– Я уверена, девочку ожидает великое будущее! – не унималась монахиня. – Наверняка с лёгкостью поступит в Магическую Академию. А там и до высшего света ей уже рукой подать.

Старичок принялся доставать из ящиков-шкафчиков кристаллы разного размера и уставлять ими свой стол, небрежно смахивая мешающие ему свитки на пол.

– Ну, это мы сейчас посмотрим, – предвкушающе потирая ладони, проговорил Ульрих. – Хочу сам проверить, что брат Ксандр наконец-таки поймал Игнара за развоплощением обычного странника, а не сосланца.

Я внутренне похолодела, увидев среди артефактов очень похожий на тот, что был на подносе у монаха в серой рясе.

«Ой-ёй, вот сейчас-то тебя, Линочка, на чистую воду и выведут. И влетит уже брату Ксандру за то, что не распознал в тебе сосланку из мира Грязь…»

– Положи свою правую ладонь на этот кристалл… как там тебя зовут?

– Эвелина, – ответила я, вздохнула и подчинилась: всё, мне конец.

– Да ты будешь уже третьим, кто проверяет её на этом артефакте! – рассердилась сестра Мерле. – Магию, я тебе говорю, магию нужно замерить!

Я приготовилась уже к худшему, но артефакт под моей ладонью мигнул, издал жалобное «вздынь!» и погас. Точно так же, как посох у брата Игнара. Похоже, Милка была права насчёт моего патологического везения. Стоило ли мне тогда так надрываться с компанией? Может быть, и без титанических усилий она смогла бы выплыть? Да не-е, глупость какая! На удачу надейся, а сам не плошай.

– Проклятье! Разрядился, – воскликнул Ульрих и потряс кристалл. – Всё из-за тебя! Кудахчешь под руку, как курица! – напустился он на Мерле.

Сейчас старичок напоминал мне истерящего сумасшедшего профессора, у которого сорвался интересный эксперимент. Монахиня подбоченилась, с грацией разозлённой кобры мягко обогнула меня и нависла над его столом.

– Что ты сейчас сказал? Повтори, – угрожающе прошипела она.

Нос Ульриха почти уткнулся в её шикарный бюст. В серую складочку ткани между грудями упал и взгляд старичка. И фатально слишком долго оттуда не выныривал…

– Ах ты ж, охальник! – взвилась Мерле, схватила с его стола первый попавшийся свиток. – Голова седая, лысая совсем, а всё туда же! – и принялась охаживать его свитком по этой самой голове.

– Да… ай! Что ты… ой! – пытался увернуться Ульрих и, наконец, ему это удалось, когда он забился в дальний противоположный от неё угол. – Я сейчас никому ничего замерять не буду, если ты не прекратишь! Сама своими… – он запнулся, обозначая рукой район её груди. – Своими прелестями… сначала сама на меня набрасывается и за это бьёт ещё!

Монахиня снова на него замахнулась. Он угрожающе поднял указательный палец вверх:

– Не-а. Даже не думай. Серьёзно тебе говорю, выйди из кабинета. В противном случае будете меня из отпуска дожидаться. А я подумывал ещё и на больничный уйти… Теперь из вредности точно уйду!

Сестра Мерле скрипнула зубами, швырнула свиток ему на стол и вышла из каморки. Встала точно на пороге – уже не кабинет, но ещё и не коридор – и демонстративно сложила руки на груди. Мол, дальше она с места не сдвинется.

– Вот и хорошо, стой там, – удовлетворённо сказал Ульрих, вернулся к столу и убрал разрядившийся артефакт. – Так как говоришь твоё имя, фамилия?

– Эвелин… а, – произнесла я и захлопала ртом от осознания того, что весь мой план с амнезией летит в тартарары: я спалилась по полной. Потому, как не может человек, потерявший память, помнить своего имени.

– Ну? А дальше? – внимательно посмотрел на меня старик.

– Не помню… – жалобно пробормотала я.

– А из какого ты мира? Помнишь хоть что-нибудь?

– Да что ты привязался, старый болван?! – снова не выдержала сестра Мерле. – Сказано же тебе, не помнит она. Отстань от девочки! Она и так сегодня уже натерпелась.

Ульрих фыркнул и проигнорировал монахиню.

– Ладно, раз не помнишь, то и к лучшему. А то, чтобы исключить попытку возвращения домой, пришлось бы тебе стирать память. Представляешь себе лица родственников, когда странники возвращаются домой, где их уже похоронили, в чужом теле и заявляют: «Мама-папа, я вернулся»? К тому же, эта процедура очень болезненна… Да долго, хлопотно… и вообще у меня уже обед начался! В общем, ну его, это стирание памяти, без него обойдёмся.

Я с облегчением выдохнула: само мимо пронесло! Он взял со стола какой-то гладкий цилиндрический кристалл:

– Давай-ка сюда свою левую руку. Будет немного жечь, – я протянула ему требуемое. Ульрих быстро коснулся цилиндром моего левого запястья, что-то пробурчал себе под нос, и руку обожгло болью. Но неприятные ощущения быстро ушли, и на коже осталось похожее на тату почти чёрное клеймо.

– Эвалин Перри, – прочитала я вслух витиеватую вязь.

Ульрих согласно кивал головой:

– «Перри» переводится как «странник». Это стандартная фамилия для таких, как ты. Вместе с меткой на одежде у тебя будет ещё год проявляться символ, обозначающий, что ты странник. Это поможет тебе избежать неприятностей. Например, если вдруг ты нарушишь какое-нибудь негласное правило неизвестной расы.

– Это метка, наоборот, добавит девочке неприятностей, – снова подала голос Мерле. – Люди зачастую относятся к странникам с предвзятостью.

– Закон есть закон, – огрызнулся старик. – Не мне решать. Я, может быть, тоже убеждён, что проявляющаяся метка на одежде – это уже слишком. Достаточно уже фамилии, которая в некоторых районах используется в качестве ругательства…

Новая информация меня не порадовала. Только этого мне ещё не хватало!

– Ничего, дорогая, – мягко проговорила Мерле. – Выйдешь замуж, и фамилия изменится. К счастью, ты девочка, и для тебя это не навсегда.

Ну да, конечно. Только вот как раз-таки замуж я и не планировала. Всё, хватит с меня. Одного Женечки за глаза хватило. Буду жить для себя, раз шанс такой выдался. А любовь-морковь и белое платье… Нет уж, пусть у кого-нибудь другого случаются.

– К чему такое кислое личико? – решил поддержать меня Ульрих. – Я уверен, год пролетит быстро, и не заметишь, как метка перестанет проявляться на одежде. Эвалин Перри, вполне неплохо звучит, как по мне.

– Очень даже плохо! – прошипела Мерле. – Ты, старый осел, что наделал?! Ладно, фамилия, против закона не попрёшь, но имя?! Как теперь исправить?!

– А что с ним не так? – не понял Ульрих.

– Она же тебе человеческим языком сказала, что её зовут Эвелина. А на клейме что? Ты откуда это имя-то взял?

– А разве это не одно и то же? – безразлично пожал плечами старик.

– Так бы и дала тебе по башке! – погрозила она ему кулаком.

– Но-но, – предостерегающе произнёс он и снова поднял вверх указательный палец. – Напоминаю прытким: обед, отпуск, больничный. Три месяца, и моральную компенсацию ещё сдеру за побои.

Монахиня раздражённо громко выпустила воздух сквозь зубы, но промолчала.

– Пусть останется Эвалин, – сказала я, пытаясь успокоить эту парочку: я устала, хотела есть и пить, а оформление документов затягивалось. Когда стало понятно, что смерть мне не грозит, нервы расслабились, и тело потребовало отдыха.

Старик-полуэльф достал из ящика золотистый лист пергамента и аккуратно разложил его на столе.

– Приложи левую ладонь к листу и плотно прижми. Артефакт считает с тебя информацию, определит магию и выдаст распределение. Это не больно и безопасно.

Я послушно положила ладонь в центр золотистого артефакта. Лист заиграл искрящимися блёстками, и кожу стало немного покалывать. Не больно, но самую малость неприятно. Через мгновение покалывание прекратилось.

– Всё, убирай руку, – сказал Ульрих, взял лист и легонько подул на него. Так, как обычно делают, чтобы просохли чернила. – Так-так, посмотрим…

Даже со своего стула я увидела, как на листе начало что-то проявляться. Чем больше информации выдавал артефакт, тем кислее становилась физиономия старика.

– Ну? Что там? Не томи, – поторопила сестра Мерле, словно материализуясь у меня за плечом.

– Магия низкая и вся взаимоисключающая. С такими данными никакая Академия девочке не светит. Ага, вот, распределение. Вам, юная Эвалин, рекомендовано прибыть в Усвар.

– Усвар?! Какой ещё, к Забытым, Усвар?! Девочка должна остаться здесь, в столице, в Даклеое, я чувствую это! А-а-а! Дай сюда! Ты, наверное, читать на старости лет разучился! – монахиня стремительно подскочила к столу и вырвала у него из рук лист.

Быстро пробежала по тексту глазами, побледнела, помахала листом себе перед лицом, будто боясь упасть в обморок, и протянула артефакт мне.

«Эвалин Перри, – прочитала я. – Четырнадцать лет. Рекомендация для распределения на первый год проживания – город Усвар, Предгорье», – далее шло изображение отпечатка моей ладони с петельками-закорючками и процентное соотношение магии. Ни одна стихия не превышала десяти-пятнадцати процентов. Чуда не будет, я – не великая магичка. Академия и принц мне не светят. Может быть, это и к лучшему.

– Проблема в том, дорогая Эвалин, – кисло проговорил Ульрих, – что вся имеющаяся в тебе магия взаимоисключающая. Вода подавляет огонь, огонь воздух и так далее. То есть тебе будет сложно управляться даже с простыми бытовыми артефактами…

– Усвар… Предгорная дыра Усвар… даже не Гудзор, – страдальчески простонала сестра Мерле, закатывая глаза к потолку. – Гномы, орки и ни одного приличного аристократа на сто миль…

– Почему же ни одного? Туда частенько кого-нибудь ссылают, – удивился Ульрих.

– Вот именно! – злобно зашипела на него монахиня. – Приличных не ссылают, приличные здесь, в Даклеое, остаются! Это всё ты, лысая башка, что-то не то намагичил! А ну, сейчас же всё переделывай, пока я тебе остатки волос не повыдёргивала!

Старик достал из ящика мешочек и бросил на стол. Судя по металлическому звону, в нём были монеты.

– Так, всё, хватит! У меня не только обед, а уже и отпуск начался! И больничный! Бери девчонку, вот монеты на билет и идите, не задерживайте меня! – с этими словами он бойко принялся выпихивать нас из своей каморки.

Сестра Мерле еле успела схватить мешочек с монетами, как старикан уже выставил нас с нею за дверь.

– Если поспешите, ещё успеете на поезд, который идёт как раз до Усвара. А не успеете, значит ждать вам его три дня, пышечка моя. И неизвестно, не захотят ли снова Инквизиторы посмотреть на уникум, переживший смену брата Игнара. А кому, как не тебе знать, что их, помимо хамелеонов, очень интересуют и малосильные граждане, такие, как Эвалин. Так что, скачите быстрее, козочки мои, пока ножки ваши целы! – он показал Мерле язык и захлопнул перед её носом дверь, когда монахиня снова на него замахнулась.