудил помочь избавиться от трупов, как…

– Ты что, спятил?!

– Полностью, приятель, – от таких-то волнений! Опять же совесть…

– Но… Ты же не мое мне клеишь!

– Да-а? Это как сказать. Думаю, моя история прозвучит более убедительно, чем твоя. Я все знаю об этом деле, а ты нет. Я знаю о тебе все, а ты обо мне ничего. Вот, к примеру…

И он напомнил мне пару тех давних проделок, которые я твердо считал похороненными навеки. Черт с ним, выступал я раза два в «холостяцких шоу». Не для семейного просмотра, но человеку надо на что-то жить! А что касается Биби – это с его стороны просто непорядочно. Откуда я мог знать, что она несовершеннолетняя? Ну, тот счет в гостинице… да, в Майами-Бич за попытку сбежать, не заплатив, карают как за вооруженный грабеж, но это же просто провинциальная дикость. И я бы заплатил, будь у меня деньги. Что до злополучного происшествия в Сиэтле… короче, я пытаюсь сказать, что Дэк и правда поразительно много обо мне знал, но все истолковывал в неправильном свете. И все же…

– Ну что ж, – продолжал Дэк, – подойдем сейчас к нашему глубокоуважаемому жандарму и во всем чистосердечно раскаемся. И ставлю семь против двух, что знаю, кого первым выпустят под залог!

За разговором мы миновали полисмена. Он болтал с сидевшей за барьером дежурной и на нас даже не посмотрел. Дэк вынул откуда-то два пропуска с надписью: «РАЗРЕШЕНИЕ НА ОБСЛУЖИВАНИЕ – стоянка К-127» – и сунул их под монитор. Монитор считал информацию и высветил указание взять машину на верхнем уровне, код Кинг-127. Дверь распахнулась, механический голос произнес:

– Будьте осторожны. Внимательно следите за радиационными предупреждениями. За несчастные случаи на поле компания ответственности не несет.

Усевшись в небольшую машину, Дэк набрал абсолютно другой код. Машина, развернувшись, юркнула в какой-то туннель. Куда нас несет – меня совершенно не волновало: теперь все едино.

Мы вылезли из машины, и она отправилась обратно. Прямо передо мной к далекому стальному потолку поднималась лесенка. Дэк подтолкнул меня к ней:

– Давай скорей!

Добравшись до люка в потолке, я увидел надпись: «ОПАСНО! РАДИАЦИЯ! Находиться не более 13 секунд». Цифры были вписаны мелом. Пришлось затормозить. Заводить детей я, конечно, не собирался, однако и дураком себя не считал. Дэк оскалился:

– Ах, вы сегодня не в свинцовых подштанниках? Открывай и давай быстро на корабль! Если не канителиться, уложишься с трехсекундным запасом.

Думаю, я уложился с пятисекундным, прыгая через две ступеньки. Футов десять пробежал под открытым небом, затем нырнул в люк корабля.

Кораблик был невелик. Во всяком случае, рубка тесная; рассматривать снаружи времени не было. До этого я летал лишь на лунных шаттлах – «Евангелине» и «Гаврииле»; это когда по глупости согласился выступать на Луне в компании еще с несколькими простаками. Наш импресарио полагал, что акробатика, пляски на канате и вообще всякого рода кунштюки при ¹/₆ g пройдут куда как успешней, что в целом правильно, но он не оставил нам времени на репетиции. Чтобы вернуться, я вынужден был прибегнуть к Акту о помощи попавшим в беду путешественникам и заодно лишился всего гардероба…

В рубке находились двое. Первый, лежа в одном из трех амортизационных кресел, возился с какими-то верньерами, второй что-то делал отверткой. Лежавший глянул на меня и ничего не сказал. Его товарищ обернулся и тревожно спросил через мое плечо:

– А Джок где?

Из люка, словно чертик из табакерки, выпрыгнул Дэк:

– Потом, потом! Вы массу его скомпенсировали?

– Ага.

– Рыжий, данные загружены? Диспетчерская?

Из кресла лениво отозвались:

– Каждые две минуты пересчитываю. Диспетчерская дала добро. Вовремя ты. У тебя сорок… э… семь секунд.

– Место мне, живо! Я уложусь в это время.

Рыжий так же лениво вылез из амортизационного кресла. Дэк тут же рухнул в него. Другой космолетчик сунул меня на место штурмана и, пристегнув ремнями, направился к выходу. Рыжий последовал было за ним, но задержался:

– Да, чуть не забыл. С вас билетики, – сказал он добродушно.

– А, ч-черт!

Рывком ослабив ремень, Дэк полез в карман, достал пропуска, с которыми мы прошли на борт, и отдал ему.

– Спасибо, – ответил Рыжий, – до скорого! Давай – и чтоб сопла не остыли!

И с той же изящной ленцой он удалился. Слышно было, как хлопнула дверь шлюза, и у меня заложило уши. Дэк не попрощался – он был занят компьютером.

– Двадцать одна секунда, – буркнул он. – Обратного отсчета не будет. Расслабься и следи, чтобы руки были на подлокотниках. Старт – только цветочки.

Я почел за лучшее делать то, что говорят. Секунды тянулись, будто часы; напряжение становилось невыносимым. Я не выдержал:

– Дэк…

– Заткнись!

– Куда мы хоть летим?

– На Марс!

Я успел увидеть, как красная кнопка под его пальцем уходит в панель, – и отключился.

2

И чего, скажите на милость, смешного, когда человека тошнит? Эти чурбаны с железными потрохами всегда смеются – наверняка бы ржали, если бы их родная бабушка сломала обе ноги.

А меня, естественно, скрутило сразу же, как только Дэк отключил тягу и началась невесомость. Однако с космической болезнью я быстро справился, благо желудок был пустой, я с самого утра ничего не ел. Просто всю бесконечность этого кошмарного полета мне было плохо и муторно. Он занял час сорок три минуты, что для меня, крота по природе, равносильно тысяче лет чистилища.

Впрочем, надо отдать Дэку должное: он надо мной не смеялся. Будучи профессионалом, он воспринял мои мучения с безразличной вежливостью стюардессы – а не как эти безмозглые горлопаны; вы наверняка встречали таких среди пассажиров лунных шаттлов. Будь моя воля, эти смешливые здоровяки живо бы оказались за бортом еще на орбите и уж там-то вдоволь повеселились бы над собственными конвульсиями в вакууме.

Несмотря на все смятение в мыслях и тысячу вопросов, крутившихся у меня в голове, я сумел расшевелить в себе любопытство лишь к тому времени, когда мы почти вышли в точку рандеву с факельщиком на околоземной орбите. Думаю, если б жертве космической болезни сообщили, что ее расстреляют на рассвете, ответом было бы: «Да? Пере… дайте, пожалуйста, тот пакет!»

Но наконец я оправился настолько, что неодолимая воля к смерти сменилась хилым, еле дышащим, но все же желанием еще немного пожить. Дэк все это время возился с корабельным коммуникатором, явно направляя сигнал очень узким лучом: с контролем направления он нянчился, как стрелок – с винтовкой перед решающим выстрелом. Слышать его или читать по губам я не мог – слишком низко склонился он над передатчиком. Похоже, держал связь с «дальнерейсовиком», к которому мы приближались.

Но в конце концов он отодвинул коммуникатор и закурил. Я с трудом подавил тошноту, подступившую к горлу при одном виде табачного дыма, и спросил:

– Дэк, не пора ли тебе наконец развязать язык?

– Успеется. До Марса – далеко.

– Вот как? Черт бы тебя побрал с твоим гонором, – вяло возмутился я. – Я не хочу на Марс. Знал бы, что надо туда лететь, даже не стал бы рассматривать твое бредовое предложение.

– Как хочешь. Никто тебя силком не тащит.

– Э-э-э?

– Шлюз у тебя за спиной. Хочешь – топай. Уходя, закрой дверь.

Насмешку я оставил без ответа. Он продолжал:

– Но если ты не умеешь дышать в вакууме, то выход у тебя один – лететь на Марс. А я позабочусь, чтобы ты потом вернулся домой. «Одолей» – то есть вот эта посудина – идет на стыковку с «Рискуй». «Рискуй» – скоростной факельщик. И через семнадцать целых хрен десятых секунды после стыковки он пойдет на факельной тяге к Марсу – мы, кровь из носу, должны быть там в среду.

С раздражением и упрямством, на какие только способен тот, кого укачало, я ответил:

– Я не полечу на Марс. Здесь останусь. Ведь должен кто-нибудь отвести корабль на Землю, я-то знаю!

– Корабль – да, – согласился Дэк, – но не тебя. Потому что те трое, что были на борту согласно записям в порту Джефферсон, сейчас на борту «Рискуй». «Одолей» же, как видишь, трехместный. Боюсь, место для четвертого здесь вряд ли отыщется. Да и как ты пройдешь через паспортный контроль?

– Плевать! Хочу на Землю.

– Ага. И в кутузку за все грехи разом – от «попытки нелегального въезда» до «разбоя на космических трассах»? Тебя примут, по меньшей мере, за контрабандиста, препроводят в тихий кабинетик, там введут иглу за глазное яблоко и выкачают из тебя все. Уж они-то умеют спрашивать, а промолчать тебе не удастся. Однако на меня все свалить тоже не выйдет – добрый старый Дэк Бродбент уже целую вечность не возвращался на Землю; это подтвердит куча самых достойных свидетелей.

Вот теперь мне действительно поплохело! К невыносимой тошноте добавился страх.

– Ты, значит, отдашь меня легавым? Ах ты, грязный, скользкий…

Я запнулся, не в силах с ходу подобрать слово.

– О нет! Послушай, старина, я могу немного выкрутить тебе руку и припугнуть, что сдам полиции, но я никогда такого не сделаю. Однако парный брат Рррингрийла – Ррринглатх – наверняка в курсе, что старина Грийл в номер вошел, а обратно не вышел. Он и наведет. Парный брат – это такая кровная близость, какой землянину не понять, мы ведь не размножаемся делением.

И знать не желаю, как эти твари размножаются: вроде кроликов, или там аист их приносит в маленьком черном узелке. Если верить Бродбенту, вернуться на Землю мне не светит вовсе. Об этом я и сказал. Он покачал головой:

– Вздор. Положись на меня – вернем в целости-сохранности, как и вывезли. Закончим дело – приземлишься в тот же космопорт или какой-нибудь другой, в пропуске будет сказано, что ты – механик, что-то чинил перед самым вылетом; на тебе будет засаленный комбинезон, в руке ящик с инструментами… Ты же актер экстра-класса – неужто механика не сыграешь?

– А… Конечно, но…

– И порядок! Держись старого мудрого Дэка – с ним не пропадешь. Мы задействовали восемь ребят из гильдии, чтоб слетать на Землю и назад с тобой вернуться. И это можно будет повторить. Но без нашего брата тебе не выбраться. – Он усмехнулся. – Все «дальнобойщики» – вольные торговцы в душе. Искусство контрабанды, вот что это такое! И каждый из нас всегда поможет другому в маленьком невинном обмане таможенной службы. Но с посторонними наша гильдия не сотрудничает.

Я все пытался призвать к порядку желудок и обмозговать ситуацию как следует.

– Дэк, это связано с контрабандой? Потому что…

– Да нет! Вот разве тебя мы вывозим беспошлинно.

– Я собирался сказать, что не считаю контрабанду преступлением.

– А кто ж спорит? Только те, кто делает деньги на зажиме торговли. А от тебя требуется чисто актерская работа, Лоренцо. И ты – как раз тот человек, который нам нужен. Я же не случайно столкнулся с тобой в баре – тебя целых два дня выслеживали. И я, стоило мне сойти на Землю, тут же отправился к тебе. – Дэк нахмурился. – И хотел бы я быть уверенным, что наши достойные противники шли по моему следу, а не по твоему.

– Почему?

– Если они шли за мной, значит они просто пытались выяснить, что я замышляю. Тогда все о’кей, то, что мы враги, не новость. А вот если выслеживали тебя, выходит, они знают, что мне нужен именно актер, способный сыграть эту роль.

– Но откуда им было знать? Если ты сам им не рассказал?

– Лоренцо, дело слишком серьезное. Гораздо серьезней, чем ты думаешь. Я сам всех подробностей не представляю, и чем меньше ты будешь знать, пока не дойдет до дела, тем тебе же спокойней. Одно скажу: подробные характеристики некоего лица были загружены в большой компьютер Бюро переписи населения в Гааге, и машина сравнила их с характеристиками всех профессиональных актеров, сколько их ни на есть. Делалось это в секрете, но кто-нибудь мог все же догадаться и разболтать. Дело в том, что актер должен во всем походить на оригинал, так как воплощение требуется идеальное.

– Ого! И машина именно меня назвала?

– Да. И еще одного.

Вот и сейчас мне следовало бы придержать язык, но я не сумел бы промолчать, даже если бы от этого зависела моя жизнь, а в какой-то мере так оно и было. Я должен был знать, кто еще считается годным на роль, требующую моих исключительных талантов.

– Еще одного? Кого это?

Дэк смерил меня взглядом. Он заметно колебался.

– Мм… некий Орсон Троубридж. Слыхал о нем?

– Эта бездарность?!

От ярости даже тошнота на минуту прошла.

– Да? А мне говорили, что он прекрасный актер…

Я был просто вне себя от мысли, что этого фигляра Троубриджа рассматривали как претендента на роль, которую собирались предложить мне.

– Это ничтожество, которое только и умеет, что размахивать руками и голосить!

Я остановился: гораздо приличнее просто не обращать внимания на подобных «коллег». Но этот щеголь еще и страдал острейшей формой нарциссизма: если по ходу пьесы требовалось поцеловать даме руку, Троубридж обязательно обманывал публику и целовал собственный большой палец. Эгоист, позер, фальшивый насквозь человечишко – разве такому вжиться в роль?

Вдобавок по какой-то необъяснимой прихоти фортуны его козлиная декламация и обезьяньи кривлянья прилично оплачивались – а настоящие мастера голодают…

– Дэк! Да как ты мог подумать, что он подойдет?

– Мм… Не то чтоб он подходил – он сейчас связан долгосрочным контрактом. Сразу хватятся, пропади он хоть на неделю. Хорошо, ты оказался э… «на воле». Как только ты согласился, я велел Джоку отозвать ребят, занимавшихся Троубриджем.

– И правильно!

– Но знаешь, Лоренцо, должен сказать: пока ты блевал в невесомости, я связался с «Рискуй» и дал команду снова заняться Троубриджем.

– Что?

– Ты сам напросился. У нас как – если уж «дальнобойщик» подрядился забросить груз на Ганимед, так он доставит его на Ганимед. Сдохнет, а доставит, не пойдет на попятную, когда корабль уже загружен! Ты сказал, что берешься – без всяких там «но» и «если». Через несколько минут начинается потасовка, и ты дрейфишь. Потом хотел сбежать от меня в порту. И вот только что истерику закатил – хочу на Зе-емлю! Может, ты и лучше актер, чем Троубридж, – не знаю. Но нам нужен парень, который не сдрейфит в ответственный момент. И насколько я понимаю, Троубридж как раз из таких. Если с ним договоримся – заплатим тебе и отправим назад. Ясно?

Более чем. Дэк явно имел в виду, что я не тот партнер, на которого можно положиться, и был по-своему прав. И обижаться оставалось лишь на самого себя. Конечно, только полный кретин соглашается, сам не зная на что, но я ведь согласился! Безоговорочно. А теперь вдруг решил отвалить в сторонку, будто новичок, испугавшийся публики.

«Представление должно продолжаться» – вот древнейшая заповедь шоу-бизнеса. Может, философы ее и опровергнут, однако жизнь наша редко подчиняется логике. Мой отец соблюдал эту заповедь свято. Я сам видел, как он доигрывал два акта с острым приступом аппендицита, да еще выходил на поклоны, прежде чем его отвезли в больницу на «скорой». Сейчас я словно видел лицо отца – лицо истинного актера, с презрением взирающего на горе-актеришку, готового подвести зрителей…

– Дэк, – неуклюже промямлил я, – извини, бога ради. Я был не прав.

Он пристально оглядел меня:

– Так ты будешь играть?

– Да.

Я отвечал совершенно искренне, но вдруг вспомнил про одно обстоятельство, из-за которого я не мог сыграть эту роль, как не мог бы сыграть Белоснежку в «Семи гномах».

– Все – о’кей, я хочу играть. Но…

– Что «но»? – презрительно спросил Дэк. – Опять кочевряжишься?

– Нет, нет! Но – ты говорил, летим на Марс. Дэк, я должен буду играть среди марсиан?

– Ну конечно, это же Марс!

– А… Но, Дэк, я же не переношу марсиан! Они меня всегда из колеи вышибают! Я постараюсь справиться, но… я могу выйти из образа.

– Э, если дело только в этом – плюнь и забудь!

– Как «забудь»? Я не могу просто выкинуть это из головы. Я ничего не могу с этим поделать. Я…

– Говорят тебе – плюнь! Мы знали, что ты в таких вещах сущий олух. Лоренцо, твоя боязнь марсиан – все равно что детские страхи перед пауками и змеями. Но мы все учли. Так что забудь.

– Ну… ладно.